Они подъехали к Мораннону на расстояние крика, развернули знамя и затрубили в трубы, и герольды выехали вперед, и голоса их зазвенели над мордорскими стенами.
— Выходите! — кричали они. — Пусть выйдет Повелитель Черной земли! Над ним совершится суд. Ибо он вероломно напал на Гондор и разорил его земли. Король Гондора требует, чтобы он ответил за свои злодеяния, а после навсегда покинул эту землю. Выходите!
Наступило долгое молчание. Со стен и от ворот не слышалось ни звука в ответ. Но Саурон, как видно, уже решил, что делать, и хотел вначале жестоко поиграть с мышью, а уж потом убить ее. И потому, когда воеводы уже думали возвращаться, тишина неожиданно была нарушена. Послышался протяжный рокот больших барабанов, подобный грому в горах, а затем рев рогов, который потряс самые камни и оглушил людей. Средняя створка Черных ворот с громким лязгом отворилась, и появилось посольство Башни Тьмы.
Во главе его ехала высокая зловещая фигура на черном коне, если то был конь, ибо был он огромен и отвратителен, и морда его напоминала пугающую маску, более похожую на череп, чем на голову, а в глазницах и ноздрях пылало пламя. Всадник был в черных одеждах, и черен был его высокий шлем, но то был не Дух Кольца, но живой человек. Это был наместник из Башни Барад-Дура, и имя его не сохранила ни одна легенда, ибо он и сам не помнил его и говорил о себе: «Я – Уста Саурона». Говорили, что это предатель из племени черных нуменорцев, ибо те поселились в Средиземье в годы господства Саурона и преклонились перед ним, плененные его вредоносным знанием. Человек этот пошел служить Башне Тьмы, когда та восстала вновь, и благодаря своей ловкости и хитрости заслужил расположение повелителя, и выучился могущественной волшбе, и хорошо узнал нрав Саурона, и жестокостью превосходил всякого орка.
Он-то и выехал из ворот, а с ним лишь небольшой отряд солдат в черной одежде и единственное знамя, черное, но с багряным пламенеющим изображением злого Ока. Посол остановился в нескольких шагах от военачальников Запада, смерил их взглядом и рассмеялся.
— Есть в этой шайке вожак, чтобы говорить со мной? Или хоть бы кто-нибудь, кому достанет ума понять меня? Уж наверное, это не ты! — усмехнулся он, с презрительной улыбкой оборачиваясь к Арагорну. — Чтобы стать королем, нужно нечто большее, чем кусок эльфийского стекла или подобный сброд. Да что там, любой разбойник с холмов привел бы такую свиту!
Арагорн ничего не ответил, но их взгляды встретились. Мгновение они стояли так, но вскоре, хоть Арагорн не шелохнулся и не брался за оружие, его противник дрогнул и отшатнулся, как от удара. — Я глашатай и посол, на меня нельзя нападать! — воскликнул он.
— Там, где исполняют подобные законы, — вмешался Гэндальф, — существует также обычай послам быть не столь высокомерными. Однако вам никто не угрожает. Вам нечего опасаться, пока ваше поручение не выполнено. Но если ваш хозяин не обрел новой мудрости, тогда вам и всеми его слугам грозит большая опасность.
— Вот как! — прошипел посол. — Значит, говорить будешь ты, седобородый? Нам доводилось порой слышать о тебе, и о твоих блужданиях, и о кознях, чинимых тобою в безопасном отдалении. Но на сей раз ты высунул нос слишком далеко, мастер Гэндальф, и увидишь, что бывает с теми, кто пытается ставить на Саурона Великого дурацкие силки. При мне есть кое-что, что я должен показать тебе – в особенности тебе, если ты осмелишься прийти. — Он сделал знак одному из солдат, и тот выступил вперед с узлом черной материи.
Посол развернул ткань и, к удивлению и отчаянию всех воевод, показал им вначале короткий меч, которым был вооружен Сэм, затем серый эльфийский плащ с эльфийской застежкой и наконец кольчугу из митриля, которую носил под своими лохмотьями Фродо. Тьма застлала им взоры, и в следующий миг молчания им показалось, что весь мир затих, а их сердца умерли и последняя надежда исчезла. Пиппин, стоявший за князем Имрахилем, с горестным криком бросился вперед.
— Тише! — строго приказал Гэндальф и толкнул хоббита назад, но посол громко рассмеялся.
— Так с вами еще один из этих чертенят! — воскликнул он. — Какая вам польза от них, не знаю, но посылать их лазутчиками в Мордор – такого мы не ждали даже от вас, известного безумца. И все же я благодарен ему: теперь ясно, что эти вещи уже знакомы хотя бы этому отродью. Напрасно было бы отрицать это.
— И не собираюсь, — сказал Гэндальф. — Да, я знаю и эти вещи и их историю, чего вы, грязная Пасть Саурона, не можете сказать о себе, несмотря на насмешки. Но зачем вы принесли их?
— Кольчуга гнома, плащ эльфа, меч с давно погибшего Запада и шпион из Шира, клочка земли крысенят... да полно! Нам это хорошо знакомо – вот они, следы заговора. Но, быть может, вам не жаль потерять того, кому принадлежали эти вещи? Или напротив, он вам дорог? Если так, то обратитесь к жалким остаткам своего умишка. Ибо Саурон не любит шпионов, и судьба этого чертенка зависит теперь от вашего выбора.
Никто не ответил ему, но посол увидел, как их лица посерели от ужаса, и опять громко засмеялся. Ему показалось, что дело идет на лад.
— Хорошо, хорошо! — сказал он. — Он дорог вам, я вижу. Или на него возложено такое дело, что вам не хотелось бы провала? Да, так. Теперь его ждут годы медленных пыток, таких долгих и медленных, какие только доступны искусству Великой Башни, и ничто не освободит его, разве только он будет окончательно сломлен и переменится, чтобы прийти к вам и показать, что вы наделали. Так и будет – если вы не примете условий моего Повелителя.
— Назовите условия, — бесстрастно сказал Гэндальф, но те, кто был рядом, увидели в его чертах гнев, и чародей показался им высохшим стариком, раздавленным и уничтоженным. Никто не усомнился в том, что он примет условия.
— Условия таковы, — ответил посол и улыбнулся, оглядывая их одного за другим. — Гондорский сброд и его обманутые союзники должны немедленно отступить за Андуин, но прежде поклясться никогда больше не нападать с оружием на Саурона Великого, открыто или тайно. Все земли к востоку от Андуина отныне и навсегда будут принадлежать единственно Саурону. Земли к западу от Андуина до Туманных гор и Прохода Рохана будут платить дань Саурону, и люди там не будут носить оружие, но получат позволение самим решать свои внутренние дела. Однако им придется оказать помощь в восстановлении Исенгарда, каковой они бессмысленно разрушили, и Исенгард будет принадлежать Саурону, и в нем поселится его наместник – не Саруман, но более достойный доверия.
Глядя в глаза послу, они прочли его мысли. Он будет этим наместником, и все, что останется на Западе, попадет под его пяту: он станет их тираном, а они – рабами.
Но Гэндальф сказал: — Вы требуете непомерно много за освобождение одного слуги: ваш хозяин хочет получить взамен то, что иначе ему пришлось бы долго завоевывать. Или битва на Гондорском поле уничтожила его надежду на победу, и он унизился до торговли? А если мы и впрямь ценим этого пленника так высоко, как знать, не обманет ли нас Саурон, Главный Предатель? Где этот пленник? Пусть его приведут и отдадут нам, тогда мы обсудим требования.
Казалось, Гэндальф, внимательно следивший за послом словно во время схватки не на жизнь, а на смерть, нанес сильный удар, и посол на мгновение растерялся. Но затем засмеялся снова.
— Не спорь в своем высокомерии с Устами Саурона! — воскликнул он. — Не обманет ли?! Саурон не дает залогов верности. Если вы просите его о снисхождении, то сначала должны выполнить его требования. Вы слышали его условия. Примите их или отвергните.
— Вот что мы примем! — неожиданно сказал Гэндальф. Он распахнул плащ, и оттуда, прорезав тьму, точно меч, ударил белый свет. Посол в страхе отпрянул от воздетой руки чародея, и Гэндальф мигом отобрал у него кольчугу, плащ и меч. — Мы примем это в память о нашем друге! А что касается условий, мы полностью отвергаем их. Прочь, ибо ваше посольство окончено и ваша смерть близка. Мы пришли сюда не для того, чтобы болтать с проклятым предателем Сауроном, а тем более с одним из его рабов. Прочь!
Посол Мордора больше не смеялся. Лицо его, искаженное удивлением и гневом, стало похоже на морду дикого зверя, который устремился к добыче и больно получил палкой по пасти. Ярость переполняла его, из глотки вылетал бессмысленный гневный клекот. Но он посмотрел на свирепые лица воевод, на их сулящие гибель глаза, и страх победил в нем гнев. Посол с громким криком развернул коня, и весь отряд бешеным галопом помчался назад к Кирит-Горгору. Но во время этой скачки солдаты дунули в рога и протрубили условный сигнал. И еще прежде, чем посол доскакал до ворот, Саурон захлопнул свою ловушку.
Забили барабаны, взметнулись огни, огромные створки Черных ворот широко распахнулись. Оттуда быстро, как вода из поднятого шлюза, хлынуло большое войско.
Воеводы вновь вскочили в седла и поскакали назад, и войско Мордора испустило насмешливый вопль. Душная пыль поднялась в воздух – это неподалеку снялась с места армия жителей востока, ожидавшая сигнала в тени Эред-Литуи за дальней Башней. С холмов по обе стороны от Мораннона двигались бесчисленные орки. Войско Запада оказалось в ловушке, и вскоре его лагерь на серых холмах окружило море врагов, взяла в кольцо сила, превосходившая пришельцев десятикратно и более. Саурон зажал предложенную приманку в стальных челюстях.
У Арагорна почти не оставалось времени распорядиться войском. На одном холме, где стояли они с Гэндальфом, прекрасное и дерзкое, взвилось знамя Древа и Звезд. На другом холме развернулись знамена Рохана и Дол-Амрота – белый конь и серебряный лебедь. А у подножия обоих холмов воины выстроились кругом, ощетинившись на все стороны копьями и мечами. Лицом же к Мордору, откуда должен был прийти первый жестокий удар, стояли в левой стороне сыновья Эльронда с дунаданами, а справа князь Имрахиль и дол-амротцы, высокие и прекрасные, с избранными гвардейцами Башни Стражи.
Подул ветер, запели трубы, засвистели стрелы, а солнце, бредущее к югу, окуталось испарениями Мордора и блестело сквозь грозную дымку, далекое, тускло-красное, как будто дню, а может быть, и всему миру света, пришел конец. И из сгущающейся дымки вылетели назгулы, холодными голосами возглашая смерть. И тогда всякая надежда погасла.