Арагорн вошел первым, и остальные последовали за ним. У входа стояли два стражника в мундирах цитадели: одни высокий, а другой ростом едва ли с мальчика. Завидев Арагорна, он громко вскрикнул от удивления и радости.
— Странник! Вот здорово! А знаете, я догадывался, что это вы плывете на черных кораблях. Но все кричали «пираты» и не слушали меня. Как вам это удалось?
Арагорн рассмеялся и взял хоббита за руку. — Поистине приятная встреча! Но сейчас еще не время для дорожных историй.
Имрахиль же удивленно обратился к Эомеру: — Разве так мы говорим со своими королями? Но, может быть, он взойдет на царство под иным именем!
И Арагорн, услышав это, обернулся и ответил: — Истинно так, ибо на высоком наречии древности я Элессар, Эльфийский Камень, и Энвиньятар, Обновитель. — И он приподнял с груди возлежавший там зеленый самоцвет. — Но если будет основан мой дом, имя ему будет Странник. На высоком древнем наречии это будет звучать не столь прозаично – Тельконтар. Так будут зваться и все мои потомки.
И они вошли в Дома, и, пока шли к комнатам, где лежали больные, Гэндальф рассказывал о деяниях Эовин и Мериадока. — Ибо я долго стоял над ними, — сказал он, — и они много говорили в бреду, прежде чем впасть в гибельную тьму. К тому же мне многое дано видеть.
Арагорн подошел сперва к Фарамиру, потом к благородной Эовин и наконец к Мерри. Всмотревшись в лица больных и увидев, как им плохо, он вздохнул: — Здесь мне придется применить всю мою силу и все искусство. Жаль, что здесь нет Эльронда: он старейший и самый могущественный из нас.
А Эомер, видя, что Арагорн опечален и устал, предложил: — Быть может, вы вначале отдохнете и подкрепитесь?
Но Арагорн отказался: — Нет, ибо для этих троих, и особенно для Фарамира, дорога каждая минута. Нужно спешить.
Потом он подозвал Иорет и спросил: — Есть ли в этом Доме запас лечебных трав?
— Да, сударь, — ответила та, — но, думаю, их не хватит на всех тех, кому они будут нужны. Не знаю, где найти еще трав, ибо в эти страшные дни все идет не в лад, все сожжено и дороги закрыты. Уже много дней никто не приезжал из Лоссарнаха на рынок с травами! Но мы наилучшим образом используем то, что есть, ибо вы, ваша милость, наверняка знаете, что делать.
— Посмотрим, — ответил Арагорн. — У нас нет и еще одного: времени на разговоры. Есть ли у вас ателяс?
— Не знаю, сударь, — сказала Иорет, — во всяком случае не под таким названием... пойду спрошу травника: он знает все старые названия.
— Его называют также королевским листом, — сказал Арагорн, — и, может быть, под этим названием он знаком вам, ибо в последнее время так его называют крестьяне.
— Ах, это! — протянула Иорет. — Ну, кабы ваша милость так сразу и сказали, я бы сразу ответила. Нет, могу поручиться, здесь этой травы нет. И я никогда не слыхала, чтобы она обладала какими-нибудь особыми достоинствами. Да что там, когда эта трава попадалась нам в лесу, я часто говорила сестрам: «королевский лист», — говорила я, — вот уж чудное название. Интересно, почему ее так называют? Будь я королем, в моем саду росли бы травы покрасивей. Однако когда ее разотрешь, она приятно пахнет, верно? Приятно? Нет, не то. Пожалуй, правильнее сказать – бодряще.
— Поистине бодряще, — сказал Арагорн. — А теперь, моя милая, если повелитель Фарамир вам дорог, пусть резвость из вашего язычка перейдет в ноги: бегите и принесите мне «королевский лист», если в Городе найдется хотя бы листок.
— А если нет, — сказал Гэндальф, — я поскачу с Иорет в Лоссарнах, и она отведет меня в лес, но только не к ее сестрам! А Обгоняющий Тень покажет ей, что значит резвость.
Когда Иорет ушла, Арагорн попросил других женщин согреть воду. Потом он взял руку Фарамира в свою, а другую положил больному на лоб. Лоб был весь покрыт испариной, но Фарамир не шевелился и, казалось, не дышал.
— Он почти угас, — сказал Арагорн, поворачиваясь к Гэндальфу. — Но не от раны. Смотрите: она исцелилась. Если бы его сразила стрела назгула, как вы думали, он бы умер той же ночью. На мой взгляд, он ранен стрелой южанина. Кто ее выдернул? Сохранилась ли она?
— Я вынул стрелу и остановил кровотечение, — сказал Имрахиль. — Но стрелу я не сохранил: у нас было много дел. Насколько я помню, она была точно такой, какие используют южане. И все же мне казалось, что она прилетела сверху, из Тени: иначе откуда эта болезнь, этот жар? Ведь рана сама по себе не глубока и не смертельна. Как вы это объясните?
— Усталость, горе из-за отца, рана, а сверх всего Черное Дыхание, — сказал Арагорн. — Он человек стойкий, ведь Тень накрыла его еще прежде, чем он уехал биться у внешних стен. Должно быть, тьма медленно завладевала им даже тогда, когда он дрался, обороняя свои позиции. Ах, если бы я оказался здесь раньше!
Тут вошел травник.
— Ваша милость справлялись о растении, которое в просторечии именуется королевским листом, а по-благородному ателясом, — заговорил он. — Для тех же, кто сведущ в валинореанском языке...
— Я сведущ, — перебил Арагорн, — и мне безразлично, как вы его назовете – асеей аранионом или ателясом.
— Прошу прощения, ваша милость. Я вижу, вы не только полководец, но и настоящий ученый. Но увы, сударь, мы не держим королевского листа в Домах Исцеления, где лечат лишь тяжкие раны и недуги. Ибо целебные свойства оной травы нам неведомы. Ею можно воспользоваться лишь как благовонием или желая прогнать легкую усталость. Впрочем, вы, может быть, принимаете во внимание диковинные старинные строки, что женщины вроде нашей доброй Иорет и ее подруг повторяют, не понимая его значения:
Если мор нападет,
Если смерть придет,
Если тьма накроет нас –
пособи, ателяс!
Из рук короля
Возьми силу исцелять,
Жизнь вдохни,
Здравие верни![2]
— Но, боюсь, это лишь вирши, перевранные памятью старух. Предоставляю вам судить о смысле сей загадки, если сумеете. Но старики до сих пор пользуют настойкой этой травы головную боль.
— Тогда, во имя короля, ступайте и отыщите этих стариков, не столь ученых, однако мудрейших, коль они держат в доме эту траву! — воскликнул Гэндальф.
И вот Арагорн склонился к Фарамиру и положил ладонь ему на лоб. И те, кто видел это, поняли: завязалась великая борьба. Ибо лицо Арагорна посерело от усталости. Время от времени он окликал Фарамира, но с каждым разом все тише и слабее, будто и сам удалялся от них и блуждал где-то далеко в темной долине, призывая того, кто потерян.
Наконец прибежал Бергиль и принес в тряпице шесть листиков. — Вот «королевский лист», господин, но, боюсь, не свежий. Его сорвали не меньше двух недель назад. Надеюсь, он сгодится, господин? — И, взглянув на Фарамира, мальчик разрыдался.
Но Арагорн улыбнулся. — Сгодится, — сказал он. — Худшее позади. Успокойся! — И, положив на ладонь два листка, подул на них, а потом размял, и странная живительная свежесть заполнила комнату, точно сам воздух ожил и зазвенел в ушах, искрясь радостью. Затем Арагорн бросил листья в принесенную чашу с дымящейся водой, и у всех тотчас посветлело на сердце, ибо донесшееся до них благоухание напомнило о росистом утре и не омраченном тенью солнце в неведомых землях, чей мимолетный отблеск – весна-красна. И Арагорн, освеженный, расправил плечи, и в глазах его заиграла улыбка. Он поднес чашу к затуманенному сном лицу Фарамира.
— Ох ты! Глазам не верю! — шепнула Иорет своей соседке. — Травка-то лучше, чем я думала. Она напомнила мне о розах, что цвели в Имлот-Мелуи, когда я была еще девчонкой, —лучшего и желать нельзя!
Неожиданно Фарамир зашевелился, открыл глаза и взглянул на склоненного к нему Арагорна. В глазах молодого человека загорелся свет разума и любви, и он негромко молвил: «Повелитель, вы звали меня. Я пришел. Что прикажет король?»
— Не удаляться более в Тень и проснуться, — ответил Арагорн. — Вы устали. Немного отдохните, поешьте и подготовьтесь к моему возвращению.
— Хорошо, повелитель, — сказал Фарамир. — Кто же будет лежать без дела, когда король вернулся!
— Тогда расстанемся на время, — сказал Арагорн. — Я должен идти к другим нуждающимся во мне. — И он вместе с Гэндальфом и Имрахилем вышел из комнаты. Но Берегонд и его сын остались, не в силах сдержать радости.
Шедший за Гэндальфом Пиппин, затворяя дверь, услышал восклицание Иорет:
— Король! Вы слышали? Что я говорила? «Руки короля – руки целителя», вот что я сказала!
И вскоре из Дома по всему городу распространилась весть, что вернулся король и что после войны он принес исцеление.
Но, придя к Эовин, Арагорн сказал: — Вот где самая тяжелая рана, вот куда пришелся самый страшный удар. Сломанная рука получила должное лечение и в свое время срастется, если у Эовин будут силы для жизни. У нее покалечена левая рука, та, что держит щит, но главная опасность идет от руки, державшей меч. Она кажется неживой, хоть и не сломана.
Увы! Ибо Эовин вступила в схватку с врагом, для коего ее душевных и телесных сил было мало. Поднявший оружие на такую вражину должен быть крепче стали, дабы потрясение не убило его. Злая судьба поставила Эовин на пути у Черного Воеводы. Ибо эта прекрасная девица – прекраснейшая госпожа из рода королей. И все же не знаю, как сказать о ней. Когда я впервые увидел ее и понял, как она несчастна, мне пригрезился прекрасный и гордый белый цветок, подобный лилии, нежный, но стойкий, будто выкованный эльфами из стали. А может, это мороз превратил его соки в лед, и вот он стоит, по-прежнему прекрасный, но обреченный на гибель? Ее болезнь началась задолго до этого дня, верно, Эомер?
— Дивлюсь, что вы спрашиваете, повелитель, — ответил Эомер. — Ибо я полагаю, что в том, как и во всем прочем, нет вашей вины, хотя Эовин, моя сестра, не знала дыхания мороза, пока не увидела вас. В дни, когда король находился во власти чар Змеиного Языка, она делила со мной все заботы и тревоги и