Горчаков находился совсем рядом – в другом конце подвального коридора, в похожей комнате, но пребывал в менее бодром расположении духа. Чем больше он размышлял над ситуацией, тем обидней становилось ему за изгаженную мерзавцами жизнь. Свою, маргаритину, лионовскую, и тех тысяч ни в чем не повинных людей, которым готовят бандиты свой сатанинский сюрприз.
Господина Горчакова заставляют подняться в башню вовсе не ради проповеди. Кому–то необходимо, что бы у аппарата застали злоумышленника, затеявшего преступление. Планируется, по всей видимости, что–то серьезное, раз уж в операции задействованы такие силы. Путч? Взрыв Кремля? Может, самого "диктора" вместе со статуей? Нет, генератор и вещающий с его помощью террорист нужны в качестве козлов отпущения. Именно его сделают виновником планируемой акции. Вот так завершаются игры в спасителей человечества, решивших изменить мир. Но кому или чему грозит опасность?
– Храм! Дом! О, Господи, ведь это мои "объекты" – то, что связано с именем неудачника Горчакова! Их намерена уничтожить банда Пальцева! догадался Максим, застонав от тошнотворного чувства собственной наивности и бессилия.
Как хитро запутала нити судьба – вручила в руки внука Жостова конец бикфордова шнура, ведущий к Храму! И не оставила права выбора. Самоустранение – единственный выход из тупика. Смерть "донора", соединенного шлемом с аппаратом, уничтожит сам передатчик. Но как убить себя там, в бункере, находясь под охраной? Максима обожгла радость. Анатолий не отобрал у него нож – массивный, заточенный до бритвенной остроты…Он поморщился, представив, как изо всех сил ткнет лезвие себе в грудь – туда, где стучит сердце. Забавно будет, если попадет в ребро и только поранится. Сил на второй удар уже не будет.
"Увы, ты не самурай. Харакири не твое хобби, – сказал себе Максим. Но ты постараешься, очень постараешься не спасовать. Ты будешь достойным любви Маргариты".
Глава 26
Та, о которой думал Максим, лежа на тюфяке в запертой подвальной комнате, стояла в гостиной прадедовской квартиры, кутаясь в длинную накидку из черного блестящего меха. Вместо буфета разинул огнедышащую пасть огромный камин. Возле него расположился в кресле–качалке древнеримской модели Роланд. Протянув ладони к огню, он проделывал странные манипуляции, то ли согревая руки, то ли заклиная огонь.
– Корректирую линии жизни. Пустяковая процедура, но требует регулярности. Людей подводит чаще всего обычная лень, причисленная совсем не зря к смертным греха, – объяснил он, не оборачиваясь к Маргарите. Казалось бы, так просто: заметил, что тебя заносит не в ту, как здесь говорят, степь, и резко меняй направление, выправляй курс. Линии – это уже вторичное.
Пристроившийся у ног Роланда Батон в позе гимназиста из нижнего ряда на коллективном снимке, объяснил:
– Экселенц заботится не о себе. У него–то ладони совершенно гладкие, как полированный мрамор. Но к нам регулярно поступают списки людей с особыми пометками, в соответствии с которыми усилиями шефа врожденный рисунок претерпевает изменения. Судьба, к счастью, управляема в отличие от местной экономики. – Он взял из стоящей рядом вазы очередной персик, самозабвенно засосал мякоть и отправил в огонь косточку. – Чудные фрукты из вашего пакета, королева. Пришлись весьма кстати. У нас тут пост.
Из–за бархатных штор двойной двери выступил Шарль в канареечном бархатном халате с атласной отделкой и великолепными шелковыми бранденбурами. В руке, изящно отставив мизинец, он держал лорнет. Направленные на Маргариту окуляры презрительно сверкали.
– Ну что, душенька, развлеклись? Дворовой метлой по внешности? Простите, я не могу произнести "морде".
– По сусалам, хохоталке, фейсу. Или уж, опять–таки, по харизме, охотно подсказал кот, но Шарль не воспользовался лексическим запасом Батона, продолжая лорнировать Маргариту.
– Моветон, милая! Ну что за манеры, фи! И почему в современных дамах отсутствует чувство стиля? Где кинжалы, отравленные помады, удавки, яд? Шарль грациозно поправил густую шевелюру.
– Это из–за того, что по телевизору все время показывают тампоны, прокладки и средства от пота, – убежденно сформулировал кот. – Так сказать, срывают покровы нежных тайн. Лишают сокровенности.
– Кстати, шуточки с метлой оказались не столь уж безобидными, продолжил Шарль. – Господин Пальцев с травмой глаза и диагнозом буйного помешательства, отправлен в местную больницу. Остальные шокированы. Осинский круто запил, Федул Степанович дал обет воздержания и намерен совершить паломничество в Афонский монастырь. Правда, не из Италии, а из аэропорта города Сухуми, но совершенно босым. Скульптор, проспавший самое интересное, ничего не понял, был спасен пожарниками и на всякий случай отбыл в Бразилию. У него обострилась идиосинкразия к российскому климату.
– Когда же все успело случиться? – удивилась Маргарита, видящая за окном глубокую ночь.
– Уж это не ваши заботы, душенька. И радоваться особо нечему. Пальцев временно нейтрализован, но задуманная им акция не отменяется. Механизм запущен, пружина раскручивается. Интересное дело не остается без поддержки. А страстью к безумствам ваши сограждане не обижены. Вас наверняка учили в школе: "…Безумству храбрых поем мы песню…" Допелись, – развернув тяжелый стул, де Бонннар предложил Маргарите сесть и сам устроился напротив с вазочкой фисташек и серебряными щипчиками. Со стороны кухни донесся оглушительный металлический грохот, словно литавристы ансамбля Александрова разом сомкнули тарелки.
– Завершаются последние приготовления к нашим мероприятиям. Амарелло вошел в раж. Чрезвычайно ответственный сотрудник… – объяснил происхождение шума Шарль. – Так вот, очарование мое, ваш визит оставит глубокое впечатление в сердцах страдальцев известной клиники. Миллион, миллион алых тюльпанов – жутко изящно! Но, милая, вы же стремились стать ведьмой, а изображаете ангела!
– Я не смогла убить мерзавцев там, на вилле. У меня даже не было пистолета, – опустила глаза Маргарита, которой стало казаться, что она провалила порученную ей миссию.
– Вот уж надуманная проблема! – появилась с подносом, на котором лежали квадратики телеграмм, Зелла. – У тебя ж есть зубы, детка. Могла бы просто перекусить ему сонную артерию. – Оскалившись, она склонилась к Шарлю. – Вот так!
Из жилистой шеи на атласные лацканы халата брызнула кровь. Закатив глаза, де Боннар выронил орехи, щипцы и стал сползать на ковер. Маргарита охнула.
– Оставьте… Нашли время для шуток, – Роланд распечатал и пробежал несколько телеграмм. – Приходится иметь дело с весьма консервативным контингентом. Не только перегружают телеграф посланиями, но и экономят на знаках препинания. Ну что это? "рожаю его тчк не могу ебыть тчк да цаствует демократический анализм ваш адик".
– Здесь опечатки: "Провожаю Еву. Не могу прибыть. Да здравствует демократический централизм", – любезно поправила Зелла. – Господин Гитлер полагает, что приглашен на какой–то советский праздник. Дурашка.
Роланд вздохнул:
– Речь, как вы поняли, Маргарита Валдисовна, идет о приглашенных на бал. С каждым разом это невиннейшее празднество обрастает массой неприятных и двусмысленных моментов. Сместились критерии. Возникли разночтения. Первое: кого приглашать? Традиционно к нам являются наиболее отличившиеся, продвинутые и знаменитые представители, выражаясь по–вашему, криминального мира. Но что за детский пикничок, с точки зрения обычного телевизоровладельца, происходил здесь в ночь весеннего полнолуния шесть десятилетий назад!
– Я хорошо помню гостей – мошенники, карточные шулеры, отравители из–за наследства, самоубийцы, тюремщики, палачи, доносчики, изменники, растлители… Была даже некая портниха, позволявшая подглядывать за своими клиентками сквозь дырочку в занавесе! А бедняжка Фрина, задушила ребенка… – откликнулась Маргарита.
– В соответствии с названными вами критериями придется приглашать поголовно всех. Посудите сами – детоубийство заменило аккуратно называемое "прерывание беременности", а любителей подглядывать за дамами в пошивочном ателье, пришлось бы искать днем с огнем, да еще за большие деньги, забрюзжал Шарль, восстановивший чистоту своего халата и целостность шеи.
– Да, да, уважаемая королева, коллега прав! Перечисленные вами представители общественности из века в век вызывали стойкое отвращение в среде обывателей – мирных, добродушных и благополучных граждан… – голосом пастора вещал Батон, завершая уничтожение персиков. – А теперь? Где, во–первых, эти мирные и благополучные обыватели? Где негативные элементы общества? – Все смешалось в доме Облонских, как сказал классик… Я провел специальную работу, опрашивая россиян. Задавал один и тот же вопрос: "С кем бы вы, например, расстались в первую очередь и с наибольшим наслаждением?"
– Разумеется, с правительством. Проворовавшимися банкирами. Киллерами… – пожал плечами Шарль. – С налоговой инспекцией, грабящей этих нищих и наивных, словно дети граждан.
– Точно! Но это уже потом. А в первую очередь – с тетей Асей!
– Чьей тетей? – уточнил Роланд?
– Всеобщей истязательницей бывших "совков", являющейся к ним в дом с отбеливателем. А заодно – и со всей компанией – дамой с жидкостью для унитаза, суетливыми девицами, начиненными тампонами, и юными дебилами, непрерывно жующими антикариесную жвачку и принимающими пиво в качестве смысла жизни.
– Ну, к этим персонам россияне скоро привыкнут. Что нельзя сказать о других, прячущихся в тени и куда более опасных для жизни, – заметил Роланд.
– Так что предпримем, экселенц? – Шарль завершил щелканье орехов. Может провернем все по–тихому – пустим по всем каналам прямую трансляцию публичной казни с Лобного места. Начнем рубить прямо по списку Батона: фить, фить…
– Друг мой, кого вы надумали удивить публичной казнью? Убийство стало профессией, образом жизни, состоянием души миллионов криминальных граждан и обыденным бытовым явлением для остального мирного населения. Ваша трансляция провалится. Граж