ись предложения вроде Сады Битвы или Лучшие Смайлсы. Но все же чуть погодя хоббичье здравомыслие возобладало, и улицу назвали Новой. И лишь байуотерцы шутливо именовали ее «Тупик Шарки».
Хуже всего дело обстояло с деревьями: по приказу Шарки их безжалостно вырубали по всему Ширу, и Сэм из-за этого ужасно горевал. Залечить эту рану было труднее всего, и Сэм понимал, что лишь его далекие потомки увидят Шир таким, каким тот был раньше.
Но вдруг однажды – в течение многих недель он был слишком занят, чтобы думать о своих приключениях, – хоббит вспомнил про дар Галадриели. Сэм достал шкатулку, показал остальным Путешественникам (так их теперь называли) и попросил совета.
— Я все гадал, когда ты о нем вспомнишь, — сказал Фродо. — Открой!
В ящичке оказался серый порошок, тонкий и мягкий, а в нем семечко, похожее на маленький орешек в серебряной скорлупке. — Что мне с ним делать? — спросил Сэм.
— Развей по воздуху в ветреный день, и пусть возьмется за дело, — посоветовал Пиппин.
— За какое? — спросил Сэм.
— Выбери какое-нибудь местечко под опытную делянку и посмотри, что там будет с растениями, — посоветовал Мерри.
— Но я уверен, что госпоже не понравилось бы, если бы я оставил его только для своего сада, когда так много пострадавших, — сказал Сэм.
— Используй всю свою смекалку и знания, Сэм, — сказал Фродо, — а потом и этот дар: пусть поможет. Да смотри береги порошок. Его здесь немного, а я думаю, что каждая его песчинка на вес золота.
И вот там, где раньше росли самые красивые или особенно любимые деревья, Сэм посадил саженцы и в почву у корней каждого бросал по одной драгоценной пылинке. В своих трудах он обошел весь Шир, и никто не ставил ему в вину то, что особое внимание он, возможно, уделял Хоббитону и Приречью. В конце концов Сэм обнаружил, что у него еще осталось немного порошка. И тогда он отправился к камню Трех Фартингов, что стоит в самом центре Шира, и развеял последние пылинки по ветру, благословив их. А маленький серебристый орешек посадил на Поле Празднеств, там, где некогда росло дерево. Его очень интересовало, что из этого получится. Всю зиму он сдерживал нетерпение и старался не ходить постоянно на то место.
Весна с лихвой оправдала самые смелые его ожидания. Посаженные Сэмом деревца принялись и начали стремительно расти, словно торопились за год достичь двадцатилетнего возраста. На Поле Празднеств поднялось прекрасное молодое деревце с серебряной корой и длинными листьями. В апреле оно покрылось золотыми цветами. Это был настоящий маллорн, на него дивилась вся округа. В последующие годы это огромное прекрасное дерево приобрело широкую известность, и любопытные приходили издалека, чтобы взглянуть на единственный маллорн к западу от гор и к востоку от Моря, один из прекраснейших в мире маллорнов.
Год 1420 выдался в Шире чудесный. Мало того, что ярко светило солнце и вовремя и в самую меру шли восхитительные дожди, – во всем чувствовались достаток, преуспеяние и отблеск красоты, какой не знают обычные лета, что мелькают и гаснут над Средиземьем. Дети, рожденные или зачатые в том году – а их было множество, – росли красивыми и сильными, и почти у всех у них были пышные золотые волосы, что раньше у хоббитов встречалось довольно редко. Фрукты и ягоды уродились в таком изобилии, что молодые хоббиты только что не купались в землянике со сливками, а потом, усевшись где-нибудь на лужайке под сливой, ели и ели, пока рядом не вырастали горки косточек, похожие на маленькие пирамиды или груды черепов, наваленные завоевателем. Тогда они переходили на другое место. И никто не болел, и все были довольны, кроме тех, кому приходилось косить траву.
В Саутфартинге виноград уродился на славу, а трубочное зелье – на диво. И повсюду было столько зерна, что в жатву амбары переполнились. А пиво 1420 года вспоминалось долго и вошло в пословицу. Даже поколение спустя можно было услышать, как старик в гостинице, пропустив добрую пинту эля, возвращал кружку и говорил со вздохом: «Эх! Вот настоящее пиво двадцатого года!»
Вначале Сэм вместе с Фродо поселился у Коттонов, но, когда закончили Новую улицу, перебрался туда со своим стариком. Помимо прочих хлопот он занимался очисткой и восстановлением Бэг-Энда, однако частенько разъезжал по Ширу, заново сажая леса. Поэтому в начале марта его не было дома и он не знал, что Фродо заболел. Тринадцатого марта фермер Коттон нашел Фродо в постели. Фродо сжимал белую жемчужину, висевшую на цепочке у него на шее и, казалось, бредил.
— Оно ушло навсегда, — говорил он, — и теперь все пусто и темно.
Но припадок прошел, и, когда двадцать пятого вернулся Сэм, Фродо ему ничего не сказал. Тем временем Бэг-Энд привели в порядок, Мерри и Пиппин привезли из Крикхоллоу прежнюю мебель и утварь, и вскоре старая нора выглядела так, будто ничего и не менялось.
Когда все наконец было готово, Фродо спросил: — Когда же ты переедешь ко мне, Сэм?
Сэм смущенно посмотрел на него.
— Если не хочешь, не нужно, — прибавил Фродо. — Но ты ведь знаешь: твой старик живет рядом, и вдова Рамбл отлично за ним присмотрит.
— Дело не в том, мастер Фродо, — сказал Сэм и густо покраснел.
— А в чем же?
— В Рози, в Рози Коттон. Ей, похоже, вовсе не по душе эти мои разъезды, но она ничего не говорила – я-то молчал. А молчал я, потому что хотел сперва закончить работу. А теперь я поговорил с ней, и она сказала мне: «Что ж, ты потерял впустую целый год, чего еще ждать?» «Потерял впустую? — переспросил я. — Я бы так не сказал». Хотя я понимаю, что она имела в виду. И чувствую, что разрываюсь напополам.
— Понимаю, — сказал Фродо, — ты хочешь жениться и в то же время хотел бы жить вместе со мной в Бэг-Энде. Но, дорогой Сэм, это же так просто! Женись побыстрее и переезжай сюда с Рози. В Бэг-Энде хватит места для самой большой семьи.
На том и порешили. Весной 1420 года (памятной тем, что было заключено очень много браков) Сэм женился на Рози, и они поселились в Бэг-Энде. И если Сэм был счастлив, то Фродо был счастлив вдвойне: ни за одним хоббитом в Шире не ухаживали так ласково и заботливо, как за ним. Когда закончились восстановительные работы, Фродо зажил спокойной размеренной жизнью, много писал и приводил в порядок свои записи. На ярмарке в середине лета он сложил с себя обязанности заместителя мэра, и старый Уилл Витфут был избран мэром на следующие семь лет.
Мерри и Пиппин некоторое время жили вместе в Крикхоллоу и часто ходили или ездили в Бэг-Энд и принимали гостей оттуда. Двое молодых Путешественников славились в Шире своими песнями, рассказами, пышными нарядами и чудесными пирами. «Благородные» — называли их хоббиты, не имея в виду ничего дурного: все радовались, видя, как Мерри с Пиппином едут в блестящих кольчугах, с роскошными щитами, весело смеются и поют песни дальних стран, и, хотя они вернулись очень рослыми и статными, в прочих отношениях друзья не изменились, лишь стали более склонны к шуткам и веселью, чем раньше.
Фродо и Сэм, однако, не привлекали всеобщего внимания. Они лишь иногда надевали длинные серые плащи из отличной ткани, заколотые у шеи прекрасными застежками, да еще мастер Фродо всегда носил на цепочке белый самоцвет и часто касался его рукой.
Все шло хорошо, а в будущем обещало идти еще лучше. Сэм был при деле и доволен. В том году ничто не омрачало его жизнь, кроме смутного беспокойства за хозяина. Фродо тихо отошел от дел Шира, и Сэм с болью видел, как мало хозяина почитают на родине. Мало кто знал или хотел знать о его подвигах и приключениях. Восторг и уважение хоббитов были отданы преимущественно мастеру Мериадоку, мастеру Перегрину и (о чем Сэм не подозревал) ему самому. А осенью снова возникла тень старых тревог.
Однажды вечером Сэм вошел в кабинет и увидел, что хозяин выглядит очень странно. Он был бледен и смотрел казалось, куда-то вдаль.
— В чем дело, мастер Фродо? — всполошился он.
— Я ранен, — ответил Фродо, — ранен, и эта рана никогда не затянется.
Но потом он поднялся, и приступ как будто бы прошел, и на следующий день Фродо снова стал самим собой. Лишь потом Сэм припомнил, что это случилось шестого октября. Ровно два года назад в этот день они сидели в темной ложбине у подножия Ветреня.
Шло время, и наступил 1421 год. В марте Фродо опять захворал, но ему, хоть и с большим трудом, удалось это скрыть – Сэм был занят другими делами. Двадцать пятого марта у Сэма и Рози родился первенец.
— Ну, мастер Фродо, — сказал Сэм, — я в затруднении. Мы с Рози решили назвать его Фродо, с вашего позволения, но это не он, а она. Хотя более красивой девочки и желать нельзя. К счастью, она больше похожа на Рози, чем на меня. И мы не знаем, как быть.
— Что ж, Сэм, — ответил Фродо, — что плохого в старых обычаях? Выбери ей имя цветка – к примеру, Роза. Половину девочек в Шире называют такими именами, и ничего не может быть лучше.
— Думаю, вы правы, мастер Фродо, — сказал Сэм. — В своем путешествии я слышал немало прекрасных имен, но, боюсь, они слишком пышны, чтобы трепать их каждый день. Дед говорит: «Дай ей короткое имя, тогда не придется его сокращать». Но если выбирать цветочное имя, то шут с ней с длиной – это должен быть прекрасный цветок, потому что, видите ли, по-моему, она красавица, а станет еще красивее.
Фродо на мгновение задумался. — Сэм, как тебе нравится элянор – Солнечная Звезда? Вспомни маленькие золотые цветы в траве Лотлориена.
— Вы снова правы, мастер Фродо! — воскликнул Сэм радостно. — Это мне и нужно!
Маленькой Элянор почти сравнялось шесть месяцев и наступила осень 1421 года, когда Фродо позвал Сэма в свой кабинет.
— В четверг день рождения Бильбо, Сэм, — сказал он. — Он побьет Старого Тука. Ему исполнится сто тридцать один год!
— Так и будет! — сказал Сэм. — Он чудо!
— Что ж, Сэм, — сказал Фродо, — я хочу, чтобы ты спросил у Рози, сможет ли она некоторое время обойтись без тебя, чтобы мы могли поехать вместе. Но, конечно, теперь ты не сможешь уезжать далеко или надолго, — чуточку печально добавил он.