й на мусорную корзину и одиноко лежащую в ней книгу. – Кроме того, я ведь подсказал писательнице волнующую тему, причем, совершенно бескорыстно. Пусть работает! – Шарль сосредоточился на своем отражении в стекле шкафа, наполненного сувенирами далеких странствий. – Такой вот добренький дядюшка Шарлик.
– Тогда еще один порыв благотворительности, шеф, – сунув руку за пазуху, Батон долго копался в подкладке черкески и, наконец, выудил помятый конверт. – От вашего хорошего знакомого. Именно он опубликовал ваш нетленный труд "Еще раз о культурной интеграции в условиях вторичного посттоталитаризма", том 1. Тираж 30 штук. Раритет, золотое тиснение.
– Сообщи, что второго тома пока не будет.
– Это естественно. А как насчет штанов, шеф?
Машинально пробежав рукой по собственным брюкам и удостоверившись, что с туалетом все в порядке, Шарль пригвоздил Батона испепеляющим взглядом и вскрыл конверт. Там оказался листок в клеточку из школьной тетради, исписанный от руки.
"В Дирекцию холдингового Центра. (Копия в казино клуба "Муза")
Корректора Печкина Н. И.
Заявление.
Имею честь сообщить, что в вашем уважаемом чертовом казино я проиграл:
1) компьютерный диск словаря Ожегова,
2) рукопись мемуаров писателя Киркорова, случайно имевшуюся при мне,
3) дорогие моему сердцу номерные часы "Роллекс" (подарок дамы),
4) 3000 (три тысячи) американских долларов, а так же все, что было на мне, включая нательный автограф А. С. Пушкина. Кроме того, – трехэтажный кирпичный флигель издательства по адресу (…).
Ввиду того, что в данный момент я нахожусь под следствием в соответствующем учреждении по причине заимствования одежды крупье без его разрешения, прошу в порядке временного облегчения моей участи выдать хотя бы 300(триста) долларов США".
"Выдать", – размашисто подмахнул заявление Шарль.
– Не вижу обычного полета воображения, – взгрустнул кот, забирая листок.
– Чего ж еще? Издательство вернуть?
– Лучше уж взорвать. А впрочем, они сами удавятся. От мерзости и неуважения к людям.
– Правильно. Пусть лучше сами. Но ты уж устрой, что бы не затягивали. К каждому празднику торжественное поздравление. Мол: "Скорбим вместе с вами". Или "С трепетом ждем трагических известий. Всегда ваши…". Подписи, подписи не забудь. Эх, столько подлостей вместе делали! – Шарль протер пенсне и объявил: – Каюк. Прикрываем лавочку.
Глава 10
В вагоне электрички оказалось не много народу, хоть и ждали ее два часа. В расписании происходили сплошные отмены. Непонятно, кого вообще и какие дела гнали в Москву из глубинки в этот дождливый августовский день. Уже неделю природа заливалась слезами и просвета не предвиделось. Почернели и ссутулились под дождем домишки за кривыми заборами, разлились на ухабистых дорогах смачные, замешанные с рыжей грязью лужи, нависло над осиротевшими без солнца перелесками и полями тяжелое небо, разбойничий ветер нещадно трепал отягощенные плодами яблоневые сады – последнюю радость уходящего лета.
Все это виделось Маргарите сквозь мутное стекло в кривых бегущих потеках. Ручейки бережно огибали оставшуюся метку – след двух ладоней. Максим прижал их к стеклу и шел за вагоном, пока электричка не набрала скорость. Маргарита рванула фрамугу, что бы крикнуть ему самое главное, но не смогла открыть. Больно выломала ноготь и опустилась на сидение, упрямо заклиная: люблю, люблю, люблю тебя….
Перрон, блестящий и черный не просто оставался позади – он уходил в прошлое. На нем сутулый мужчина в промокшей куртке с упавшими на лоб длинными прядями, а рядом пес с висячим ухом и поджатой к брюху ногой. Оба смотрели на Маргариту и жуткая тоска, тоска от которой воют, застыла в четырех глазах.
Только вчера еще жизнь была так сказочно прекрасна. Но предчувствие перемен витало в воздухе. Дождь барабанил по крыше, напоминая о том, что лето на исходе. Почему–то несколько раз заводил речь о Москве Максим и Маргарита, все больше хмурившаяся, наконец взмолилась, вцепившись в рукав его свитера:
– Пожалуйста, перестань! Не хочу вспоминать о Москве. Я тетке и Аньке денег много оставила. До ноября хватит. Как только выпадет снег начнем действовать… Ты завершишь свою книгу и ее напечатают. А я поступлю на заочный в мединститут. Ведь будет же здесь когда–нибудь поликлиника? отгоняя страх перед будущим, торопливо планировала Маргарита. Максим крепко обнял ее и страхи улетучились.
– Непременно будет! – с излишним жаром подхватил он. – Среди озер, как в Швейцарии, вырастут на берегах ладные глазастые домики. Местные фермеры станут производить из антоновки вино. И однажды получит "Шато Козлищи" Гран При на международной выставке. А зимой писатель Горчаков со своей супругой докторшей и детьми будут кататься по озеру на коньках!
– Не надо зимы. Пожалуйста! Я хочу, что бы лето было всегда. Хочу просыпаться от солнечного луча на подушке и видеть тебя рядом, птиц на ветке яблони, георгины, заглядывающие в окно… И не надо шутить о будущем… Я боюсь его, Макс… Все время прислушиваюсь – вот так вдруг подойдет к двери и постучит.
Оба вздрогнули от окрика со двора. У калитки остановил велосипед сельсоветовский сторож в промокшем до черноты военном плаще:
– Хозяева, вам послание.
Максим, сбегав под дождик, протянул Маргарите мятый бумажный листок:
– Это тебе.
"Аня в больнице. Приезжай скорее", – писала тетка.
Всю ночь они гадали, что могло произойти. Максим собрался ехать в Москву с Маргаритой, но она уговорила отпустить ее одну. Москва – это Игорь, Пальцев, враги Макса, а главное – Ласкер и соблазн стать героем, пустит свое изобретение в ход, что бы помочь всем…
В большом лифте, полном людей в белых халатах, Маргарита поднималась на четырнадцатый этаж клиники. Окаменев, она старалась не думать о плохом. Только бы увидеть сестру. Только бы увидеть ее живой… Клиника называлась Онкологическим центром. После обследования в районной больнице Аню положили в отделение нейрохирургии.
Маргарита услышала голос сестры в коридоре – как обычно звонкий и даже веселый. И тут же увидев ее – в ярком спортивном костюмчике, с болтающимися на шее наушниками плеера. Рядом с ней на диване у огромной пластиковой пальмы сидел парень – тоже в спортивном и в тапочках. Шлемовидная повязка до самых глаз делала его похожим на героического бойца из военных фильмов.
– Аня! – они бросились друг к другу, обнялись. Мара заплакала и все не могла успокоиться. Слушала рассказ сестры и ничего не понимала. Говорила Аня в основном о Леше – так звали физика, аспиранта МГУ, того, что сидел под пальмой в бинтовом шлеме. Он не пошел в бизнес, решил остаться нищим, но гордым рыцарем большой науки. Это почему–то очень нравилось Ане.
– Всего десять дней, как ему сделали операцию. А мы уже танцевали! На лестничной клетке. С плеерами в ушах! У нас одинаковые кассеты. Мне Леша переписал. Знаешь что? Ни за что не угадаешь – танго "Компарсита"! Клевая штука, отпад! Леша знает специальные движения, он ходил в секцию фигурного катания.
– Анечка, что произошло?
– А, глупости! Пару раз меня прихватило головокружение и вот здесь в виске болело страшно. Потом прошло. А на дискотеке было очень душно и я вырубилась. Ну, рухнула в обморок. Потом я отключилась дома. Тетка вызвала нашу участковую. Та заохала и направила меня на обследование в больницу. Я прямо взвыла. В палате восемь человек, в основном бабки. Удобства в коридоре и никаких перспектив. Ты сама все знаешь… Однажды врывается ко мне дама – вся надушенная, шикарная. Твоя подруга – Белла Аркадьевна. Как вихрь в палату влетела, пакет мой с барахлом подхватила и скомандовала: пошли!… Теперь я здесь. Голова не болит, в обморок не падаю. И Леша вот…
– Кто твой лечащий врач? Я должна с ним встретится.
– Очень симпатичный молодой ординатор. А старикан–профессор только по пятницам приходит.
– И что говорит?
– Говорит, надо с родителями побеседовать относительно операции. Вот тебя тетка и вызвала.
– Аня… Операция? Ты уверена? – похолодела Маргарита.
– Чего ты паникуешь? Вон Леша так мужественно держался! Четыре часа оперировали. Теперь говорит, что это передо мной выпендривался и ради меня так быстро выздоравливает. Думал о том, как мы будем танцевать и обязательно это танго в шикарнейшем ресторане! Он уже в реанимации мечтал, что бы зеркальные зайчики по стенам бегали а я бала бы в золотом платье с разрезами! Сплошное ретро! Мы обязательно в Испанию поедем. И в Бразилию, и в Париж. И еще в Санта–Барбару! Это совсем не дорого, если третьим классом. – Нагнувшись к сестре, Аня зашептала: – Здесь говорят, что под наркозом можно увидеть будущее. Леша видел… – Аня многозначительно улыбнулась.
– Девочка… – Маргарита пригляделась к сияющим глазам сестры. Влюбилась… Вижу, влюбилась.
– Очень, очень сильно. И теперь ради Леши совсем быстро выздоровею. Вот ни чуточки операции не боюсь. Ну, совсем немного… А ведь подумай, если б я сюда не попала, то мы бы могли не встретится. Ужас. Вот повезло! Аня повисла на шее сестры, как делала еще в детстве, когда не стало матери. Маленькая девочка, ища защиты прижималась к взрослой, но тоже маленькой и растерянной. Теперь, обнимая друг друга, плакали две молодые, но сильные женщины. Маргарита содрогнулась от стыда, вспомнив о том, как хотела выйти из электрички, сбежать обратно в свой одуванчиковый дом..
– У тебя–то как? Удивляюсь – моя железобетонная Мара плакать научилась!
– Это от счастья. И еще от того, что я теперь другая. Маргарита.
– Понимаю. Булгаковская, да?
– Максимовская… Не думай, что я хотела вас бросить. В сентябре мы собирались вместе приехать и все решить.
– Вот и приехала. Пал Палыч, мой врач, раньше двух после операции не освобождается. Ты должна познакомиться с Лешей. Сиди здесь, под фикусом, я его приведу.
Аня упорхнула, Маргарита оглядела холл. Черная мягкая мебель под кожу, столик с газетами и журналом "Здоровье". В обрезанной пластиковой бутылке букет хризантем. В углу телевизор, на стене пейзаж с волнами и кашпо с плющом. В креслах под изображением мутно–зеленого шторма сидела странная пара. Старушка с коротким седым бобриком и худой носатый старик кавказской наружности. Оба в одинаковых вязаных жакетов буроватой толстой шерсти. Оба сосредоточенно работали спицами, вытягивая нить из пластикового пакета.