Но говорю тебе, о Гэндальф Митрандир, что не буду твоим орудием! Я Наместник из дома Анариона. И не желаю стать безмозглым управляющим при троне выскочки. Даже если бы он представил мне все доказательства, все равно он происходит всего лишь от Исильдура. Я не желаю кланяться последнему представителю рода оборванцев, давно лишившихся власти и достоинства.
— Что же вы сделали бы, если бы могли? — спросил Гэндальф. — Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы все шло так, как во все дни моей жизни, — ответил Денетор, — и во дни моих праотцев: я хочу быть повелителем города и оставить свой трон сыну, который был бы хозяином самому себе, а не учеником колдуна. Но если судьба отказывает мне в этом, то не нужно ничего: ни жалкой жизни, ни половинной любви, ни униженной чести.
— Мне не кажется, что наместник, верой и правдой исполнявший свой долг, лишается чести или любви, — возразил Гэндальф. — И уж во всяком случае вы не должны лишать своего сына права выбора, пока его смерть под сомнением.
Тут в глазах Денетора снова вспыхнуло пламя. Взяв камень под мышку, он вынул нож и двинулся к носилкам. Но Берегонд бросился вперед и встал между ним и Фарамиром.
— Ах так! — воскликнул Денетор. — Ты уже украл половину любви моего сына. Теперь ты крадешь сердца моих рыцарей, так что те в последний миг отнимают у меня сына. Но в одном ты не помешаешь мне исполнить мою волю: я сам распоряжусь своей смертью.
Сюда! — позвал он слуг. — Сюда, если вы не изменники!
Двое слуг взбежали по ступенькам к Денетору. Наместник выхватил у одного из них факел и устремился в усыпальницу. Прежде чем Гэндальф смог помешать ему, он швырнул факел на дрова, и те мгновенно загорелись с треском и ревом.
Тогда Денетор вскочил на стол и, стоя там в дыму и пламени, поднял наместничий посох, лежавший у его ног, и переломил о колено. Швырнув обломки в огонь, он лег на стол, сжимая в руках палантир. И говорят, будто впоследствии, когда кто-нибудь смотрел в камень, если только у него не хватало силы подчинить палантир своей воле, в нем видны были лишь две старческие руки, охваченные пламенем.
Гэндальф в горе и ужасе отвернулся и закрыл дверь. Некоторое время он стоял в задумчивости, а изнутри доносился жадный рев пламени. Затем Денетор испустил громкий крик и умолк, и больше никто из смертных его не видел.
— Так уходит Денетор, сын Эктелиона, — сказал Гэндальф. Он повернулся к Берегонду и слугам наместника, пораженным ужасом. — А с ним уходит тот Гондор, который вы знали. К добру или к худу, но с ними покончено. Здесь творились злые дела, но теперь отбросьте всякую вражду, разделяющую вас, ибо она вызвана Врагом и служит его целям. Вы попали в сеть противоречий, сплетенную не вами. Но подумайте, слуги повелителя, слепые в своем повиновении: если бы не ослушание Берегонда, Фарамир, наместник Белой башни, уже сгорел бы.
Унесите погибших товарищей из этого злосчастного места. А мы унесем Фарамира, наместника Гондора, туда, где он сможет спокойно спать или умереть, если такова его судьба.
Тут Гэндальф и Берегонд подняли носилки и понесли их к Домам Исцеления, а Пиппин, поникнув головой, пошел следом. Но слуги повелителя стояли, ошеломленные, и смотрели на усыпальницу. И не успел Гэндальф дойти до конца Рат-Динен, как послышался оглушительный шум. Оглянувшись, они увидели, что купол гробницы треснул и оттуда вырвались клубы дыма, после чего он с громом и грохотом обрушился, и над камнями высоко поднялось пламя, и языки его привольно плясали среди развалин. Тогда слуги в ужасе побежали вслед за Гэндальфом.
Наконец они вновь подошли к Наместничьим Вратам, и Берегонд с сожалением взглянул на привратника. — Я всегда буду оплакивать этот свой поступок, — сказал он, — но меня охватило безумие спешки, а он ничего не желал слушать и обнажил против меня меч. — И ключом, отобранным у мертвого, гвардеец запер дверь. — Теперь этот ключ надлежит отдать повелителю Фарамиру, — сказал он.
— В отсутствие повелителя командует князь Дол-Амрота, — сказал Гэндальф, — но поскольку его здесь нет, я возьму это на себя. Сохрани ключ до тех пор, пока в городе вновь не установится порядок.
Наконец-то они вошли в верхние круги Города и при свете утра направились к Домам Исцеления: эти прекрасные дома, стоявшие на некотором отдалении один от другого, предназначались для тех, кто страдал тяжкими недугами, но теперь были подготовлены для ухода за ранеными и умирающими. Они располагались неподалеку от входа в цитадель, в шестом круге, близ южной стены, в саду с единственной в городе зеленой лужайкой, поросшей деревьями. Там жили немногочисленные женщины, которым позволили остаться в Минас-Тирите, поскольку они были искусны в лечении или в помощи лекарям.
Но, подойдя с носилками к главному входу, Гэндальф и его спутники услышали страшный крик, тонкий и пронзительный, взлетевший с поля перед воротами к небу и унесенный ветром. этот крик был столь ужасен, что на мгновение все замерли, но, когда он смолк, в их сердцах внезапно вспыхнула надежда, какой они не знали с начала тьмы, и им показалось, будто свет стал ярче и солнце пробилось сквозь облака.
Но лицо Гэндальфа было печально и серьезно. Попросив Берегонда с Пиппином отнести Фарамира в Дома Исцеления, он пошел к ближайшей стене, и встал там, точно каменное изваяние, и смотрел вниз. И данным ему виденьем прозрел все, что произошло. Лишь когда Эомер выехал из первых рядов битвы и остановился над павшими, Гэндальф вздохнул, вновь завернулся в плащ и ушел со стены. И, выйдя из Домов Исцеления, Берегонд и Пиппин увидели чародея, погруженного в раздумья, у входа.
Они посмотрели на него, но Гэндальф некоторое время молчал. Наконец он заговорил. — Друзья мои, — сказал он, — жители этого города и всех западных земель! Произошли печальные и славные события. Плакать нам или радоваться?! Случилось то, на что мы и не надеялись: уничтожен главарь наших противников, и вы слышали эхо его последнего отчаянного крика. Но он ушел не без борьбы и принес нам горькие утраты. Я мог бы предотвратить это, если бы не безумие Денетора. Как далеко протянулись руки Врага! Увы! Но теперь я постиг, как его воля смогла проникнуть в самое сердце города.
Хотя наместники мнили, будто лишь им ведома эта тайна, я давно догадывался, что в Белой башне хранится по меньшей мере один из Семи Видящих Камней. В дни своей мудрости Денетор и не думал использовать его, не желая бросать вызов Саурону и сознавая пределы собственной силы. Но мудрость его слабела, и боюсь, что когда опасность, грозящая его королевству, возросла, он заглянул в Камень и был обманут. Вероятно, со времени ухода Боромира наместника обманывали не раз. Он был слишком могуч, чтобы подчиниться воле Темной Силы, но тем не менее видел лишь то, что эта Сила позволяла ему видеть. Знания, которые он таким образом получал, несомненно, нередко оказывались полезны. Но великая мощь Мордора, которую показывали Денетору, сеяла отчаяние в его сердце, пока он не обезумел.
— Теперь я понимаю, что показалось мне странным! — проговорил Пиппин, вздрагивая. — Повелитель ушел из комнаты, где лежал Фарамир, и лишь когда он вернулся, я впервые заметил в нем перемену: он казался постаревшим и разбитым.
— В тот самый час, когда Фарамира принесли в башню, многие из нас видели в покоях на самом верху странный свет, — сказал Берегонд. — Но мы видели такой свет и раньше, и в Городе давно говорили, что порой повелитель мысленно борется с Врагом.
— Увы! Значит, моя догадка верна, — сказал Гэндальф. — Так воля Саурона проникла в Минас-Тирит, и это задержало меня здесь. Я вынужден буду еще некоторое время оставаться здесь, ибо скоро появятся и другие больные помимо Фарамира.
А сейчас я должен спуститься и встретить тех, кто придет. То, что я видел на поле, глубоко опечалило мое сердце, а ведь может прийти еще большая печаль. Идем со мной, Пиппин! А вы, Берегонд, вернитесь в цитадель и расскажите начальнику гвардии о том, что произошло. Я думаю, ему придется отстранить вас от службы, но передайте, что я советую отослать вас в Дома Исцеления охранять воеводу Фарамира, служить ему и быть рядом, когда он очнется – если очнется, – ибо вы спасли его от огня. Идите же! Я скоро вернусь.
С этими словами Гэндальф повернулся и вместе с Пиппином направился в нижний город. И пока они спешили вниз, ветер принес серый дождь, и все пожары погасли, и на их месте поднялись столбы дыма.
Глава VIIIДома Исцеления
Глаза Мерри, когда он подходил к разрушенным Вратам Минас-Тирита, туманили слезы и усталость. Хоббит обращал мало внимания на разруху и трупы. Огонь, дым и зловоние наполняли воздух, ибо много машин вместе со множеством убитых было сожжено или сброшено в огненные ямы, и повсюду лежали тела огромных южных чудовищ, полусгоревших, или убитых камнями из катапульт, или сраженных впившейся в глаз стрелой доблестных лучников из Мортонда. Дождь прекратился, в небе заблестело солнце, но весь нижний город по-прежнему был окутан удушливым вонючим дымом.
Уже расчищали путь через обломки и иные следы битвы, и вот от Ворот принесли носилки. Эовин осторожно уложили на мягкие подушки, а тело короля накрыли драгоценным золотым покрывалом, и вокруг несли факелы, и ветер раздувал их пламя, бледное в солнечных лучах.
Так прибыли в столицу Гондора Теоден и Эовин, и все, кто видел их, обнажили и склонили головы. Процессия проследовала через пепел и копоть сожженного круга и двинулась вверх по каменным улицам. Мерри этот подъем показался вечным, бессмысленным путешествием в ненавистном, все длящемся и длящемся сне, движущимся к неизвестной развязке, которую невозможно удержать в памяти.
Мало-помалу факелы впереди замигали и погасли. Шагая во тьме хоббит, думал: «Этот туннель ведет к гробнице, там мы и останемся навсегда». Но внезапно в его грезы ворвался живой голос:
— О, Мерри! Благодарение небу, я нашел тебя!
Мерри поднял голову, и туман перед его глазами поредел. Пиппин! Они столкнулись на узкой пустой улочке нос к носу. Мерри протер глаза.