периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом.
— А что с другим перианом, порученным моим заботам, с Мериадоком?
— Вероятно, уже завтра утром он сможет ненадолго встать, — сказал Арагорн. — Пусть поднимется, если захочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей.
— Замечательный народ, — заметил старший, качая головой. — Очень сильный духом.
Многие собрались у дверей Домов Исцеления, желая посмотреть на Арагорна, и ходили за ним следом, и, когда Арагорн наконец поужинал, к нему пришли горожане и стали упрашивать, чтобы он вылечил их близких или друзей, чьей жизни угрожала опасность из-за ран или Черной Тени. И Арагорн поднялся и вышел и послал за сыновьями Эльронда, и вместе они трудились почти ночь напролет. И по городу разнеслась весть: король в самом деле вернулся. И из-за зеленого камня, что он носил, нарекли его Эльфийским Камнем, и так народ Арагорна избрал для него имя, предсказанное ему при рождении.
А когда силы Арагорна иссякли, он закутался в плащ и выскользнул из Города, и на рассвете добрался до своей палатки и немного поспал. А утром над башней развернулось знамя Дол-Амрота – белый корабль, подобный лебедю на голубой воде, и люди, глядя вверх, гадали, не было ли пришествие короля лишь сном.
Глава IXПоследний совет
Пришло утро после битвы, и было оно прекрасно. Легкие облака плыли на запад. Леголас и Гимли встали рано и испросили разрешения отправиться в Город: им не терпелось увидеться с Мерри и Пиппином.
— Славно знать, что они живы, — сказал Гимли, — мы очень переживали за них в пути через Рохан, и я не допущу, чтобы все наши страдания пропали зря.
Эльф и гном вместе вошли в Минас-Тирит, и народ дивился, глядя на эту пару, ибо Леголас был нечеловечески прекрасен лицом и, шагая по утреннему Городу, пел ясным голосом песню на языке эльфов, а Гимли выступал с ним рядом, поглаживая бороду и глядя по сторонам.
— Хорошая работа по камню, — сказал он, оглядев стены. — Впрочем, можно было сделать и получше, да и улицы не мешало бы усовершенствовать. Когда Арагорн взойдет на престол, я предложу ему услуги горных мастеров, и мы сделаем город таким, что им можно будет гордиться.
— Они больше нуждаются в садах, — возразил Леголас. — Дома мертвы, и зелени тут слишком мало. Если Арагорн взойдет на престол, лесной народ принесет ему певчих птиц и неумирающие деревья.
И встретился им князь Имрахиль, и, взглянув на него, Леголас низко поклонился: он понял, что в жилах князя и впрямь течет эльфийская кровь. — Привет тебе, о повелитель! — воскликнул он. — Уже давно народ Нимроделя покинул леса Лориена, и однако до сих пор видно, что не все уплыли из Амротской гавани на запад.
— Так говорится в преданиях моей земли, — ответил князь, — но у нас не видели на протяжении многих лет никого из прекрасного народа. И я дивлюсь, что вижу одного из них среди печали и войны. Что вы ищете?
— Я один из девятерых, вышедших вместе с Митрандиром из Имладриса, — отвечал Леголас. — Вот этот гном, мой друг, и я – мы прибыли с властительным Арагорном. А теперь хотим повидать своих друзей, Мериадока и Перегрина – нам сказали, что они теперь в городе.
— Вы найдете их в Домах Исцеления, я отведу вас туда, — сказал Имрахиль.
— Достаточно будет дать нам проводника, владыка, — сказал Леголас. — Ибо Арагорн велел передать вам, что сейчас не хочет возвращаться в Город. Однако всем воеводам нужно незамедлительно собрать общий совет, и он просит, чтобы вы и Эомер Роханский как можно скорее явились в его палатку. Митрандир уже там.
— Мы придем, — сказал Имрахиль, и они учтиво расстались.
— Какой благородный и могучий повелитель людей! — заметил Леголас. — Если в Гондоре даже в дни упадка есть такие люди, как же велика была его слава в дни расцвета!
— И, несомненно, вся работа по камню сделана в старину, при основании города, — вторил Гимли. — Со всеми людскими начинаниями так: либо заморозок весной, либо молния среди зимы – и они отказываются от своих замыслов.
— И все же их посевы редко пропадают зря, — сказал Леголас. — Семя лежит в пыли и грязи, гниет и ждет своего часа. Дела людей переживут нас, Гимли.
— И все же, мне кажется, в конце концов они ни к чему не придут, — сказал гном.
— На это эльфы не знают ответа, — сказал Леголас.
Подошел слуга князя и отвел их к Домам Исцеления. Гном и эльф нашли своих друзей в саду, и встреча их была веселой. Некоторое время они прогуливались и беседовали, наслаждаясь недолгим покоем и утренним отдыхом на овеваемых всеми ветрами верхних кругах Города. Потом, когда Мерри устал, они уселись на стену, спиной к лужайке подле Домов Исцеления, и перед ними в южной стороне заблестел на солнце Андуин, уносивший свои воды туда, где даже зоркий глаз Леголаса не мог его разглядеть, – на широкие равнины и зеленые поля Лебеннина и южного Итилиена.
Леголас примолк. Не участвуя в общей беседе, он посмотрел против солнца на Реку и увидел белых морских птиц, летающих над ней.
— Смотрите! — воскликнул он. — Чайки! Они летят далеко в глубь суши. Что за диковинные птицы и как тревожат они мое сердце! Я никогда не встречал их, пока мы не прибыли в Пеларгир, и там, когда мы ехали биться за корабли, я услышал их крики. Тогда я остановился и стоял неподвижно, забыв о войне в Средиземье, ибо плачущие голоса этих птиц говорили мне о море. Море! Увы! Я еще не видел его. Но глубоко в сердцах моего народа заложена тоска по морю, и опасно затрагивать эту струну. Увы, чайки! Отныне никогда не знать мне мира ни под буком, ни под вязом.
— Не говорите так! — вмешался Гимли. — В Средиземье несть числа диковинам, которых вы еще не видели, и нас еще ждут великие дела. И если весь прекрасный народ отправится в Гавани, то для тех, кому суждено остаться, мир станет более тусклым и унылым.
— Поистине тусклым, унылым и пустым! — воскликнул Мерри. — Вы не должны уходить в Гавани, Леголас. Всегда найдется народ, большой или малый, и даже горстка мудрых гномов вроде Гимли, которым вы будете нужны. По крайней мере, я на это надеюсь. Хотя мне почему-то кажется, что худшее в этой войне еще впереди. Как я хотел бы, чтобы все закончилось, закончилось навсегда!
— Выше нос! — Пиппин положил руку другу на плечо. — Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу побольше узнать о вас. Ну, Гимли! Вы с Леголасом не менее дюжины раз за утро упоминали свое диковинное путешествие со Странником. Но ничего не рассказывали мне о нем.
— Может, здесь и сияет солнце, — сказал Гимли, — но и при его свете я не хотел бы воскрешать некоторые воспоминания об этой дороге. Знай я, что нас ждет, никакая дружба не увлекла бы меня на Тропы Мертвых!
— На Тропы Мертвых? — переспросил Пиппин. — Я слышал, как Арагорн говорил о них, и задумался, что бы это значило. Не расскажете ли подробнее?
— С великой неохотой, — буркнул Гимли. — Ибо на этой дороге я покрыл себя позором, я, Гимли, сын Глойна, считавший себя под землей храбрее всех людей и любого эльфа. Но это оказалось не так, и по этой дороге меня провела лишь воля Арагорна.
— И любовь к нему, — добавил Леголас. — Ибо все, кто узнает его, по-своему проникаются к нему любовью, даже равнодушная дева из племени рохирримов. Ранним утром накануне того дня, когда вы прибыли сюда, Пиппин, мы покинули Дунхарроу, и такой страх напал на всех его обитателей, что никто не осмелился посмотреть, как мы уходим, кроме благородной Эовин, что лежит теперь раненая в Доме. То было печальное расставание, и оно заставило меня страдать.
— Увы! У меня едва хватило мужества, — сказал Гимли. — Нет! Я не стану говорить об этом путешествии.
Он замолчал. Но Мерри и Пиппин так жаждали новостей, что в конце концов Леголас сдался: — Я расскажу вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся человечьих призраков, считая их бессильными и хрупкими.
И он быстро рассказал о дороге призраков под горами, и о мрачной встрече у Эреха, и о большом переходе в девяносто три лиги до Пеларгира, что на Андуине. — Четыре дня и четыре ночи и еще утро пятого дня ехали мы от Черного камня, — сказал он. — И вот во тьме Мордора моя надежда начала крепнуть, ибо призрачное войско в тамошнем мраке, казалось, становилось все сильнее и ужаснее. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались одинаково быстро. Они молчали, но в глазах у них горел огонь. В верховьях Ламедона они догнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им.
По его приказу они отступили. «Даже тени людей покорны его воле, — подумал я. — Они еще послужат ему».
Пока было светло, мы ехали вперед, а потом наступил день без рассвета, но мы продолжали путь, и пересекли Кирил и Рингло, и на третий день пришли к Линхиру близ устья Гильрейна. Там, воюя со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими от низовьев Реки, обороняли брод ламедонцы. Но и защитники и нападавшие забыли о битве и бежали при нашем появлении, крича, что на них идет Король Мертвых. Только Ангбор, повелитель Ламедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и, когда пройдет серое войско, последовать за нами, если посмеют.
«У Пеларгира вы будете нужны потомку Исильдура,» — сказал Арагорн.
Так, разогнав союзников Мордора, мы перешли через Гильрейн и устроили короткий привал. Но вскоре Арагорн поднялся со словами: «Увы! Минас-Тирит уже осажден. Боюсь, он падет раньше, чем мы придем ему на помощь». И потому еще до исхода ночи мы снова пустились в путь и мчались так быстро, как только могли нести нас по равнинам Лебеннина наши кони.
Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:
Серебро течет в ручьях от Келоса к Эрую
В зеленых полях Лебеннина!
Высокая растет здесь трава. Ветер с Моря
Колышет белые лилии,
И звонит в золотые колокольчики