Они получили хлеб, масло, сыр, яблоки – остатки зимних припасов, сморщенные, но крепкие и сладкие – и кожаную фляжку с недавно сваренным элем, а сверх того деревянные тарелки и чашки. Все это они сложили в плетеную корзину и вновь выбрались на солнце. Берегонд отвел Пиппина на восточный конец большого выступающего укрепления, к амбразуре с каменным сиденьем под нею. Отсюда можно было любоваться утром.
Они ели, пили и беседовали то о Гондоре с его историей и обычаями, то о Шире и неведомых странах, которые повидал Пиппин. Берегонд с возрастающим удивлением смотрел на хоббита, который то сидел на скамье, болтая коротенькими ногами, то, вставал на нее и, приподнявшись на цыпочки, глядел через амбразуру на землю внизу.
— Не скрою, мастер Перегрин, — сказал Берегонд, — что нам вы кажетесь ребенком, мальчиком лет девяти. И однако вы пережили такие опасности и повидали такие чудеса, что мало кто из наших седобородых может похвалиться тем же. Я полагал, что мысль принять вас на службу – попросту каприз повелителя, желание обзавестись благородным пажом: говорят, так некогда поступали короли. Но теперь я вижу, что это не так, и прошу извинить меня за мое заблуждение.
— Охотно, — ответил Пиппин. — Хотя вы недалеки от истины. В представлении моего народа я все еще почти мальчик, и минет еще четыре года, прежде чем я «войду в возраст», как говорят у нас в Шире. Впрочем, не беспокойтесь обо мне. Идите сюда, поглядите и расскажите о том, что вокруг.
Солнце поднялось высоко, и туман в долине перед ними рассеялся. Последние его клочья уплывали, точно обрывки белых облаков, гонимые крепнущим ветром с востока, развевавшим флаги и белые вымпелы цитадели. Поодаль, на дне долины (на глазок – лигах в пяти от башни) виднелась серая и блестящая Великая Река: она текла с северо-запада, мощным зигзагом сворачивала сперва к югу, потом снова к западу и наконец терялась из вида в дымке и мерцании, далеко за которыми, в пятидесяти лигах от Города, лежало море.
Внизу перед Пиппином раскинулся весь Пеленнор, усеянный в отдалении крестьянскими дворами и крохотными оградами, амбарами и хлевами, но нигде не видно было коров или иного скота. Зеленые поля пересекало множество дорог и тропинок, на которых заметно было оживленное движение: одни телеги вереницами ехали к Главным воротам, другие от них. По временам к воротам подъезжали всадники, они спешивались и спешили в город. Но движение в основном было направлено по большой дороге прочь от города, к югу, где телеги прежде Реки огибали холмы и вскоре исчезали из вида. Дорога была широкой и мощеной, вдоль ее восточного края тянулась широкая зеленая дорожка для верховой езды, сбоку от которой поднималась стена. По зелени в обе стороны мчались всадники, но все пространство тракта было запружено большими повозками, катившими к югу. Вскоре, однако, Пиппин заметил, что движение хорошо организовано: повозки перемещались тремя рядами. В первом их быстро везли лошади, во втором волы медленно тащили большие тяжелые фургоны, а вдоль западной обочины люди тянули множество маленьких тележек.
— Это дорога к долинам Тумладен и Лоссарнах, к горным селениям и дальше в Лебеннин, — пояснил Берегонд. — Туда, в убежища, последние повозки увозят стариков, детей и женщин. Все они должны выехать из ворот до полудня, а дорога к тому времени должна быть очищена на лигу – таков приказ. Печальная необходимость, — он вздохнул. — Быть может, мало кто из разлучившихся сейчас вновь сможет встретиться. В нашем городе всегда было слишком мало детей, а теперь их и вовсе не осталось – не уехали лишь несколько мальчиков-подростков: для них найдется дело. Среди них и мой сын.
Они помолчали. Пиппин с беспокойством посмотрел на восток, как будто с минуты на минуту ожидал увидеть тысячи орков, марширующих по полям.
— Что я там вижу? — спросил он, указывая на середину большой излучины Андуина. — Это что, другой город или?..
— Бывший город, — ответил Берегонд, — столица Гондора. Наш город был лишь крепостью при нем. На берегах Андуина вы видите развалины Осгилиата, много лет назад захваченного и сожженного нашими врагами. В дни юности Денетора мы вновь отбили его – не для того, чтобы жить, а как передовой пост. И восстановили мосты, чтобы наша армия могла пройти. А потом явились свирепые Всадники из Минас-Моргула.
— Черные Всадники? — спросил Пиппин, широко раскрывая глаза, в которых засветился вновь пробудившийся прежний страх.
— Да, они были черные, — подтвердил Берегонд, — и, я вижу, вы кое-что знаете, хотя ни разу не обмолвились о них.
— Знаю, — тихо сознался Пиппин, — но не могу говорить о них теперь, так близко... Так близко... — Хоббит осекся и посмотрел за Реку, и ему показалось, что он видит там только одно – огромную грозную тень. Возможно, это были неясно вырисовывающиеся на горизонте горы, чей ломаный контур смягчали добрых двадцать лиг туманного воздуха, а может, всего лишь облачная гряда, а за ней еще более густой мрак. Но стоило Пиппину посмотреть в ту сторону, как ему почудилось, что тьма расползается и густеет, очень медленно поглощая освещенные солнцем участки.
— Так близко к Мордору? — спокойно спросил Берегонд. — Да, он там. Мы редко произносим это название, однако мы всегда жили в виду этой тени: порой она как будто бы редеет и отдаляется, порой приближается и густеет. Сейчас она растет и темнеет, а с ней растут наши страх и беспокойство. Что же до свирепых Всадников... меньше года назад они вновь захватили броды, и много наших лучших людей полегло там. Боромиру в конце концов удалось отбить у врагов западный берег, и мы по сей день удерживаем ближнюю половину Осгилиата. Но это ненадолго. Мы ждем нового нападения. Может быть, главного удара надвигающейся войны.
— Когда? — спросил Пиппин. — У вас есть предположения? Прошлой ночью я видел маяки и гонцов, и Гэндальф сказал, что это означает начало войны. Он отчаянно торопился, а теперь все как будто бы вновь замедлилось.
— Только потому, что все готово, — пояснил Берегонд. — Это как глубокий вздох перед прыжком в воду.
— Но почему прошлой ночью горели маяки?
— Поздно посылать за помощью, когда осада началась, — ответил Берегонд. — Но я не знаю, что решил повелитель и его военачальники. У них много способов узнавать новости. А повелитель Денетор не похож на других людей, ибо прозревает далеко. Говорят, будто, сидя в одиночестве в башне, в своем высоком чертоге, и обращая мысль в ту или иную сторону, повелитель способен отчасти предвидеть будущее и порой даже обшаривает ум самого Врага, вступая в борьбу с ним. Потому-то он так стар, стар не по годам. Но, как бы ни было, мой повелитель Фарамир сейчас выполняет за Рекой некое опасное поручение и, возможно, пришлет вестника.
Впрочем, если хотите знать, маяки, по-моему, зажгли из-за вчерашних новостей из Лебеннина. К устью Андуина движется большой флот корсаров из далекого южного Умбара. Могущество Гондора давно уже перестало внушать им страх, они заключили союз с Врагом и готовы в помощь ему нанести тяжкий удар. Этот удар отвлечет силы Лебеннина и Бельфаласа, чей народ и храбр и многочислен. Тем более наша мысль устремляется на север, к Рохану, тем более мы радуемся привезенной вами новости о победе.
И все же, — Берегонд замолчал, поднялся и оглядел север, восток и юг, — события в Исенгарде должны были бы предупредить нас о том, что мы пойманы в большую сеть. Это уже не перебранка у бродов, не набеги из Итилиена или Анориена, не засады и грабежи. Это большая, тщательно и давно обдуманная война, и мы – лишь один ее плацдарм, что бы ни говорила наша гордость. Сообщают, будто пришел в движение далекий Восток за Внутренним морем, и север за Мерквудом, и Харад на юге. Теперь все государства подвергнутся испытанию – выстоят они или же падут перед Тенью.
Однако, мастер Перегрин, нам выпала особая честь – на нас всегда ложилась главная тяжесть ненависти Повелителя Тьмы, ибо эта ненависть идет из глубины времен, из-за пучины Моря. По нас придется самый страшный удар молота. Потому-то к нам столь спешно прибыл Митрандир. Ибо если мы падем, кто выстоит? Как по-вашему, мастер Перегрин, есть хоть какая-то надежда, что мы выстоим?
Пиппин не отвечал. Он оглядел могучие стены, башни и яркие стяги, солнце в высоком небе, посмотрел на тьму, собиравшуюся на востоке, – и вспомнил о длинных щупальцах этой Тьмы: об орках в лесах и горах, об исенгардском предательстве, о птицах со злыми глазами и о Черных Всадниках, пробравшихся даже на дороги Шира... а еще о Крылатом Ужасе, о назгуле. Хоббит вздрогнул, надежда угасла. В тот же миг солнечный свет на мгновение померк, словно черное крыло затмило солнце. И хоббиту почудился высоко в небе едва слышный крик, слабый, но леденящий сердце, жестокий и холодный. Пиппин побледнел и укрылся за стеной.
— Что это было? — спросил Берегонд. — Вы тоже что-то почувствовали?
— Да, — пробормотал Пиппин. — Это знамение нашей гибели, тень судьбы, крылатый Свирепый Всадник.
— Да, тень судьбы, — повторил Берегонд. — Боюсь, что Минас-Тирит падет. Надвигается ночь. И кровь моя, кажется, остыла...
Некоторое время они сидели молча, понурясь. Потом Пиппин вдруг поднял голову и увидел, что по-прежнему сияет солнце и знамена развеваются по ветру. Он встряхнулся.
— Было и сплыло, — сказал он. — Нет, сердце мое еще не повергнуто в отчаяние. Гэндальф пал, но вернулся, он с нами. Мы выстоим, хоть бы и на одной ноге, а то и на обрубках.
— Хорошо сказано! — воскликнул Берегонд, вставая и начиная прохаживаться вперед и назад. — Ну нет, пусть всему на свете отпущен свой срок – Гондор в этот раз не сотрут с лица земли. Безрассудному врагу придется нагромоздить перед нашими стенами горы трупов, прежде чем он их одолеет. А есть и другие крепости, и тайные ходы в горах. Надежду и память сберегут где-нибудь в укромной долине, где зеленеет трава.
— И все равно мне хотелось бы, чтобы все уже закончилось, добром или худом, — вздохнул Пиппин. — Воин из меня аховый, и даже мысль о битве мне неприятна. Но хуже всего ждать близкого боя и знать, что спастись нельзя. Как тянется этот день! Мне было бы легче, если бы не нужно было стоять и ждать, не имея возможности ударить первым.