– Мне передавали, что там есть что-то для нас, но я так и не перезвонил.
– Я переслал вам десять тысяч фунтов, – сказал Уэйтерс.
– Сколько это будет в американских долларах?
– Точно не могу сказать, тысяч семнадцать-восемнадцать.
– Надеюсь, этого хватит. Сестра говорила о двадцати.
– Боже милосердный, зачем?
– Возможно, на гобелен.
– Понятно. Хорошо, я пришлю еще десять.
– А у вас для нашей коллекции пока что ничего нет?
– Определенно есть. Крупное приобретение здесь, в Лондоне. Картина. Я убежден, что это ранний Гойя, без подписи, полотно написано в «пору предательства», как он сам называл этот период. Я бы прислал вам фотографию, но она не сможет передать всей прелести оригинала. Увидите все сами, когда заглянете к нам по дороге домой в Штаты.
– Отрадное известие. Будем держать связь.
– Если у вас что-нибудь появится, звоните мне.
– Естественно. – Положив трубку, Прайс повернулся к Лесли: – Внизу нас ждут семнадцать тысяч наличными, и Джеффри пришлет еще.
– Мне очень понравилась твоя фраза «моей сестре нужны деньги»…
– Пусть лучше алчной будешь ты, чем я. Для богатой женщины это более естественно.
– Женоненавистник!
– Истинная правда. – Камерон шагнул к Лесли. – Итак, на чем мы остановились?
– Я хочу, чтобы ты прошелся со мной по магазинам и помог выбрать что-нибудь привлекательное для повседневной носки. Но сначала скажи, что это было за «отрадное известие».
– Насколько я понял, Джеффри удалось получить фотографию предателя, работающего в Лондоне. Он назвал это «порой предательства Гойи».
– Что?
– Гойя был одержим казнями, которые в современной ему Испании были обычным делом.
– Мне известно, кто такой художник Гойя. О каком предателе ты говоришь?
– По-моему, вычислили шпиона Матарезе в Лондоне. И он оказался очень высокопоставленным человеком.
– Вот это уже настоящий прогресс. Пора и нам внести свою лепту.
– Я бы развил прогресс в наших личных отношениях – ты не согласна?
– Только не сейчас, дорогой. Я хочу этого не меньше тебя, но у нас осталось всего три часа до визита к Паравачини.
– Ну что может решить какой-нибудь час?
– Начнем с того, что вокруг озера ехать по крайней мере сорок пять минут, а у нас с тобой еще нет подобающей одежды.
– А почему мне нужно ходить по магазинам вместе с тобой?
– Потому что мужчины знают, как должна одеваться женщина, чтобы выглядеть привлекательно. Я так долго носила военную форму, что совсем отстала от жизни. Так что ты должен мне помочь.
– А как же насчет меня?
– А одеться тебе помогу я.
– Феминистка!
– В определенной степени, согласна… Ну а теперь, когда мы немного поостыли, я скажу, как тебе удалось разбить мои преграды. Хочешь услышать?
– Не знаю. Впрочем, да, хочу.
– Камерон Прайс, ты человек в высшей степени порядочный. На свете таких раз два и обчелся. Ты чувствовал идущие между нами волны, как и я, но держал себя в руках – относился ко мне с уважением, как вряд ли поступили бы на твоем месте другие. И это мне очень понравилось.
– Я даже не думал о том, что все может быть иначе. Ну да, волны были, но у тебя хватало своих проблем – муж, сын, весь тот ужас, через который тебе пришлось пройти. Разве может посторонний человек преодолеть такие преграды?
– Ты их преодолел, нежно и мягко, однако в своем ремесле тебя нельзя назвать ни нежным, ни мягким… Да, Камерон, я ознакомилась с твоим послужным списком. Ты по сути своей создан для такой работы – никому не даешь пощады и не ждешь ее сам. На твоем счету числится двенадцать убитых лидеров террористических группировок, и еще столько же, не сомневаюсь, остались за официальными сводками. Ты проникаешь в самое логово врага, после чего беспощадно его уничтожаешь.
– Такова моя работа, Лесли. Если бы не я, эти люди погубили бы сотни – тысячи – невиновных.
– Я с тобой полностью согласна, дорогой. Я только хочу сказать, что у специального агента Прайса есть и другая сторона, которую он мне показал. Имела ли я на это право?
– Разумеется, но давай ближе к делу, хорошо?
– О, хорошо, хорошо. Итак, знаешь, почему? Можешь не ломать голову, я сама отвечу… Я не знаю, что случится на следующей неделе или в следующем месяце, или, даст бог, в следующем году, но в настоящий момент я не хочу потерять тебя, Камерон Прайс. Мне уже пришлось потерять одного порядочного человека, и второго я терять не хочу.
Стиснув друг друга в яростных объятиях, они упали на кровать.
Под крышей изящной беседки в дальнем правом углу поля для крокета играл струнный квартет. К моменту появления Джона и Джоан Брукс, успевших прославиться своей благотворительностью состоятельных американцев, остальные гости уже собрались. Рядом с воротами установили на треноге большую грифельную доску; началось разбиение игроков на пары. По всему ухоженному полю на берегу озера были расставлены сервировочные столы, накрытые белоснежными льняными скатертями.
У дальнего конца длинного причала стояла огромная величественная яхта. На палубу была переброшена прочная сходня с хромированными перилами. Взор притягивал шатер с видом на северный берег озера Комо, способный вместить человек шестьдесят, разбитый на палубе яхты.
Даже мощная подзорная труба Тогацци могла дать лишь общее представление о самом особняке. Это был современный «замок» из каменных плит и дерева, взметнувшийся вверх на четыре этажа и обрамленный открытыми башенками. Недоставало только рва. Администратор «Вилла д’Эсте» не ошибся, назвав поместье Паравачини самым замечательным за озере.
– За эти наряды мы с тобой выложили приблизительно по месячному жалованью, – заметила Монтроз, когда они с Камероном шли по вымощенной кирпичом дорожке, которая вела вокруг особняка к берегу озера, где должен был состояться праздник. – Но мне почему-то кажется, что здесь у нас с тобой будет самый убогий вид.
– Да ты с ума сошла, – с жаром возразил Прайс. – На мой взгляд, мы выглядим просто сногсшибательно, в особенности ты.
– Это уже другое дело. Прекрати так таращиться на меня. Мы с тобой как-никак родные брат и сестра.
– Извини, у меня это получается как-то само собой.
– Не поворачивайся, просто рассмейся и склони голову вправо. Нас пристально разглядывает какой-то мужчина. Он в голубых брюках и ярко-желтой рубашке.
– Заметил. Я его вижу первый раз в жизни.
– Он приближается к нам, Джон.
– Все понял, Джоан.
– Должно быть, вы и есть Бруксы! – радостно воскликнул темноволосый красивый мужчина; его английский был тронут заметным итальянским акцентом. – Семейное сходство не вызывает никаких сомнений.
– Нам нередко приходится слышать это, – ответила Лесли, протягивая руку. – Ну а вы?..
– К вашим услугам, хозяин этого дома, Карло Паравачини. Мне очень приятно, что вы приняли мое приглашение, – сказал дон Карло, целуя Лесли руку. – Или, как меня называют мои американские друзья, Чарли, – продолжал он, пожимая руку Камерону.
– В таком случае я наберусь дерзости, – ответил Прайс, – и скажу, что рад с вами познакомиться, Чарли.
– Мне это нравится, мне это нравится… Не желаете чего-нибудь выпить? Могу предложить замечательное шабли, а также марочное виски.
– Вижу, кто-то шпионил за нами, – вмешалась Лесли. – Это наши любимые напитки.
– Но вы во всем знаете меру, как я успел выяснить. И мне это нравится, мне это нравится.
– В таком случае, сейчас самый подходящий момент передать вам наилучшие пожелания от администратора «Вилла д’Эсте», – добавил Камерон.
– С признательностью их принимаю, – сказал красавец-хозяин, – но, ради всего святого, не говорите ему, что на сегодняшний вечер я переманил у него первого помощника шеф-повара. Этот мошенник выкрадывает все рецепты своего шефа, но, в конце концов, у него сегодня выходной.
– Будем держать рот на замке, Карло – Чарли, – очаровательно улыбнулась Монтроз, и Прайс бросил на свою возлюбленную неодобрительный взгляд.
Взяв Лесли под руку, Паравачини повел их к толпе, собравшейся вокруг столика с напитками, и сделал заказ. В этот момент к ним приблизился относительно высокий, стройный мужчина, с седеющими волосами, в свободных коричневых брюках и черной рубашке с коротким рукавом, которую венчал белый воротничок священнослужителя. Увидев священника, Карло обернулся к нему и представил новых гостей.
– Мой дядя, его высокопреосвященство кардинал Рудольфо Паравачини, но здесь, на берегах Комо, мы называем его папашей Руди. Я прав, ваше высокопреосвященство?
– Я здесь вырос, почему бы и нет? – ответил высокопоставленный служитель Католической церкви. – Как и все здешние мальчишки, я бегал по полям, гоняя коз и кроликов. Сам я не искал этой доли: я был избран. Великодушие моего племянника дарит мне мгновения роскоши, которых меня лишил мой сан.
– Рад с вами познакомиться, – сказал Камерон, пожимая кардиналу руку.
– Мне очень приятно, – добавила Лесли, следуя его примеру.
– Хвала господу за то, что на свете есть американские протестанты, – улыбнулся священник. – Моя итальянская, французская и испанская паства целует мне перстень, убежденная в том, что я могу гарантировать ей место на небесах, в то время как я не могу гарантировать его даже себе… Добро пожаловать на берега Лако-Лариус.
– Кардинал, я слышал, вы черто… очень хорошо играете в крокет, – сказал Прайс.
– Да, я играю в крокет чертовски хорошо. Хотите сразиться?
– Я бы предпочел играть на вашей стороне. Вот сестра играет лучше меня.
– Вот и договорились. Карло, – распорядился кардинал, – моим партнером будет синьор Брукс.
– Как вам угодно, – сказал дон Карло Паравачини, как-то странно взглянув на священника.
Началась игра. Восторженные крики, сопровождавшие каждое успешное прохождение ворот, чередовались со стонами отчаяния тех, кто промахнулся. В течение всей игры по полю сновали слуги, разносившие чай со льдом и лимонад. Спиртное отсутствовало. После трех часов победителям были вручены клюшки из чистого серебра, на которых тотчас же были выгравированы монограммы, и все направились в установленный на борту яхты шатер.