— Тьфу, знал бы, что там шоколадки да какао, даже не полез бы. Только банку с малосольными огурцами зря разбил.
Вид визжащих и толкающихся эльфиек, бросившихся в кладовку, испугал гнома, и он закрылся изнутри.
— Открой, — приказала я.
— А то хуже будет, — пригрозила Цветаниэль.
— Серый, угомони их. Совсем ополоумели они от этого продукта.
— Ладно, угости их, — разрешил Вотар.
Жадно урча и шипя, как дикие кошки, мы со светлой накинулись на шоколад.
— Между прочим, от него портится фигура, — решил спасти хоть часть заначки любимый, приводя весомый аргумент.
— Ничего, эльфы способны управлять обменом веществ в организме, — парировала Цветаниэль.
— С такими дозами не справится даже регулируемый метаболизм, — попытался возразить ее брат.
— А мне вообще-то незачем переживать за фигуру, когда ты за ней постоянно следишь, прямо глаз не сводишь. И кроме того, кто-то обещал меня любить даже полненькую, — добавила я.
«Это точно — любуюсь тобой!»
— Вотар, может, идея кормить их какаосодержащими продуктами с периодичностью раз в две недели — слишком долгий срок? — наблюдая за нашей трапезой, поинтересовался Базирог у Сергея. — Гляди, обертки вылизывают.
— Не-е, чаще нельзя. Помнишь, что они устроили на Новый год?
— Честно говоря, не очень, — затеребил бороду гном. — Мы ж тогда с батей твоим надегустировались его настоек.
— Что, сильно шумели, котик? — невинно хлопая ресницами, поинтересовалась я.
— А ваша хваленая эльфийская память не подсказывает?
— Ну да, мы тогда перебрали немного, — потупив взор, согласилась светлая. — Надо было после третьей пачки остановиться.
— Которую вы выдули после второго килограмма конфет и десятой шоколадки. Ты называешь это «немного»?
— Ну расскажи, что же все-таки произошло, зайчонок? — спросила я.
«Только не „зайчонок“! Я же еще в Веселом просил так ко мне не обращаться. Тем более при родителях. Еле дождался, пока обратно в город уедем!»
«Ага! Нашла слабое место! Теперь как только забудешь, что я не солнышко, сразу станешь лопоухим попрыгунчиком! Немедленно выкладывай, что мы тогда натворили!»
— Ты с криками: «Получайте, гады!» — зарубила два гектара сухих камышей вдоль речки, потом провалилась по пояс под лед, — вслух сказал Вотар и продолжил про себя, но тоже про меня: «И я всю ночь отогревал чью-то холодную попу».
«И это не помню. Но догадываюсь, что последнее тебе понравилось».
«Спать с холодной женщиной? А то!»
— А я? — поинтересовалась Цветана.
— А ты заявила, что «круче всех, вместе взятых, двенадцати месяцев». После чего оживила посреди зимы лесную поляну, оборвала на ней всю растительность (и это — светлая эльфийка!), потом безумно хохотала и тыкала мне в лицо букетом подснежников. После вырубилась от магического истощения.
— Бедненький, как ты, наверное, с нами намучился? — подошла я к Сергею, уткнула его носом в свою грудь (самый надежный способ утихомирить мужчину). — Больше такого не повторится. Прости нас, пожалуйста. Это же был праздник, пупсик.
«О нет! Тогда уж лучше „зайчонок“! Где ты только выискиваешь эти игривые прозвища?»
«Ну в отличие от Цветаниэль, взахлеб поглощающую фэнтези, я прочла пару Светкиных книжек из серии „Любовный роман“, мой страстный жеребец».
— Ладно, на первый раз прощаю, — раздалось у меня на груди. — Но все равно пока буду контролировать прием этого вашего наркотика.
— Хорошо, мой хомячок, — пообещала я.
— Как скажешь, братец кролик, — отозвалась внезапно подобревшая Цветаниэль.
— Ах так! Ну-ка немедленно одна отправляйся готовиться к экзаменам, — зыркнул Вотар на сестру, потом перевел взгляд на меня. — А другая…
«А другая уже готова блеснуть своими знаниями. Можно устно?» — подмигнула я и медленно провела языком по губам, делая недвусмысленные намеки.
— А другая — займется уборкой квартиры! Завтра Полинка приезжает, а у нас черт ногу сломит, — почему-то не повелся мой шалун на прием из «Бурных каникул» и телепатически добавил: «И еще, запрещаю тебе читать всякие непристойности».
«А делать всякие непристойности можно?»
«Нужно!»
«Тогда как мне им научиться, если нельзя пользоваться просветительной литературой?»
Серый улыбнулся:
«Хитрая, как лиса!»
«Которая поймает своего зайчонка и, прежде чем насладиться его вкусом, будет долго-долго с ним играться».
Есть! Сработало! Теперь милого можно брать голыми руками. Глазки смущенно потупились, щеки заалели, от былой напыщенности и следа не осталось. Сейчас, в предвкушении обещанного, мужчина легко даст любое обещание. Люблю, когда он такой. Что бы мне загадать?
Хотя, если быть до конца откровенной, мое кокетство наигранно. Понимаю, что сегодня, возможно, последняя ночь с этим человеком — потом, если врата откроются, никогда не увидимся. Я так решила. Самой горько расставаться. Но подумала и поняла, что так будет правильно. Надеюсь, он тоже поймет и простит.
А пока буду строить из себя… темную эльфийку — в понимании Вотара. И постараюсь, чтобы наш прощальный «танец любви» запомнился обоим на всю жизнь.
«И изворотливая, как змея», — отвесили мне очередной комплимент.
Извиваясь, подползаю к его ногам, выполняя одновременно три дела: имитирую того, кем меня только что обозвали; собираю пыль с пола и незаметно вытираю все-таки выскользнувшие из глаз мокрые капельки:
— Ш-ш-ш. Я опасная кобра! Ш-ш-ш.
Глава 4
Мидо
— Здравствуй, Олика! Как я рад тебя видеть, моя коро…
Дочка старосты не дала договорить, резко приложив указательный палец к моим губам:
— Тс-с. Достаточно: «Здравствуй, Олика! Рад тебя видеть!» Мы же договаривались: без ласковых обращений. По крайней мере, на людях. О том, что я твоя любимая, милая, нежная, рыбка, дорогая или даже бесценная, будешь информировать меня наедине. Ага?
— Да помню. Но я другое хотел сказать.
— Конечно, «моя королева» — это другое. Или ты так приветствуешь всех встречных девушек?
— Нет, ты не дала договорить мне слово «корова».
— Вот это комплимент! Спасибо!
— Да нет же! Давай начнем сначала.
— Хорошо. Вот я иду, задумалась, совсем не замечаю, как преследуешь, громко шурша в кустах. Вот хрустнула ветка, и ты внезапно выскочил с довольной рожей. Делаю вид, что все произошло внезапно, поэтому немного вздрагиваю от неожиданности. Твое слово.
— Здравствуй, Олика! Как я рад тебя видеть!
— Привет, Мидо. Взаимно.
— А почему так кисло? Чем-то обеспокоена? Или оскорбил кто?! Так скажи, я с ним быстро разберусь.
— Не говори глупостей. Кто может обидеть боевую девку? Да еще зная, что на ее защиту кинется преданная стайка еще не свирепых псов, но уже показывающих зубки щенков.
— Но я же вижу, что ты расстроенна.
— Стоп. Не заговаривай зубы. Кажется, ты жаждал поведать что-то насчет твоей королевы-коровы?
— Ах да. Моя корова повалила забор и сбежала к вам на задний двор.
— Неубедительно выкрутился.
— Слушай дальше. Пока я оттягивал эту скотину от сенника, услышал тайный разговор твоего отца и королевского гонца.
— Продолжай.
— Король Констаф собирается идти войной на Генурга Пятого.
— Его величество давно об этом кричал. Но дальше угроз его смелости не хватало. Потому что у Генурга непомерно сильная армия и хорошие отношения с оружейниками гномов.
— Теперь все серьезно!
— С чего ты взял?
— Во-первых, официально гонец доставил какие-то бумаги, касающиеся изменения налогов. Об этом Фатун позже объявит на площади. Во-вторых, разговаривали они шепотом. В-третьих, человек короля велел твоему отцу держать эту информацию в секрете и быть готовым по первому требованию Констафа предоставить из нашей деревни полторы сотни воинов.
— Ничего себе! Это ж половина взрослых мужчин Заозерья!
— В-четвертых, поступивших в армию его величества за счет казны полностью оденут, вооружат и даже станут выплачивать жалованье в размере пяти медяков в день!
— Есть еще и в-пятых? — догадалась и выжидающе посмотрела на меня Олика.
— Да. Мне вот-вот стукнет семнадцать. А значит, я тоже смогу пойти на службу к королю.
— Зачем?
— Чтобы в бою применить перенятую у тебя науку. Доказать, что я уже не мальчик, а мужчина. А после войны возьму тебя в жены.
Свирепый взгляд любимой подсказал мне, что ей почему-то не нравится эта идея.
— Теперь слушай сюда, дружок. Во-первых, я готовлю тебя и остальных парней не в армию наемных убийц, а для защиты родины; во-вторых, не так уж многому вы и научились. В-третьих, записавшись добровольцем, ты докажешь, что являешься не умным, рассудительным мужчиной, готовым стать опорой семьи, а глупым пацаном, жаждущим добиться славы, играя со смертью. В-четвертых, если погибнешь, я себе этого не прощу.
— А ты при чем? Это мое самостоятельное решение.
— При том. Буду корить, что не сумела тебя, дурака, образумить.
— Но, Олика. Я уже решил. К тому же…
— Замолчи, не хочу слушать очередную браваду о том, как романтично завоевывать чужие земли и разорять дома мирных жителей. Ответь мне: перед тем, как сжечь очередное поселение, солдаты обычно насилуют женское население — чьих-то малолетних дочек, беременных жен, сестер, матерей? Зачастую происходит это на глазах плененных или рядом с трупом родного мужчины. Подумай, ты в состоянии отобрать жизнь у сына чьей-то матери? Сможешь зарубить чьего-то отца и оставить сирот? Ты готов к таким подвигам?
Мне нечего было сказать. Яркие краски плана сделать карьеру военного, добиться высокого положения в обществе и вернуться с победой меркли на глазах.
— Нет, Олика. Мне представлялось это чем-то вроде опасного, но интересного приключения. Может, ты все-таки преувеличиваешь? И твои страхи связаны с долгим пребыванием в плену у орков?
— Поверь, люди ничем не лучше. Разве что не едят поверженных. Одно дело — сражаться за отчизну, совсем другое — быть захватчиком.