– Никаких фамилий, сэр!
– Прошу прощения. Когда я выведу объект на улицу и усажу его в лимузин?
– В этом не будет необходимости. За рулем будет сидеть наш коллега; он знает, что делать, если возникнут какие-нибудь проблемы.
– Это хоть как-то успокаивает, – заметила Монтроз. – По крайней мере, меня.
Остаток дня Лесли отдыхала, приходя в себя после смены часовых поясов, Камерон набрасывал в блокноте план предстоящей встречи с Альбертом Уайтхэдом, а Лютер, монополизировав телефон, говорил с военно-морской базой в Пенсаколе, где служила его знакомая, коммандер медицинской службы. В четыре часа поужинали, так как никто не мог сказать, когда ему удастся поесть в следующий раз. В четверть шестого позвонил Скотт Уокер и доложил, что машина ЦРУ ждет у служебного входа. Настала пора отправляться в бар «Темплерс» в Рокфеллеровском центре.
Заняв места в зале, Прайс, Лютер и Лесли обменялись друг с другом едва заметными кивками. В двенадцать минут шестого в двери бара вошел Альберт Уайтхэд и направился прямиком к кабинке с табличкой «Кабинка заказана». Лютер многозначительно посмотрел на Камерона; тот встал и пошел следом за брокером. Он вошел в маленькую кабинку. Уайтхэд от неожиданности вздрогнул.
– Прошу прощения, – раздраженным тоном произнес финансовый делец, состоящий на службе у Матарезе, – разве вы не видите, что эта кабинка занята?
– Не думаю, что вы будете возражать против моего присутствия, – тихо промолвил Камерон. – Я из Амстердама, прибыл по приказу сына Пастушонка.
– Что?
– Ради бога, только без сердечных приступов, у нас и без этого проблем достаточно. Вы плаваете в окружении акул.
– Кто вы такой?
– Я же только что вам сказал, что я прибыл из Амстердама. Если хотите, я курьер. Допивайте как ни в чем не бывало свой коктейль – водка с мартини, я не ошибся? Так мне сказал господин Г.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – пробормотал испуганный Уайтхэд.
– Вы понятия не имеете о том, что произошло. И с кем вы имеете дело. Вас ждет машина?
– Разумеется.
– Говорить в ней безопасно?
– Абсолютно. Я закроюсь от водителя перегородкой, и нас никто не услышит… Почему я с вами разговариваю? Кто вы такой, черт побери?
– Давайте не будем снова повторять все это, – устало промолвил Прайс. – Я здесь потому, что нужен вам, а не потому, что хочу этого сам.
– Почему вы мне нужны? – задыхаясь, прошептал брокер. – Что вы имели в виду, сказав, что я «плаваю в окружении акул»?
– Кое-кто подготовил запасные позиции на случай непредвиденных осложнений – не сомневаюсь, вы в курсе этого.
– Нет, я ничего не знаю. Мы обязательно одержим верх!
– Мы должны одержать верх. И тем не менее…
– Никаких «тем не менее». Выкладывайте, что там у вас!
– На тот случай, если что-нибудь пойдет наперекосяк, ваш поверенный Стюарт Николс подстелил соломки. Говорят, он составил официальное заявление о том, что его держали в неведении относительно перекачки финансов, и поместил его на хранение в суде.
– Я вам не верю!
– В распоряжении господина Гуидероне имеются надежные источники. То, о чем я вам только что рассказал, истинная правда. Господин Гуидероне хочет, чтобы вы держались подальше от Николса. Когда вы получите распоряжения, а произойдет это в самое ближайшее время, не посвящайте в них своего адвоката.
– Я не могу вам поверить…
– А вы поверьте, – остановил его Камерон. – Но не будем больше; мне неуютно разговаривать здесь. Давайте сядем в вашу машину. Мне попросить, чтобы принесли счет?
– Нет… не надо, – пробормотал Уайтхэд. – Все это просто запишут на меня.
Когда они оказались на улице, Прайс подошел прямо к лимузину и открыл перед брокером дверь.
– Вам известно, на какой машине я приехал, – пробормотал Уайтхэд, изумленно уставившись на него.
– Да, известно. – Камерон следом за финансистом устроился на заднем сиденье и обратился к сидящему за рулем сотруднику ЦРУ: – Покатайте нас вокруг Центрального парка; я скажу, когда сворачивать на Пятую авеню. И, будьте добры, поднимите перегородку.
– Водитель… – широко раскрытые глаза Альберта Уайтхэда стали стеклянными. – Я его не знаю, это не мой водитель!
– Сын Пастушонка не только досконален в мелочах, он просчитывает все на много ходов вперед.
Когда брокер доехал до своей квартиры на Пятой авеню, он был уже окончательно сломлен. У него кружилась голова, его тошнило; аналитический ум, привыкший иметь дело в первую очередь с числами и финансовыми заковырками, не выдержал стремительного натиска обилия незнакомой информации. Речь шла о захвате власти в Амстердаме, о предательстве в высших слоях руководства, о возможной измене конфликтующих ячеек – но на первое место выходил страх. Чистый животный страх. В этом безумном водовороте абстрактного негативизма не было места четкой логике математических законов. Стюарт Николс, его поверенный, ближайший друг на протяжении многих лет, предал его?
И он ли один? Сколько ячеек Матарезе получали в обход закона от него деньги? Не отвернутся ли они? И много ли окажется таких? И прежде кое-кто намекал, что он присваивал часть причитающихся им средств… ну, финансовые переводы действительно сопровождались определенными расходами. Неужели эти неблагодарные в случае возникновения «непредвиденных трудностей» выдадут его?
Альберт Уайтхэд чувствовал себя сраженным смертельной болезнью. Много лет назад он, переполненный радостью, окунулся в море богатства и роскоши. И вот теперь ему было страшно, не тонет ли он в нем.
Закутанный в махровое полотенце, Прайс сидел в углу парилки. Раздалось одинокое постукивание в стеклянную дверь; это был условный знак. В парилку вошел Стюарт Николс, первый вице-президент брокерской фирмы «Суонсон и Шварц», но в первую очередь видный деятель Матарезе. Также закутанный в полотенце, Николс уселся на деревянную скамью напротив Камерона. Плотное облако пара не позволяло им отчетливо видеть друг друга, и Прайсу это было на руку. Так его слова прозвучат более выразительно. Выждав минуту, Камерон заговорил:
– Здравствуйте, господин адвокат.
– В чем дело? Кто вы такой?
– Имя мое не имеет никакого значения. Главное – то, что я вам скажу. Мы с вами находимся наедине.
– Я не имею привычки разговаривать с незнакомыми людьми в парилке своего клуба.
– Когда-нибудь все приходится делать впервые, разве не так?
– В данном случае я не собираюсь отступать от своих правил. – Николс поднялся со скамьи, собираясь направиться к выходу.
– Я прибыл из Амстердама, – тихо, но отчетливо произнес Камерон.
– Что?
– Сядьте, господин адвокат. Это будет ради вашего же блага, и если моего слова вам недостаточно, послушайтесь совета Джулиана Гуидероне.
– Гуидероне?.. – Сквозь густые клубы пара Прайс увидел, что адвокат плюхнулся назад на скамью.
– Эта фамилия служит своеобразным паролем, вы не находите? Фамилия человека, которого уже многие годы считают умершим. Очень примечательно. Я имею в виду тот факт, что ею пользуются.
– Вы завладели моим вниманием, но только в определенной степени. Мне нужно больше. Что произошло в Амстердаме? Почему с ним потеряна связь?
– По-моему, вы сами прекрасно все знаете. Кстати, а вы сами пытались связаться с Кайзерсграхт?
– С Кайзерсграхт?.. Вы производите на меня все большее впечатление. Почему мне должно быть все известно?
– Потому что вас ввел в курс дела Леонард Фредерикс, наш человек в британском МИДе. В борьбе за власть ван дер Меер переусердствовал. Он попытался принизить значение Джулиана Гуидероне…
– Но это же было просто нелепо. Речь идет о сыне…
– О сыне Пастушонка, – опередил его Прайс. – Если бы вы попытались связаться с ван дер Меером, вам бы ответили, что он по делам покинул пределы Нидерландов.
– Что это значит?
– Матарейзен производит перегруппировку своих сил. Он может быть где угодно.
– Боже милосердный! Это же просто ужасно! Подобный путь может привести к катастрофе!
– Полностью с вами согласен. Так что лично я делаю ставку на Гуидероне – и ставлю я не только все свои деньги, но и саму жизнь. Именно у него настоящая власть. Именно его знают все наши люди – повсюду. От Средиземного до Северного моря, от Парижа и Лондона до Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Ван дер Меер в своем особняке на Кайзерсграхт строит планы, разрабатывает схемы, однако в жизнь претворяет все это Гуидероне. Ему верят; а ван дер Меер остается неизвестной величиной, денежным деревом, а не человеком. Он не может осуществлять свою деятельность без сына Пастушонка.
– Правильно ли я вас понимаю? Налицо серьезнейший кризис.
– К счастью, пока что до этого дело не дошло. Все идет строго по графику – под руководством Гуидероне.
– В таком случае, – с нескрываемым облегчением вздохнул адвокат, – я не совсем понимаю, зачем вам понадобилось связываться со мной.
– Гуидероне хочет убедиться в вашей преданности.
– В данных обстоятельствах он может ни о чем не беспокоиться. Чем были вызваны его сомнения?
– Тем, что Альберт Уайтхэд, ваш босс и близкий друг, решил бежать с корабля. Он принял сторону ван дер Меера, остался с денежным деревом.
– Что?
– Он не догадывается, как быстро денежное дерево может зачахнуть.
– Мне Уайтхэд ни словом ни о чем не обмолвился, – пробормотал ошеломленный Николс. – Я не могу в это поверить!
– И вы не должны говорить ему о нашей встрече. Этого разговора не было.
– Вы ничего не понимаете. Между нами никогда не было профессиональных секретов. И уж определенно не в этой области. Это просто уму непостижимо!
– Увы, все это осталось в прошлом… Господин Гуидероне щедро вознаградит вас, если вы будете держать глаза и уши открытыми. Я оставлю вам свой номер голосовой почты, и если вам что-нибудь станет известно или если Уайтхэд будет вести себя странно, позвоните и оставьте сообщение, что… просто что звонил «поверенный». Я сразу же с вами свяжусь, и мы обязательно встретимся.