– Я приношу свои извинения – я очень сожалею, что все так произошло.
– И я тоже, – холодно ответила женщина-офицер. – Неужели вы действительно позволили бы мистеру Скофилду убить меня?
– Непростой вопрос. Я считал вас виновной в воздушном налете… вероятно, в тот момент позволил бы. Погибли люди, многие были ранены. Я был вне себя от ярости.
– Наверное, на вашем месте я чувствовала бы себя так же. Я вас прекрасно понимаю.
– В таком случае, какого черта вы ни словом не обмолвились нам о том, в каком положении находитесь?
– Мне было сказано ничего не говорить – категорически приказано.
– Кто отдал такой приказ? Некий Томас Кранстон?
– Вижу, вы уже все знаете. Да, Томас Кранстон, властью, данной его шефом, президентом.
– Но почему?
– Потому что Кранстон не верил в то, что ЦРУ сможет надежно защитить лагерь. Как выяснилось, он оказался прав, вы не согласны?
– Мой хороший друг, который сейчас находится в кабине, мучительно переживает по этому поводу. Он не находит себе места.
– Они повсюду, мистер Прайс, кто бы они ни были! Они повсюду! И мы не можем их видеть, не можем найти!
– И вы не знаете, кто эти люди?
– Я знаю только то, что мне звонят из Каира, Парижа и Стамбула и пугают жуткими вещами, которые могут произойти с моим сыном! А как бы вы поступили на моем месте?
– В точности так же, как вы, дорогая миссис Монтроз. По возможности, обратился бы на самый верх, минуя безвольную, дырявую середину.
– Кранстон рассказал мне о среде, находящейся над разведывательным сообществом или, если вам так больше нравится, под ним, способной на самые страшные преступления. Я мать, я хочу вернуть своего сына! Его отец погиб, сражаясь за родину, и кроме него, у меня больше никого не осталось. Если даже я и не смогу его спасти, то, по крайней мере, умру с сознанием того, что сделала все возможное. Собственная смерть меня не пугает. Я солдат, я готова рисковать своей жизнью. Вот почему, хвала господу, я смогла подняться на самый верх. Вы работаете в зараженной организации, мистер Прайс, и я, для того чтобы вернуть своего мальчика, буду действовать в обход вас. Мы с моим мужем и так принесли достаточные жертвы!
– Можно мне сделать одно предложение? – спросил Прайс, дождавшись, когда эмоции несколько утихнут.
– Я прислушаюсь к любому совету, если он будет исходить от того, кого я считаю одним из своих.
– Я на вашей стороне, подполковник Монтроз. Как и Фрэнк Шилдс, как и супруги Скофилды.
– Не сомневаюсь, вы будете идти вместе со мной – до тех пор, пока нам по пути.
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– У вас свои задачи, и вам приходится думать о том, чтобы прикрыть свою задницу – выражаясь мягче, сохранить свою репутацию. Передо мной же стоит одна-единственная цель – добиться благополучного возвращения сына.
– Вовсе не собираюсь с вами спорить, – тихо промолвил Камерон, – и у меня даже нет такого желания, но, по-моему, со своими обязанностями в лагере вы справлялись как нельзя лучше. Хотя это и не была ваша первостепенная задача.
– Томас Кранстон предупредил Эва Брэкета, что одно может быть связано с другим, поэтому они вдвоем добились моего назначения в лагерь.
– Может быть связано? И это все, что вам известно?
– Мне известно только в самых общих чертах о существовании некой террористической организации, заинтересованной в устранении вас и супругов Скофилдов, в первую очередь, мистера Скофилда. В подробности меня не посвятили, посчитав, что мне незачем их знать.
– И вы поверили в эту брехню? – сердито воскликнул Прайс. – Прошу прощения за свою речь, но это чистейшей воды брехня – пустые слова, если вам так больше нравится.
– В эту брехню, или в пустые слова, я поверила потому, что привыкла подчиняться приказам. Согласна, что в таком подходе также есть свои недостатки, однако плюсов в нем гораздо больше, чем минусов. Информация в руках человека неопытного или несведущего может быть очень опасной.
– Постарайтесь быть поконкретнее.
– По-моему, лучше всего эта мысль выражена в плакате времен Второй мировой войны: «Болтливые языки топят корабли».
– Даже если речь идет о тех, кто ведет эти корабли в море?
– Если им необходимо что-то знать, они это знают.
– А вам не приходило в голову, что если капитана хотя бы одного судна держать в неведении, он может наскочить на другой корабль?
– Не сомневаюсь, подобные соображения всегда принимаются в расчет… Но к чему вы клоните, мистер Прайс?
– Подполковник Монтроз, вы являетесь одним из ключевых игроков, и если у вас нет полной картинки… значит, вы должны ее получить. Я полагал, вы сами потребуете объяснений – после смерти Эверетта Брэкета, если точнее, его убийства. Как-никак, он ведь был вашим другом, близким другом. На вашем месте я был бы переполненным горем и злым как черт.
– Мистер Прайс, я скорблю, но по-своему. Я потеряла мужа, вы не забыли? А что касается гнева, поверьте, он вот здесь… Так что у вас за предложение? Кажется, вы что-то говорили об этом.
– И вы только что укрепили меня в мысли любыми средствами убедить вас принять его.
– Прошу прощения?
– Четкое выполнение приказов, от которого вы в таком восторге… так вот, все это было самым грубым образом нарушено и растоптано. Имеется договоренность о встрече с участием меня, Скофилдов и Кранстона; на этом настоял Шилдс. Но вас на ней не будет.
– Вот как? – В глазах Лесли отразилось непроизвольное подозрение, тотчас же сменившееся соглашением с неизбежным.
– Лично я считаю, вам обязательно нужно присутствовать на этом совещании, – тихо продолжал Камерон. – Повторяю, вы являетесь одним из ключевых игроков, у которого на карту поставлено очень много. И вы должны видеть общую картину, а не отдельные, разрозненные фрагменты. Иногда стремление довести число посвященных до абсолютного минимума доходит до абсурда, когда левая рука перестает знать о том, что делает правая. Поверьте, мне самому доводилось бродить в потемках, и я знаю, что это такое. Вы должны присутствовать на совещании.
– Тут я ничего не могу поделать, – деланным небрежным тоном произнесла Монтроз. – Решение принял советник президента Кранстон. Не сомневаюсь, у него были на то причины.
– Совершенно глупые. Его беспокоит то, что вами движут личные чувства. Он боится, что вы можете сломаться.
– Мне очень неприятно, что он так обо мне думает.
– И мне тоже. Но еще больше мне не нравится то, что Кранстон фактически сводит на нет ваш возможный вклад в общее дело.
– Чем же я могла бы помочь?
– Все зависит от того, что именно говорят вам звонящие. Вы не смогли записать хотя бы один из разговоров?
– Нет. Те, кто мне звонит, а это разные люди, предупредили меня, что у них есть оборудование, способное определить наличие звукозаписывающей аппаратуры, и если подобная аппаратура будет обнаружена, последствия будут самыми суровыми. Однако все до одного разговоры дословно отпечатаны у меня в памяти и, кроме того, записаны в блокноте, который хранится в сейфе у меня дома.
– Кранстон видел этот блокнот или хотя бы снятые с него копии?
– Нет, я просто пересказала ему содержание разговоров в общих чертах.
– И он этим удовлетворился?
– Больше он ни о чем не просил.
– Да он не глупец, он просто полный идиот! – возмутился Прайс.
– Я считаю его умнейшим человеком; и он принял мое горе близко к сердцу.
– Может быть, так оно и есть, но при этом он полный идиот. Ну как вы этого не понимаете? Кранстон не пригласил вас на важное совещание, которое напрямую связано с судьбой вашего сына.
– Я повторю еще раз, – сказала подполковник Монтроз, – у него были на то свои причины. Быть может, Кранстон прав; насколько объективным может быть мое отношение?
– А я скажу, что вы продемонстрировали выдающееся самообладание. Не знаю, что значит быть родителем в вашем положении, но зато я могу сказать, что я никогда не говорил матери, отцу, брату или сестре, куда отправляюсь и чем занимаюсь… Неужели вам не хочется присутствовать на совещании?
– Мне бы хотелось этого всей душой…
– В таком случае, вы на нем будете, – решительно прервал ее Камерон. – Для этого мне достаточно будет пойти на небольшой шантаж.
– Ничего не понимаю. Какой еще шантаж?
– Черт побери, самый настоящий. Я пригрожу Шилдсу, что мы со Скофилдами отказываемся встречаться с Кранстоном без вас, и ему придется надавить на помощника президента.
– С какой стати он на это пойдет?
– Во-первых, мы им нужны, и, что гораздо важнее, во-вторых, Кранстон не просил у вас блокнот с записями разговоров, удовлетворившись пересказом их сути. Одного этого хватит, чтобы Шилдс, опытный аналитик, и Скофилд, бывший оперативник, полезли на стену.
– А разве пересказов недостаточно?
– Об этом не может быть и речи.
– Но почему? Все необходимое они передают. А что еще нужно?
– Подбор слов, странные обороты речи, упоминания каких-то фактов – все, что угодно, от чего может быть хоть какой-то толк, – профессиональным тоном ответил Прайс. – Насколько я понимаю, – тихим голосом продолжал он, склонившись к сидящей рядом Монтроз, – этот Кранстон, наверное, чертовски хороший стратег в геополитическом плане, вроде Киссинджера, но сам он никогда не был на оперативной работе. Есть лес, а есть отдельные деревья. Вероятно, Кранстон лучший специалист по защите зеленых насаждений, но он не отличит настоящее дерево от пластмассового муляжа с заложенной внутрь тонной взрывчатки… Вы будете участвовать в совещании, мадам… прошу прощения, подполковник Монтроз.
И он сдержал свое слово.
Турбовинтовой самолет военной авиации поднялся в воздух с военно-воздушной базы «Эндрюс» в пять часов утра, имея на борту двух пассажиров, помощника секретаря президента Томаса Кранстона и заместителя директора ФБР Фрэнка Шилдса. Точкой назначения был частный аэродром в Чероки, штат Северная Каролина, расположенный в семи милях к югу от поселка Соколиное гнездо, затерявшегося в горах Грейт-Смоки. Оба пассажира не хотели торопить события в преддверии встречи, до которой оставалось уже меньше двух часов, поэтому разговор велся на отвлеченные темы, но тем не менее определенная информативность в нем присутствовала.