— Барат Гевладзе! — растянув рот до ушей, выкрикнул я.
— Э-э, аткуда знаэш меня, брат? — удивился кавказец.
— Барат Гевладзе — серебряный призер кубка мира по греко-римской борьбе две тысячи четвертого года! В финале встречался с прославленным олимпийским чемпионом из Ирана. За шесть секунд до свистка находился в партере в положении нижнего и проигрывал один балл. Но ловко выполнил фляг через спину противника и великолепно бросил иранца прогибом.
— Да-а, помню эта схватка! Я иво тахда иво жэ каронным прыемом наказал, — улыбнулся кумир многих мальчишек. — Но судья нэ защитал. Сказал, послэ аканчания врэмэни бросал. Патаму и сэребриная мэдаль.
— Знаю, обидно. А мы ваши комбинации на тренировках часто отрабатывали. Хитрый и одновременно красивый стиль у вас. У меня дома на диске даже запись того турнира есть.
— Вах, ты тоже барэц?
— Ага, сначала вольной занимался, потом на соревнования и по греко-римской стал ездить. Мастер спорта по обеим!
— Слюшай — маладэц! Не брасай спорт. Я бросил — тэперь жалею. Видишь, чем заниматса приходитса?
— А как так получилось, Барат? Вы же в сборной своей республики были.
— Бил. Патом травма палучил — стал нэ нужен, — вздохнул таксист. — Вчера на руках насили, щащлык приглашали, вино из рога пили, а завтра сказали: «Нэ уедешь в двадцать чатыре часа — зарэжем».
— Кто и почему? — не понял я.
— Грузыны-братья. За то, чито мама-то мая — абхазка. Прышлось в Сухум, потом Батум пэрэежать. Но и там долго нэ задержался. Так же ночью в чом бил, в том и сбэжал в Рассию.
— А из Абхазии-то почему?
— Все патаму жэ — атэц та мой грузын.
— Что за несправедливость? — возмутился я. — Предполагаю, что и в нашей стране вам не особо сладко — далеко не все встречают хлебом-солью выходцев с Кавказа.
— Да, есть чут-чут.
— Печально, что целые народы, до этого столько лет дружно жившие бок о бок, вынуждены страдать.
«О как это похоже на политику Пангеи», — сообщила проснувшаяся Теона.
— Скажите, Барат, а если…
— Слюший, давай на «ты», брат. Тэбя как завут?
— Сергей, — представился я. — А это Теона и Цветана.
— Очен приятно.
— Нам тоже.
— Так вот, Барат, я могу поговорить с Левой, и он возьмет тебя тренером. Хочешь?
— Вернуться в борьбу? — засветились глаза грузина. — А хто такой Лева?
— Это шуточное прозвище Елефтера Лазарьевича Кофекиди, моего «спортивного отца» в хуторе Веселом. В его роду хоть и греческие корни, но он тоже раньше жил в Абхазии. Можно сказать, почти земляк твой. Хороший человек. Сам давно на пенсии, но до сих пор продолжает учить ребят. Говорит, замены нет, но лукавит — не хочет бросать любимое дело, которому посвятил всю жизнь. Зарплату тебе дадут, наверное, не слишком высокую. Но тебя можно оформить еще и физруком в школу. Жилья в деревне много, стоит копейки. Да и брошенных домов полно — те вообще бесплатные. А первое время у моих родителей пожить можешь — они тоже наслышаны о тебе, против не будут.
— Трэныровать мне? А што — я смагу! — совсем повеселел борец. — А дэнги, Сирожа, не главноэ. Главноэ — заниматся любимым дэлом!
— Вот и решили! Давай твой номер телефона, я завтра разузнаю и перезвоню. Уверен, проблем не будет. Да и Лева обрадуется — он сам не раз тебя в пример приводил.
— Карашо, брат. Буду ждать. О, а мы как раз и приэхали. Вон «Тэтрадэр».
— Ага. Сколько с нас?
— Зачем обижаэшь? Нэ надо ничего. Ты мнэ помог, я тэбе. Тэм более все равно мнэ па пути било.
— Спасибо, — поблагодарила Цветаниль и добавила по-грузински: — Нахвамдис.
— Араприс, красавыца, да свыданиа, — улыбнулся Барат.
— Гмадлобт, генацвале. Джерджеробит, — снова переплюнула темная лингвистка светлую.
— Вах, какие умный дэвушка! — восхитился кавказец. — Нахвамдис, ламази гого.
— Спасибо, дружище, — не стал я строить из себя языковеда (тем более кроме приветствия «гмарджобат» на языке Гевладзе ничего не знаю — но слово «здравствуй» сейчас не к месту) и пожал на прощанье крепкую волосатую руку.
— Тэбэ пасыба.
Длинная цепочка людей упиралась в двухметрового фейсконтроллера с мушкетерской бородкой и пушистыми бакенбардами. Привратник «Тетраэдра» брезгливо осматривал толпу страждущих.
Как только мы приблизились к хвосту разношерстной змеи из человеческих тел, пред нами нарисовался шустрый малый, проинформировавший, что Боря (я так понял — боров на входе) сегодня не в духе и пройти «ваще нереально». Если, конечно, нам не жалко «жалкой штуки ойров» (евробаксов то бишь). Тогда проныра обещал договориться.
Топтаться на холоде в ожидании благодеяний Бориса мы не планировали. Но и платить не собирались.
— Благодарим, но в ваших услугах мы не нуждаемся, — «ласково» отпихнула шустрого Теона и зашагала в начало очереди. Паучьи лапы-косы на ее голове с каждым шагом подпрыгивали, распугивая то ли сонный, то ли обмороженный народ.
— Как знаете, — обиженно прогундосил малой из сугроба. — Но теперь с вас двойная такса.
«Теоларинэ, можно я попробую?» — спросила Цветана.
«А справишься?»
«Легко!» — уверенно ответила сестра и включила «волшебную улыбку».
При подходе нашей тройки к суровому двухметровому дядьке лицо его озарила блаженная улыбка, он приветливо распахнул двери и даже отвесил смешной реверанс. Я так и не понял: успели мои дамы применить эльфийские чары или мы честно прошли фейсконтроль. А что? По крайней мере, внешность моих спутниц выгодно отличается от озябших существ неопределенного пола, не приглянувшихся Борису. Подельник его вылез из сугроба и злобно крикнул:
— Стой! Не пропускай никого!
Теона оглянулась, шустрый сунул руку во внутренний карман и громко объявил:
— Дорогие посетители, администрация клуба выражает искреннее сожаление о вашем вынужденном ожидании. Поэтому в качестве компенсации примите эти скромные деньги. Надеюсь, тепло согревающих напитков нашего бара позволит вам забыть о морозе на улице. А теперь всем добро пожаловать!
Счастливый народ ломанул в «Тетраэдр» (при этом не забывая выхватывать купюры у расщедрившегося представителя администрации).
«Тот факт, что на обработку незнакомого Бориса даже светлой эльфийке понадобилось менее трех секунд, говорил не в пользу его интеллектуальных способностей. А то, что дроу при желании способна вынудить любого пройдоху на невиданные пожертвования — радует и пугает одновременно», — подумал я.
«Братик, я не успела — Борис сам нас пропустил», — сообщила сестра.
«Серый, я тоже никого ни к чему не принуждала», — еще больше удивила меня дроу.
«Но ты ведь оглянулась».
«Думала, он сейчас какую-нибудь гадость сделает — собралась защищать. Честно, котик».
«Странно».
Кто-то явно горит желанием, чтобы мы проникли внутрь. Опять-таки кто? И зачем?
Эфир
Игрок 2. Не понял, человек применил симпатическую магию, что ли?
Игрок 1. А я все гадал, почему дроу без ума от него?
Наблюдающий. Нет, это не чары эльфов. Что-то иное, близкое по структуре, но более мощное по степени внушения. Будто бы в качестве несущей взята некая разновидность гипноза.
Игрок 2. Такое смешение разве подвластно людям?
Игрок 1. Как видишь.
Наблюдающий. А насчет Серой эльфийки вы заблуждаетесь. Проводник впервые применил данное умение. Причем сделал это неосознанно.
Игрок 1. Неужели у них и впрямь чувство?
Игрок 2. Не смеши. Какая может быть любовь между дроу и человеком?
Сергей
Громкая музыка закладывала уши еще на улице. Когда же Борис приветливо распахнул дверь — досталось не только барабанным перепонкам (удрученные эльфийки замерли у порога — представляю, что они испытывают со своим сверхслухом). Мощное низкочастотное буханье распространяло по залу ударные волны с периодичностью повторения полторы сотни раз в минуту. Сила колебаний воздуха грозила проломить грудную клетку (Цветаниэль сначала даже восприняла это за магическую атаку и врубила защитный купол).
В какофонии звуков угадывался визг бензопил, скрежет металла по стеклу, грохот пустого тазика от соприкосновения с чьей-то головой. Иногда к музыке примешивались заунывные предсмертные стоны певцов.
Сетчатке наших глаз (а особенно приспособленной к темноте дроу) доставалось от дикого чередования цветов и неимоверно ярких вспышек лазерного светопреставления.
Дизайнер ночного клуба при проектировании насколько возможно постарался выразить название клуба во всем: в барной стойке, люстрах, дверях, стульях, столах и даже посуде заведения. Тетраэдр или его элементы настолько часто мелькали пред взором, что даже без кальянов, абсентов и алкоголя кружилась голова (вот где рай для Пикассо!). Юбки-пирамиды официанток, такой же конструкции стопки салфеток на столах, треугольные окна и картины на стенах (художник не Пабло, но изображал угловатые облака и многоглазых женщин весьма похоже). Неровные косяки дверей, плинтусы и навесные потолки (вот строители радовались — не нужно выдерживать прямые углы!) вызывали чувство дезориентации.
Под стать окружающей обстановке была и публика. Под «веселые мелодии» конвульсивно дергались парни и девушки (половую принадлежность которых в большинстве случаев определить не представлялось возможным) с шевелюрами (и без) всех цветов радуги (а если череп лысый, то обязательно татуирован). Диапазон одежды поражал не менее, чем нелепые судорожные движения танцующих: кто пришел в шубе, кто в трусах, кто без зубов, кто в шипастом ошейнике, кто в бальном платье, кто в костюме-тройке, кто в пижаме, кто в ковбойской шляпе, кто в немецкой каске с бычьими рогами, кто в боа, кто в галифе, кто в кошачьих линзах. В общем, народ отдыхал и изгалялся как мог. А я-то переживал, что внешность эльфиек привлечет излишнее внимание. Да тут царство абсурда!
«Бедняжки, вам, наверное, больно это слышать?» — пожалел я мысленно спутниц. Потому что разговаривать обычным способом невозможно: если и удастся перекричать шум, все равно защитные функции организма практически отключили слух.