— И все-таки коротыши, — угрюмо сказал Денетор. — Мало приязни внушает мне это слово с тех пор, как проклятая загадка растревожила наши умы и увела моего сына на смерть. Мой Боромир! Как он теперь нужен нам! Вместо него должен был идти Фарамир.
— Он пошел бы, — сказал Гэндальф. — Не будьте несправедливы в своем горе! Боромир потребовал, чтобы дело поручили ему, и не потерпел бы другого решения. Он был сильный человек и добивался чего хотел. Я долго путешествовал с ним и хорошо узнал его. Но вы упомянули о его смерти. Вы знали о ней до нашего прихода?
— Я получил вот это, — сказал Денетор и, положив жезл, поднял с колен предмет, на который так пристально смотрел. В каждой руке он держал по половинке большого рога, сломанного посередине, – окованного серебром рога дикого быка.
— Это рог, который всегда носил с собой Боромир! — воскликнул Пиппин.
— Доподлинно так, — сказал Денетор. — И я в свое время носил его, как всякий старший сын в нашем роду с тех канувших в небытие древних времен, когда короли еще были в силе и Ворондиль, отец Мардиля, охотился в далеких полях Руна на диких быков Арава. Тринадцать дней назад я услышал голос этого рога, доносившийся с северных границ, а после Река принесла мне и сам рог – разбитый. Больше он не зазвучит. — Старик прикрыл глаза. Наступило тяжелое молчание. Вдруг Денетор мрачно взглянул на Пиппина. — Что скажешь, коротыш?
— Тринадцать... тринадцать дней, — заикаясь, выговорил Пиппин. — Да, я думаю, так. Да, я стоял рядом с ним, когда он трубил в рог. Но помощь не пришла. Только новые орки.
— Итак, — сказал Денетор, проницательно глядя Пиппину в лицо, — вы были там? Расскажите больше! Почему не пришла помощь? И как вышло, что вы спаслись, а он нет – он, такой могучий, против одних только орков?
Пиппин вспыхнул и забыл свой страх. — Самого могучего можно убить одной стрелой, — сказал он, — а в Боромира их попало множество. Когда я последний раз видел его, он без сил опустился на землю под деревом и вырвал из своего бока чернооперенную стрелу. Потом я сомлел и угодил в плен. С тех пор я не видел Боромира и ничего о нем не знаю. Но я преклоняюсь перед его памятью, потому что он был очень храбрым. Он погиб, спасая нас, моего родича Мериадока и меня, когда нас окружили в лесу воины Повелителя Тьмы. И хотя ему не удалось нас освободить и он погиб, моя благодарность от этого не уменьшается.
Тут Пиппин посмотрел прямо в глаза старику, ибо в нем взыграла гордость, уязвленная презрением и подозрительностью, слышными в холодном голосе Денетора. — Конечно, такому великому владыке хоббит, коротыш из далекого Саутфартинга, может сослужить небольшую службу, и все же долг платежом красен: я к вашим услугам. — Откинув серый плащ, Пиппин выхватил свой маленький меч и положил его к ногам Денетора.
Бледная улыбка, подобная блеску холодного солнца в зимний вечер, прошла по лицу старика. Но он склонил голову и, отложив обломки рога, протянул руку: — Дайте мне этот клинок!
Пиппин поднял меч и рукояткой вперед подал наместнику.
— Откуда он? — спросил Денетор. — Ему очень много лет. Несомненно, этот клинок в глубоком прошлом выковали наши родичи с севера.
— Он из могильных курганов на границах моей страны, — ответил Пиппин. — Но сейчас там обитают лишь злые духи, и мне не хочется говорить о них.
— Я вижу, вокруг вас сплетаются диковинные истории, — заметил Денетор, — и мне ясно, что внешность человека или коротыша может быть обманчива. Я принимаю вашу службу. Ибо вас не устрашить словами и вы учтивы, хотя ваша речь звучит странно для нас, южан. Нам в эти дни нужны храбрые воины, велики они ростом или малы. Клянитесь!
— Возьмись за рукоять, — произнес Гэндальф, — и повторяй за повелителем, если твое решение твердо.
— Твердо, — кивнул Пиппин.
Старик устроил меч у себя на коленях острием от хоббита, а Пиппин возложил руку на рукоять и медленно повторил за Денетором:
— Клянусь верно служить Гондору и повелителю и наместнику королевства, говорить и молчать, свершать и бездействовать, приходить и уходить, в нужде и довольстве, в мире и войне, в жизни и смерти – с этого часа и до тех пор, покуда мой повелитель не освободит меня, или меня не постигнет смерть, или не настанет конец света. Так говорю я, Перегрин, сын Паладина, коротыш из Шира.
— А я, Денетор, сын Эктелиона, повелитель Гондора, наместник Верховного Короля, слышу это и не забуду, и не премину воздавать вам любовью за верность, честью за доблесть, местью за клятвопреступление.
Пиппин получил обратно свой меч и вложил его в ножны.
— А теперь, — сказал Денетор, — мой первый приказ вам: говорите и не отмалчивайтесь. Расскажите мне свою историю целиком и потрудитесь припомнить все, что можете, о моем сыне Боромире. Садитесь и начинайте! — Денетор ударил в маленький серебряный гонг у кресла, и тотчас явились слуги. Пиппин понял, что они все время стояли в нишах по обе стороны от двери, незамеченные им и Гэндальфом при входе.
— Принесите вина, еды и скамьи для гостей, — велел Денетор, — и пусть в течение часа нам никто не мешает.
— Больше я не могу вам уделить: сейчас мне приходится заниматься множеством дел, — пояснил старик, обращаясь к Гэндальфу. — Возможно, более важных, хотя для меня это не так. Но на исходе дня мы, может статься, еще побеседуем.
— Надеюсь, что раньше, — сказал Гэндальф. — Я не для того проскакал с быстротой ветра сто пятьдесят лиг от Исенгарда, чтобы привезти вам маленького воина, пусть и очень учтивого. Разве вам все равно, что Теоден выиграл большое сражение, что Исенгард разрушен и что я переломил посох Сарумана?
— Вовсе не все равно. Но об этих свершениях я уже знаю довольно для борьбы с восточной угрозой. — Денетор обратил взгляд темных глаз на Гэндальфа, и Пиппин вдруг заметил, как эти двое похожи, и почуял возникшее между ними напряжение: как будто от глаз к глазам пролегла тлеющая огненная линия, способная в любой миг ослепительно вспыхнуть.
В сущности, Денетор куда больше походил на великого чародея, чем Гэндальф: более величавый, красивый и властный. И старый. Но внутреннее чутье подсказывало Пиппину, что за Гэндальфом неизмеримо большая власть, и глубочайшая мудрость, и скрытое до поры могущество. И он старше, гораздо старше. «Насколько?» — подумал Пиппин и вспомнил, что прежде никогда не задумывался об этом. Древобородый говорил что-то о колдунах, но тогда Пиппин не думал о Гэндальфе как об одном из них. Кто такой Гэндальф? В какие далекие времена, в каком дальнем краю явился он в мир и когда покинет его? На этом размышления хоббита прервались, и он увидел, что Гэндальф и Денетор все еще смотрят друг другу в глаза, как будто читая мысли. Денетор первым отвел взгляд.
— Да, — сказал он, — хоть Камни, по слухам, и утрачены, зрение у повелителей Гондора по-прежнему острее, чем у простолюдинов, и они получают много вестей. Но садитесь!
Слуги внесли кресло и низкую табуретку, а следом поднос с серебряным кувшином, чашками и белым хлебом. Пиппин сел, но не мог отвести глаз от старого повелителя. Было ли это на самом деле или ему только показалось, но, заговорив о Камнях, Денетор с внезапным блеском в глазах взглянул на Пиппина.
— Теперь расскажите мне свою историю, мой вассал, — повелел Денетор с добродушной насмешкой. — Ибо поистине приятно слушать того, с кем так сдружился мой сын.
Пиппин навсегда запомнил тот час в большом зале под проницательным взглядом повелителя Гондора, коварные вопросы Денетора и постоянное сознание того, что рядом Гэндальф, который смотрел и слушал, сдерживая (так казалось Пиппину) нарастающий гнев и нетерпение. Когда час минул и Денетор снова ударил в гонг, Пиппин почувствовал, что выдохся. «Сейчас не может быть больше девяти часов, — подумал он. — Я мог бы съесть три завтрака подряд».
— Отведите благородного Митрандира в приготовленные для него покои, — распорядился Денетор. — Его спутник пока может поселиться с ним, если пожелает. Но да будет известно, что он присягнул мне на верную службу, что его следует величать Перегрин, сын Паладина, и надлежит обучить меньшим паролям. Известите капитанов: когда пробьет три, они должны ждать меня здесь.
Приходите и вы, мой благородный Митрандир, – приходите когда угодно. Никто не помешает вам посещать меня в любое время, кроме кратких часов моего сна. Пусть же ваш гнев на неразумного старика пройдет.
— Неразумного? — переспросил Гэндальф. — Нет, мой повелитель, когда вы станете неразумным, вы умрете. Даже свое горе вы умеете использовать как завесу. Вы думаете, я не понимаю, с какой целью вы целый час расспрашивали того, кто знает меньше меня, покуда я сидел рядом?
— А понимаете, так будьте довольны, — заметил Денетор. — Глупо было бы в трудном положении отвергать совет и помощь. Но вы раздаете эти дары сообразно собственным замыслам. Отныне повелитель Гондора не будет орудием достижения чужих целей, какими бы достойными они ни были. Для него нет доли превыше блага Гондора, и править Гондором, сударь, буду я и никто другой – разве что вернется король.
— Разве что вернется король? — переспросил Гэндальф. — Ну что ж, господин Наместник, ваша задача, о которой теперь мало кто вспоминает, состоит вот в чем: сохранить власть и передать ее вернувшемуся. Тут я окажу вам всю посильную помощь. Но, должен заметить, я не правлю никаким королевством, ни Гондором, ни иным, большим или маленьким. Однако все достойное, чему в нашем мире угрожает опасность, – это и моя забота. И если – пусть даже Гондор исчезнет – в этой тьме для грядущих дней уцелеет хоть что-то, способное расти, цвести и плодоносить, значит, труды мои не пропали даром. Ибо я тоже Наместник. Разве вы не знали? — С этими словами чародей повернулся и зашагал по залу. Пиппин побежал за ним.
По дороге Гэндальф не удостоил Пиппина ни словом, ни взглядом. Провожатый вывел гостей из дверей зала и провел через Фонтанный двор на узкую улочку между высокими каменными зданиями. Несколько поворотов, и они подошли к дому у северной стены цитадели, неподалеку от отрога, связывавшего холм с горой. Прошли первый этаж, поднялись по широкой ровной лестнице и оказались в прекрасной комнате, полной воздуха и света, с великолепными занавесями из гладкой тускло-золотой парчи. Комната была почти лишена мебели: в ней находились лишь маленький стол, два стула и скамья. Но с обеих сторон виднелись занавешенные альковы, а в них – кровати со всем необходимым, кувшины и тазы для умывания. Три узких высоких окна выходили на север, на большую излучину Андуина, еще затянутого туманом, и на Эмин-Муиль и далекие водопады Рауроса за рекой. Пиппину пришлось взобраться на скамью, чтобы выглянуть из окна с широким каменным подоконником.