— Но как же это? — спросил Эомер. — Все будет напрасно, говорите вы, если он получит Кольцо. Почему же он не думает, что бессмысленно нападать на нас, если мы им владеем?
— Он еще не уверен в этом, — ответил Гэндальф, — и, кроме того, в отличие от нас он не копил силы, дожидаясь, пока его враги окажутся в безопасности. К тому же нельзя за день научиться владеть всей силой Кольца. Им может пользоваться лишь один хозяин, а Враг постарается ударить прежде, чем самый сильный из нас завладеет Кольцом и низвергнет остальных. В это время, если удар будет внезапным, Кольцо может помочь ему.
Саурон следит. Он видит и слышит многое. Его назгулы по-прежнему повсюду. Они пронеслись над этим полем до восхода солнца, хотя мало кто из усталых и спящих заметил их. Он изучает знамения: меч, лишивший его сокровища, выкован вновь. Ветер судьбы подул в нашу сторону. Первый удар Саурона неожиданно оказался напрасным. Великий Воевода погиб.
Даже пока мы сейчас беседуем здесь, сомнения Врага растут, и око его теперь устремлено на нас, слепое ко всему прочему. Этого и нужно держаться. Именно на это вся наша надежда. И вот что я думаю. У нас нет Кольца. По мудрости или по великой глупости мы отослали его, дабы уничтожить раньше, чем оно уничтожит нас. Без него нам не победить Саурона силой. Но мы любой ценой должны отвлекать Око от того, что представляет для него истинную опасность. Мы не можем добыть победу оружием, но благодаря оружию можем дать Кольценосцу единственную, пусть и очень хрупкую возможность.
Что начал Арагорн, то и нужно продолжить. Надо заставить Саурона нанести последний удар. Надо выманить его скрытую силу – пусть опустошит свои земли. Надо незамедлительно выступить ему навстречу. Надо послужить приманкой, пусть даже его челюсти сомкнутся на нас. Он схватит приманку, движимый надеждой и алчностью, ибо усмотрит в таком безрассудстве высокомерие нового Повелителя Кольца. И скажет: «Ах так! Он высунулся слишком быстро и слишком далеко! Пусть себе идет, и увидите – я заманю его в западню, откуда ему не выбраться. Тогда я уничтожу его, и то, чем он владеет в своем высокомерии, опять станет моим – навсегда.»
Нужно с открытыми глазами идти в западню, отважно, но с малой надеждой уцелеть. Ибо, господа, вполне вероятно, что мы погибнем в страшной битве вдали от живых земель. И даже если Барад-Дур будет уничтожен, мы не доживем до нового века. Но таков, видно, наш долг. И это лучше, чем погибнуть (чего не миновать, если мы будем рассиживаться здесь), зная, что новый век уже не наступит.
Некоторое время все молчали. Наконец заговорил Арагорн: — Я не отступлю. Мы на самом краю, где поровну надежды и отчаяния. Дрогнуть значит пасть. Пусть никто не отвергает советы Гэндальфа, в чьей долгой борьбе с Сауроном настал наконец час решающего испытания. Если бы не он, все пропало бы уже давно. Но я никому не приказываю. Пусть каждый выбирает добровольно.
Тогда Эльрохир молвил: — Для того мы и пришли с севера, и отец наш, Эльронд, думает так же. Мы не повернем назад.
— Что касается меня, — сказал Эомер, — то я мало сведущ во всяких глубоких материях, да они мне и ни к чему. Я знаю – и этого с меня довольно, – что Арагорн помог мне и моему народу, поэтому я помогу ему. Я пойду.
— Что касается меня, — сказал Имрахиль, — я считаю Арагорна своим повелителем. Его желание для меня приказ. Я тоже пойду. Но, поскольку я пока заменяю наместника Гондора, мне придется вначале подумать о народе этой страны. Некоторое благоразумие все же необходимо. Следует подготовиться к любым неожиданностям, плохим или хорошим, все равно. Мы можем победить, и пока на это есть надежда, Гондор должен оставаться под защитой. Я не хотел бы вернуться с победой в опустошенную страну и разрушенный город. А от рохирримов мы знаем, что на севере осталась большая вражеская армия, еще не вступавшая в бой.
— Это верно, — согласился Гэндальф. — И я не советую уводить из города весь гарнизон. Силы, что мы поведем на восток, вовсе не должны быть рассчитаны на сколько-нибудь серьезную атаку на Мордор – хватит и возможности просто завязать битву. И двигаться они должны быстро. Поэтому я спрашиваю у воевод: какой отряд мы сможем собрать, чтобы выступить не позднее чем через два дня? В отряде этом должны быть стойкие, сильные добровольцы, осознающие ожидающую их опасность.
— Все устали, а многие ранены, легко или тяжело, — сказал Эомер, — и много коней убито, а эти потери восполнить труднее всего. Если нужно выступить быстро, то вряд ли я наберу и две тысячи. И столько же придется оставить на защиту города.
— Следует принимать в расчет не только тех, кто сражался на этом поле, — заметил Арагорн. — Из южных областей, так как берег теперь свободен, подходят новые силы. Я выслал из Пеларгира через Лоссарнах четыре тысячи человек, и во главе их едет бесстрашный Ангбор. Если мы выступим через два дня, они к тому времени будут здесь. Еще многим я приказал подниматься следом за мной по Реке на любых судах, какие найдутся, и при таком ветре они скоро будут тут – несколько кораблей уже прибыло в Харлонд. Я считаю, что мы сможем вывести в поход до семи тысяч всадников и пехотинцев и в то же время оставить в городе более солидный гарнизон, чем был здесь, когда нападение только началось.
— Ворота разрушены, — напомнил Имрахиль, — а где те мастера, что восстановят их?
— В Эреборе, в королевстве Дайна, есть такие мастера, — сказал Арагорн, — и если наши надежды не рухнут, со временем я пошлю Гимли, сына Глойна, за самыми лучшими мастерами Горы. Но люди надежнее ворот, и никакие ворота не защитят город от Врага, если люди их покинут.
Так закончился совет власть предержащих: они решили выступить на второе утро считая от дня совета, с семью тысячами ратников, если удастся собрать, и большая часть этого войска пойдет пешком, ибо они отправятся в непроходимые места. Арагорн возьмет две тысячи из тех, кого он привел с юга, Имрахиль же – три с половиной тысячи, а Эомер – пятьсот рохирримов, лишившихся коней, но готовых к бою, и сам поведет пятьсот лучших всадников. Будет и еще один отряд в пятьсот всадников, среди которых поедут сыновья Эльронда, дунаданы и рыцари из Дол-Амрота. Всего шесть тысяч пехотинцев и тысяча всадников. Но главные силы конных рохирримов, способных сражаться, – около трех тысяч всадников под командой Эльфхельма – перекроют западную дорогу врагу, засевшему в Анориене. И тотчас для сбора сведений на север, и на восток от Осгилиата, и на дорогу к Минас-Моргулу были посланы резвые всадники.
И когда силы были подсчитаны, когда обдумали, велики ли будут переходы и какими дорогами идти, Имрахиль вдруг громко рассмеялся.
— Несомненно, — воскликнул он, — это величайший курьез во всей истории Гондора! С семью тысячами – во времена расцвета Гондора это был бы лишь авангард армии! – мы собираемся напасть на горы и неприступные ворота Черной земли! Так ребенок может угрожать закованному в латы рыцарю луком, сделанным из ивовой лозы и бечевки! Если Повелитель Тьмы действительно знает так много, как вы утверждаете, Митрандир, не улыбнется ли он вместо того, чтобы испугаться, и не раздавит ли нас мизинцем, точно комара, пытающегося укусить?
— Нет, он попытается увлечь комара в ловушку и выдернуть у него жало, — возразил Гэндальф. — Среди нас есть такие, что для него опасней тысячи рыцарей в латах. Нет, ему будет не до улыбок.
— Нам тоже, — сказал Арагорн. — Если это и курьез, то слишком печальный, чтобы смеяться. Нет, это последний ход в чрезвычайно опасной игре, и для одной стороны или для другой он будет означать гибель. — Он выхватил Андуриль и высоко воздел сверкающий на солнце клинок. — Я не вложу тебя в ножны, пока не кончится последняя битва, — провозгласил он.
Глава XЧерные Ворота открываются
Через два дня армия Запада собралась на полях Пеленнора. Войско орков и жителей Востока вернулось из Анориена, но под ударами рохирримов рассеялось, дрогнуло и после недолгой схватки у Кайр-Андроса бежало. И когда угроза была уничтожена, а с юга прибыло подкрепление, Город обрел сильный гарнизон. Разведчики донесли, что восточные дороги очищены от врага до самого Перекрестка Павшего Короля. Все было готово для последнего удара.
Леголас и Гимли должны были ехать вместе с Арагорном и Гэндальфом в авангарде. Там же были дунаданы и сыновья Эльронда. Но Мерри, к своему стыду и жалости, не мог ехать с ними.
— Вам не выдержать такого пути, — сказал Арагорн. — Но не стыдитесь. Даже если в этой войне вы больше ничего не совершите, вы уже заслужили великую честь. С нами пойдет Перегрин, он будет представлять народ Шира. И не завидуйте тому, что он подвергается опасности, ибо, что бы он ни сделал, он еще не может сравняться с вами в деяниях. А по правде говоря, все теперь находятся в равной опасности. Если мы найдем перед воротами Мордора страшную смерть, то и вас ждет то же самое. Прощайте!
И вот Мерри стоял и уныло смотрел, как собирается войско. С ним был Бергиль, тоже расстроенный: его отец уходил в отряде горожан-гондорцев. Он не мог присоединиться к гвардии, пока его дело не рассмотрено. В том же отряде, как гондорский воин, шел и Пиппин. Мерри видел его неподалеку – маленькую, но прямую фигурку среди высоких воинов Минас-Тирита.
Наконец прогремели трубы, и рать пришла в движение. Отряд за отрядом поворачивали воины и уходили на восток. Вскоре они исчезли вдали, на большой дороге, а Мерри все не двигался с места. Мелькнул и пропал последний отблеск утреннего солнца на копье или шлеме, а хоббит стоял, поникнув головой, с тяжелым сердцем, чувствуя себя одиноким и всем чужим. Все, что было дорого, ушло во Тьму, повисшую на далеком восточном горизонте. У хоббита оставалось мало надежды когда-нибудь вновь увидеть своих друзей.
И, словно откликнувшись на его безнадежный настрой, в руку вернулась боль, и Мерри почувствовал себя слабым и старым, и солнце, казалось, не согревало его. Прикосновение руки Бергиля заставило хоббита очнуться.