— Что ж, нельзя быть сразу повсюду, — сказал он. — Но, похоже, я много потерял.
Тем временем войско готовилось к возвращению в Минас-Тирит. Усталые отдохнули, а раненые выздоровели. Ибо некоторым пришлось немало потрудиться, сражаясь с остатками войск востока и юга, пока те не покорились. Позже всех вернулись те, кто ходил в Мордор разрушать крепости на севере этой земли.
Наконец, когда уже близился май, воеводы Запада вновь выступили в путь: погрузившись на корабли со всеми своими людьми, они поплыли от Кайр-Андроса вниз по Андуину к Осгилиату и провели там день, а еще через день прибыли на зеленые поля Пеленнора и снова увидели под высоким Миндоллуином белые башни – город гондорцев, последнее напоминание о великом Западе, что прошел через Тьму и Огонь и познал новый день.
И там, посреди поля, они раскинули шатры и стали ждать утра, ибо был канун мая и с восходящим солнцем в ворота должен был вступить король.
Глава VНаместник и король
Над столицей Гондора нависли сомнения и великий страх. Прекрасная погода и яркое солнце казались насмешкой людям, в чьей жизни было мало надежды, каждое утро ожидавших роковых вестей. Их повелитель испустил дух на погребальном костре, в их цитадели лежал мертвый владыка Рохана, а новый король, явившийся к ним среди ночи, вновь отправился воевать с силами чересчур темными и ужасными для всякой мощи и доблести. Никаких известий не было. С тех пор как войска оставили долину Моргула и двинулись по северной дороге под сенью гор, не возвращался ни один вестник, не доходили никакие слухи о том, что делается на мрачном Востоке.
Не прошло и двух дней с ухода полководцев, как благородная Эовин попросила женщин, ухаживавших за ней, принести ей одежду и, не слушая никаких возражений, поднялась с постели, а когда ее одели и уложили руку в полотняную перевязь, она отправилась к главе Домов Исцеления.
— Сударь, — сказала она, — я очень встревожена и не могу долее лежать праздно.
— Благородная госпожа, — был ответ, — вы еще нездоровы, и мне приказано особо заботиться о вас. Вы не должны подниматься с постели еще семь дней, об этом меня просили. Молю вас вернуться.
— Я исцелилась, — возразила Эовин, — по крайней мере телом, если не считать руки, да и эта рана не тяжела. Но от безделья я опять захвораю. Нет ли новостей с войны? Женщины ничего не говорят мне.
— Новостей нет, — ответил главный лекарь. — Мы знаем лишь, что войско миновало долину Моргула. Говорят, рать ведет новый рыцарь с севера. Он великий владыка и целитель. Но мне странно, что исцеляющая рука владеет также и мечом. В нынешнем Гондоре все обстоит иначе, хотя некогда, если старые сказания не лгут, так было и у нас. Но долгие годы мы, целители, лишь латали прорехи, проделанные мечами. Хотя у нас и без того хватало дел: мир и без войны полон боли и бед, и незачем умножать их.
— Чтобы развязать войну, мастер, довольно и одного враждующего, — ответила Эовин. — И те, у кого нет мечей, тоже могут принять смерть от клинка. Неужто вы хотели бы, чтобы гондорцы собирали лишь травы для вас, когда Повелитель Тьмы собирает войско? И не всегда хорошо исцелить плоть. Так же, как не всегда плохо принять смерть в бою, пусть и в жестоких муках. Если бы мне было позволено, в этот мрачный час я выбрала бы второе.
Главный лекарь посмотрел на девушку: высокая, стояла она перед ним, глаза на белом лице ярко горели, кулаки сжались, когда она повернулась и посмотрела через открытое окно на восток. Он вздохнул и покачал головой. Помолчав, Эовин снова повернулась к нему.
— Разве здесь нечего делать? — спросила она. — Кто распоряжается в городе?
— Не знаю точно, — ответил лекарь. — Меня это не касается. У роханских всадников есть воевода, а гондорцами, как я слышал, командует благородный Хурин. Но наместником Города по праву является повелитель Фарамир.
— Где мне найти его?
— Здесь, у нас, благородная госпожа. Он был тяжело ранен, но сейчас на пути к выздоровлению. Однако не знаю...
— Отведите меня к нему. Тогда узнаете.
Повелитель Фарамир прогуливался один в саду Домов Исцеления. Солнце пригревало, и он чувствовал, как жизнь возвращается в его тело. Но на сердце у молодого человека было тяжело, и он смотрел за стены, на восток. Подошедший глава Домов Исцеления окликнул его, Фарамир обернулся и увидел благородную Эовин Роханскую, и исполнился жалости, ибо заметил, что она ранена, и разглядел своим проницательным взором ее печаль и тревогу.
— Повелитель, — сказал главный лекарь, — вот благородная Эовин Роханская. Она ехала с королем, и была тяжело ранена, и теперь находится у меня на излечении. Но она недовольна и хочет поговорить с наместником города.
— Не поймите его превратно, повелитель, — заметила Эовин. — Не недостаток заботы печалит меня. Для того, кто желает излечиться, лучшего места не найти. Но я не могу лежать праздно, без дела, взаперти. В бою я искала смерти. Но не погибла, а битва все продолжается.
По знаку Фарамира главный лекарь, поклонившись, ушел.
— Чего же вы хотите от меня, благородная госпожа? — спросил Фарамир. — Я и сам пленник лекарей. — Он взглянул на Эовин, и, будучи человеком глубоко сострадающим, почувствовал, что ее красота и печаль поразили его в самое сердце. Эовин же увидела в его глазах серьезную нежность и, так как выросла среди воинов, поняла, что перед нею тот, с кем не сможет соперничать в битве ни один всадник Рохана.
— Чего же вы хотите? — вновь спросил Фарамир. — Я выполню ваше желание, если это в моей власти,.
— Я хочу, чтобы вы приказали главному лекарю выпустить меня, — сказала девушка по-прежнему гордо, однако сердце ее дрогнуло и она впервые усомнилась. Эовин подумала, что этот высокий человек, суровый и ласковый одновременно, решит, что она просто капризничает, точно ребенок, которому не хватает твердости духа, чтобы закончить скучную работу.
— Я сам сейчас подчиняюсь главному лекарю, — ответил Фарамир. — Я еще не принял власть над городом. Но даже если бы я уже сделал это, я все равно прислушался бы к его советам и не перечил бы ему в том, что касается его искусства, разве лишь в случае крайней необходимости.
— Но я не хочу лечиться, — сказала Эовин. — Я хочу отправиться на войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, ибо он погиб, заслужив и почести и покой.
— Благородная госпожа, поздно следовать за воеводами, даже если бы у вас хватило на это сил, — сказал Фарамир. — А смерть в бою может настигнуть всех нас, хотим мы того или нет. Вы сумеете лучше подготовиться к этому на свой лад, если, покуда еще есть время, станете поступать по советам лекарей. Нам с вами следует терпеливо сносить часы ожидания.
Эовин не ответила, но, когда Фарамир взглянул на нее, ему показалось, что что-то в ней смягчилось, как будто суровый мороз дрогнул перед первыми робкими предвестниками весны. Слеза блеснула на ресницах Эовин и поползла по щеке, точно сверкающая капля дождя. Гордая голова поникла. И негромко, скорее себе, чем Фарамиру, девушка сказала: — Но лекари заставят меня еще семь дней лежать в постели. А мое окно выходит не на восток... — Теперь это был голос юной и печальной девы.
Фарамир улыбнулся, хотя сердце его переполняла жалость. — Ваше окно выходит не на восток? Это легко исправить. Я распоряжусь. Если вы, благородная госпожа, останетесь здесь, под нашей опекой, и не станете нарушать свой покой, то сможете гулять в саду на солнце, если захотите. И смотреть на восток, туда, где все наши надежды. Здесь же вы найдете и меня. Я тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне будет легче, если вы иногда будете гулять вместе со мной.
Тогда Эовин подняла голову и снова посмотрела ему в глаза; бледные щеки окрасил румянец. — Как же я развею ваши тревоги, повелитель? — спросила она. — И потом, мне не хочется ни с кем разговаривать.
— Вам угодно получить ясный ответ?
— Да.
— Тогда, Эовин из Рохана, я скажу вам, что вы прекрасны. В долинах меж наших холмов растут дивные яркие цветы, а девушки наши еще краше, но до сих пор я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь же прекрасных и печальных. Может быть, миру осталось лишь несколько дней до наступления Тьмы, и, когда она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет легче на сердце, если, пока еще светит солнце, я смогу видеть вас. Ибо мы с вами оба прошли под крыльями Тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.
— Увы, не меня, благородный господин! — возразила Эовин. — Тень все еще лежит на мне. Не ищите во мне исцеления! Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Но благодарю вас за то, что теперь мне не нужно безвыходно сидеть в своей комнате. С позволения наместника города я буду гулять. — И, вежливо поклонившись, она ушла. А Фарамир еще долго ходил один по саду и теперь чаще поглядывал на дом, чем на восточные стены.
Вернувшись в свои покои, он вызвал Главного лекаря и выслушал все, что тот мог сказать о благородной госпоже из Рохана.
— Но не сомневаюсь, повелитель, — сказал главный лекарь, — что вы более узнаете от коротыша, нежели от нас, ибо он ехал в свите короля и был с Эовин до конца.
И потому Мерри послали к Фарамиру, и в тот день они долго беседовали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем Мерри облек в слова. И подумал, что теперь понимает горе и тревогу Эовин Роханской. Наступил чудесный вечер, и Фарамир с Мерри прогуливались в саду, но она не пришла.
Однако наутро, выйдя из Домов Исцеления, Фарамир увидел девушку на стене – она стояла там, облаченная в белые, сверкающие на солнце одежды. И Фарамир окликнул ее, и Эовин спустилась, и они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда беседуя. И во все последующие дни они поступали так же. И глава Домов, глядя на них из окна, радовался, что у него, целителя, убавляется забот: хотя в те дни у каждого на сердце тяжким грузом лежали страх и дурные предчувствия, эти двое его подопечных день ото дня определенно крепли и набирались сил.