– А что вы им скажете? – спросил Массуд.
– Еще не знаю. Буду действовать по наитию. Выясню суть их тревог и сомнений, а затем обращу последние себе на пользу. – Увидев, что Массуд нахмурился, я кивнул. – Согласен. Обращать худшие страхи человека себе на пользу, попутно усугубляя их, – дело грязное. Но нам нужна помощь, а я вижу, что заодно могу помочь народу Природы и Любви. Равно, как я надеюсь, это не принесет долгосрочных пагубных последствий, ведь нам известно, что эта паранойя уже основательно укоренилась.
– И все равно мне это не по душе.
– Как и мне. И я вовсе не утверждаю, что это во имя высшего блага, потому что это не так. Эта отговорка меня не обеляет. Я копаюсь в грязи и перепачкаюсь в ней по уши. Нам всем от этого станет лучше, но это не искупает того, что я творю. Так что я сожалею.
Я ничуточки не кривил душой. Но обратного пути не было. Несмотря на свое обещание «одна и ни каплей больше», я налил себе крепкий виноискупитель. Да еще один для Штрамма. Тот, хоть и не чувствовал за собой ни малейшей вины, с радостью составил мне компанию.
– Теперь нам надо измыслить план, как вступить в контакт с греховными горожанами. Есть идеи?
Ответом мне послужило гробовое молчание. Замечательный капитан и бравый инженер явно страдали острым дефицитом идей, смердящих хитроумным коварством. Я мысленно испустил горестный вздох; сейчас нам нужны извращенные измышления извращенного рассудка.
– При первом контакте мы должны выбить их из равновесия и не давать встать на обе ноги.
Соки вдохновения уже заструились по моим жилам, так что я отхлебнул еще, дабы поток не иссяк. И пододвинул к себе фото города с высоты ракетного полета.
– Мы нанесем удар при первых лучах рассвета, когда они еще будут спать. Приведем свои войска ночью, скрыв их на лесной опушке. А на рассвете перейдем к действию.
– Какие еще войска? – озадаченно поинтересовался Штрамм.
– Еще не знаю. Зато знаю, что мы должны с ходу произвести сильнейшее впечатление. Полагаю, вы сумеете соорудить портативный усилитель с очень мощными колонками?
– Без проблем.
– Тогда я смогу явиться во всем великолепии. Поразить их, повергнув в шок и благоговение. Очень жаль, что я не могу въехать на танке – или хотя бы на броневике…
– У меня в трюме есть мотоцикл, – сообщил Штрамм, проникшийся духом нашего предприятия. – Но он ярко-желтый…
– Перекрасьте в черный под цвет моего мундира.
– Будет сделано!
– Тогда я подлечу к воротам, с визгом заторможу и оглашу приказания…
– С помощью микрофона, дистанционно связанного с усилителем.
Штрамм в самом деле проникся духом происходящего, да и капитан заодно.
– Что вам требуется, так это поддержка войск. А если на самой опушке поставить всех фермеров?
– В их же комбинезонах, но перекрашенных в черный цвет, – подхватил Штрамм.
– И с деревянными винтовками, тоже черными, – вставил я.
– План хорош, – одобрил капитан, осушив свой бокал.
– Да, но дальше… Что вы будете делать, когда окажетесь у ворот? – внезапно встревожился Штрамм.
– Не бойтесь! При такой помпе они должны быть достаточно взбаламучены, чтобы следовать моим приказам, по меньшей мере поначалу. А мне остается лишь держаться на гребне волны.
Как я надеялся! План довольно безумный, а я обязан привести его в действие. Я потянулся было к бутылке джина, но тут же одернул себя и отставил пустой бокал. Настало время, Джим, для ясной головы и тщательных раздумий.
Штрамм поспешил к себе в мастерскую, чтобы приступить к работе. Капитан отправился на мостик, а я отыскал мемопланшет, чтобы делать пометки. На планирование атаки времени ушло порядком. Отвлекло меня лишь появление в дверях бара Анжелины – глядевшей очень строго.
– Так и думала, что найду тебя здесь. Не рановато ли… – Она осеклась, во все глаза воззрившись на стол передо мной. – Джим ди Гриз… перед тобой чашка кофе…
– Нет.
Она помрачнела было, но тут я добавил:
– Это чашка чая.
Анжелина одарила меня поцелуем:
– Поздравляю с безалкогольным днем.
Кивнув в знак признательности, я предпочел промолчать, не желая портить ей настроение.
– Ты еще долго?
– Почти закончил, – приподнял я записки.
– Хорошо. Я хочу освежиться и переодеться, а потом объявим коктейль-час открытым.
– Я буду здесь.
Когда она вернулась, я перелистывал страницы барпьютера.
– Я тут пустился в изыскания истории выпивки и наткнулся на тома рецептов коктейлей. Изумительно! Не хочешь ли попробовать «Лошадиную шею» или «Манхэттен»? «Овечье копытце специальный»? А может, «Ржавый гвоздь», «Вдовий поцелуй» или «Сучий потрох»?
– Пусть это будет для меня сюрпризом.
– Готово! – Я ввел данные и стукнул по клавише «Смешать».
С дребезжанием ожив, машина глухо механически забубнила. Лед захрустел, и на подносе выдачи появились заиндевевший графин и два бокала. Наполнив бокал, я передал его Анжелине.
– «Очень сухой мартини с вывертом».
– Название ужасное, вкус замечательный! – Она отхлебнула раз-другой, потом отставила бокал на стол.
– Пошив мундира продвигается хорошо, однако мы сделали кое-какие мелкие поправки и одну крупную.
– А именно?
– У нас возникли проблемы с золотым галуном и золотыми пуговицами. Под рукой нет ничего, сколько-нибудь напоминающего золото. Мы перепробовали уйму разнообразной желтой пряжи с переменным успехом. Галун выглядит скверной дешевкой. А пуговицы вырезаны из дерева или кости. Их можно покрасить в желтый цвет, но результат убогий…
– Нужда – мать изобретательности. Давай забудем о воинских финтифлюшках, ограничившись сугубо черным. Мрак и безнадежность! Очень впечатляюще. Но хватит ли у них черной краски?
– Вполне, очень черной и впечатляющей. Сделанной из какой-то озерной устрицы.
– Так и поступим. – Я бросил взгляд на барные часы. – До заката еще пара часов. Хочу переговорить с Бильбоа. Если мы не надумаем перебросить корабль, нам понадобится помощь, чтобы добраться до города.
– Увидимся за обедом. Я хочу устроить Розочке долгую прогулку. После того как она столько жировала в орешнике, она чересчур округлилась.
– Свинобразы для того и живут.
– Другие – может быть, но я хочу, чтобы она сохранила фигуру.
Мы расстались у основания пандуса, и я ничуть не удивился, застав Бильбоа терпеливо дожидающимся за столом неподалеку, уткнув нос в полную кружку. Я с радостью составил ему компанию.
– Я толковал с твоим родичем по имени Эльмо, и он открыл мне много важных вещей.
Мне оставалось лишь с улыбкой кивнуть, потому что я как-то не представлял, чтобы Эльмо мог сказать что-нибудь, представляющее хоть смутный интерес.
– Похоже, они выращивают ряд культур для снабжения пропитанием своих свинобразов. У него есть удивительная книга с картинками, которые движутся, будто по ветру. Многие из показанных в ней растений произрастают и здесь, но иные неведомы, вроде кукурузы. Она дает золотые зерна, которые, как он сказал, весьма питательны, и был настолько добр, что поделился ими со мной.
Я его сельскохозяйственный энтузиазм не разделял.
– Очень мило. – Я пытался найти способ поменять тему, но он шел уже на всех парах.
– В обмен на них мы дадим ему семена манны, каковая дает муку для пирогов, которые, как мне помнится, тебе чрезвычайно понравились.
– Понравились – не то слово! Это просто райское кушанье! Да и растение! Я-то думал, пирожки с мясом…
Я осекся, увидев, как он отшатнулся с широко распахнутыми глазами, громко охнув, а его загорелое лицо побелело как плат.
– Тебе плохо? – спросил я, прикидывая, где ближайшая аптечка. Пробулькав нечто невразумительное, он хотел было встать, но тут же рухнул на место. И заговорил, мучительно запинаясь:
– Больше… никогда… не произноси того, что сказал только что. Мы едим плоды земли. Мы не могли, невозможно…
Он смолк, и его мертвенную бледность сменил пунцовый румянец.
И тут я сообразил, что эти люди – вегетарианцы, да притом оголтелые.
– С маслом, с маслом… – выдавил я. И сразу сменил тему: – Из кукурузы получается замечательная каша и лепешки. А еще вкусней отварить ее прямо в початках и подавать со сливочным маслом.
Еще раз содрогнувшись, он обмяк и, выудив из рукава большую бандану, принялся утирать взмокший лоб.
– Впрочем, довольно о еде, ха-ха, – хохотнул я. – Я хотел спросить: как вы доставляете цветы в город?
– Да, конечно. Возим на телегах, запряженных волами. Они сильные и усердные животные.
– А дорога долгая?
– Через Бернемовский лес идет удобная дорога. От силы полдня пути. Но, умоляю, не ходи туда! Город не несет ничего, кроме зла. – Он порядком хлебнул, вроде бы напрочь позабыв о недавно окончившемся рискованном разговоре.
– Я должен повидаться с горожанами – и договориться. Уверяю тебя, ради обоюдной пользы. Мой визит не принесет ничего, кроме добра.
– В таком случае мы поможем вам, Джим из рода ди Гризов, ибо ты – человек великого ума.
– Искренне надеюсь, что так, Бильбоа из рода Берканси. Поговорим утром.
Возвращаясь на корабль в весьма сумрачном настроении, я увидел свою единственную в ореховой рощице. Она помахала мне рукой, я помахал в ответ и, подойдя поближе, заметил, что она так и лучится от счастья, держа в руках поводок, на конце которого пыхтит и отдувается Розочка, уставившая в пространство остекленевший взор. Пот капал даже с ее игл.
– Мы дивно прогулялись по цветущим лугам. А потом замечательно пробежались обратно. Сегодня она будет спать без задних ног. И ты тоже.
– Я? Почему?
– Потому что дамы сказали, что твой мундир готов к примерке.
– Сейчас?
– Именно!
Разбуженная Розочка попыталась слабо заныть в знак протеста, когда ее заставили идти между нами. Должно быть, дамы из швейного кружка поджидали нас, потому что при нашем приближении они высыпали из дома всей толпой. Как только мы подошли, они расступились и гордо продемонстрировали траурное одеяние.