Именно поэтому я и отправлюсь в царство смерти.
Я отвернулась.
– Говори начистоту, Гейб. Что еще стряслось?
– Тебя не обманешь.
Гейб пожала плечами и снова потянулась за сигаретами. Курить она не могла, поэтому только сжала пачку в руке – привычный жест, который действовал на меня успокаивающе и в то же время как-то странно раздражал. Я еще никогда не видела Гейб в таком состоянии.
– Ничего особенного, Дэнни. Если бы у меня было больше фактов…
– Выкладывай все, что знаешь.
Мой голос дрожал и звучал хрипло и низко, как у некоторых «людей». Бутылки на столе звякнули; правая рука начала болеть. Внезапно мне захотелось выпить – может быть, от этого станет легче. Нужно только протянуть руку и взять бутылку.
– Муркок была найдена в своей квартире. Разумеется, я все там обыскала и ничего не нашла. За исключением вот этого.
Гейб протянула мне сложенный листок бледно-розовой линованной бумаги.
Я взяла его; в моих покрытых ярким молекулярным лаком ногтях отражался свет дневных ламп. На первый взгляд ногти выглядели вполне обычно – только кончики у них стали заостренными, как когти зверя. Еще один признак того, что я больше не человек. Мои кольца сияли. Теперь они проснулись и начали реагировать все как одно, и не потому, что воздух в комнате был пронизан энергией и напряжением, которые излучали я и Гейб. Линия силы, протянувшаяся между нами, была почти осязаема. Джейс, разумеется, лениво развалился на стуле, как огромный белый кот, испуская запах перегара и человека, к которому примешивался еще и запах мускуса и мужчины; его острая, четко очерченная и резко пахнущая энергия смешивалась с колючей аурой шамана.
Я почувствовала – от розовой бумаги исходит запах ужаса, на который наслаивается удушливый аромат сирени; кажется, это запах женщины. Мы, некроманты, закрытое сообщество, мы нервные одиночки, звезды-невротики. Что поделать – нам приходится держаться обособленно. Даже среди псионов сочетание таланта и генетической предрасположенности, свойственное некромантам, встречается весьма редко. О Кристабель я слышала уже не раз.
Один уголок листка был оторван. Осторожно, словно в нем могла сидеть змея, я развернула листок.
Нужно быть осмотрительной.
Я взглянула на розовую бумагу. Дыхание перехватило.
– Вот черт, – пробормотала я.
Почерк был очень неразборчив, словно Кристабель писала в спешке. Большие петли, буквы вылезают за строчку; написано красными, как драконья кровь, чернилами; кончик ручки в нескольких местах продырявил бумагу. Словно острые когти.
прочитала я. И ниже, заглавными буквами:
Последняя буква заканчивалась длинным росчерком, уходящим вниз, словно человека куда-то потащили, не дав ему дописать.
Я жадно хватала ртом воздух. В мозгу, словно у меня начался бред, всплыла безумная картина: я лежу на полу, как вытащенная на сушу рыба. Усилием воли я заставила себя дышать. Мир померк и приобрел серый оттенок; я смотрела на него, как сквозь запотевшее стекло. Спина загорелась от острой боли; такая же боль пронзила левую ягодицу. «Нет. Нет, у меня больше нет этих шрамов. У меня их нет. Нет».
Чтобы справиться с собой и начать дышать, мне понадобилось несколько секунд. Я взглянула на Гейб, которая молча восседала за столом, виновато глядя на меня своими темными глазами.
– Вот черт.
На этот раз я произнесла это уже почти своим голосом. Словно меня сильно ударили, и от этого у меня сбилось дыхание.
Гейб кивнула.
– Я знаю, ты там училась. До того, как состоялся суд, и Гегемония закрыла школу. Муркок была старше тебя на несколько лет и давала на суде показания.
Во рту было сухо, словно в пустыне.
– Я знаю, – безжизненным голосом произнесла я. – Sekhmet sa'es, Гейб, это же…
– Напоминание о твоем пошлом прошлом?
Впервые шутка Гейб меня не рассмешила. Сейчас мне вообще было не до смеха.
Внезапно я почувствовала, что правая рука сама ухватилась за левое плечо, словно хотела вырвать из него непрерывную боль. Я снова уставилась на листок розовой бумаги. В его верхней части стоял торопливо начертанный глиф. От него не исходила энергия – его не успели зарядить.
Вероятно, Кристабель что-то помешало. Или кто-то. Тот, кто разорвал ее на куски.
Неужели человек на такое способен? Мне приходилось видеть ужасные вещи, которые сотворяли с человеческим телом, но такое…
– Когда она это писала?
«Говорю деловым тоном, как в былые времена, словно стала прежней. Может быть, потому, что мне не хватает дыхания? Аллилуйя. Нужно срочно восстановить дыхание, и тогда все придет в норму. Это ведь так просто».
– Неизвестно, – ответила Гейб. – Мы обратились за помощью к Хэнди Мэнди, так она, когда это увидела, просто вырубилась, и все. Когда пришла в себя, сказала, мол, с нее хватит, и быстренько смылась, прихватив с собой бутылку, а потом нализалась так, что до сих пор не может протрезветь. Бутылка стояла на столе в спальне, где Муркок была… убита. Следов взлома не было – линии защиты на месте, правда, немного ослабли, но все же на месте. Защита была взломана изнутри.
«Изнутри?»
– Значит, это был кто-то, кого она знала?
Мне снова захотелось схватиться за плечо, но я удержалась, только сжала пальцы. В воздухе появился новый запах.
Страх. Острый, липкий запах страха, словно я преследую преступника.
Но пахло не от преступника, а от меня. Глаза Гейб потемнели, брови сдвинулись.
– Этого мы не знаем, Дэнни.
– А две предыдущие жертвы?
– Здесь тоже есть кое-что… интересное. Первая – некий Брайс Смит, зарегистрирован как нормал. Только жил он в доме, где была установлена невероятно мощная защита. Возле его тела магических знаков не было. Вторая жертва – Урсула, девица из заведения Полиамур.
Гейб презрительно скривила губы.
Я тоже. Полиамур – трансвестит, королева продажного секса Сантьяго-Сити. Впрочем, винить ее было не в чем – секс-ведьмочками рождаются, к тому же нормалы так презирают и боятся псионов, что мы просто вынуждены держаться своего сообщества. Хотя… как все-таки хорошо, что я не родилась секс-ведьмой.
– Нормал, секс-ведьма и некромантка. – Я покачала головой и откинула с лица иссиня-черную прядь волос. – О боги.
– Больше мы ничего обнаружить не смогли, – сказала Гейб. – Поэтому решили обратиться к тебе.
«Очень мило. Копы зовут меня на помощь, когда дело у них не клеится. Очевидно, это большая честь?»
От этих мыслей легче не стало. Я снова взглянула на бледно-розовую бумагу. Гейб сидела не шевелясь.
«ВСПОМНИ РИГГЕР-ХОЛЛ». Эти слова, написанные на розовой бумаге, стояли у меня перед глазами, словно в чем-то обвиняя. Мне не хотелось вспоминать о «Риггере». Напротив, я делала все, чтобы его забыть.
«Как хочется сказать Гейб, что я возьмусь за это дело только ради нее». Я швырнула записку на стол, словно она обожгла мне пальцы. Будь это и в самом деле так, я бы не удивилась.
Пронзительный телефонный звонок раздался именно в тот момент, когда я уже открыла рот, чтобы сказать Гейб, что не могу взяться за это чертово дело. Просто не могу, и все. Ничто не может меня заставить даже думать о «Риггер-холле», разве что самая крайняя необходимость. На самом же деле я смотрела на две бутылки бренди и соображала, хватит ли мне их, чтобы как следует напиться. В прошлый раз я отключилась примерно около шести. В то же время в глубине души я понимала, что демонская природа не позволит алкоголю взять верх над памятью; куда там, с моим-то метаболизмом…
– Спокарелли, – рявкнула в трубку Гейб.
Долгая пауза.
– Да чтоб мне… вы уверены?
На мгновение наши глаза встретились, и тут я увидела.
Под глазами Гейб залегли темные круги; ее светлая кожа приобрела такой мерзкий оттенок, какого я никогда раньше у нее не видела. На скулах и шее ходили желваки. Гейб выглядела очень исхудавшей, в ее темных глазах застыли ужас и отчаяние.
Случилось что-то страшное. Гейб в ярости. Она – коп-псион, и в часы ее дежурства кто-то убил двух псионов. Кто? Спятивший нормал, может быть, один из луддеров, решивший в знак протеста перебить всех псионов? Да, но разве обычный человек на такое способен? И как ему удалось взломать защиту изнутри?
А может быть, это вендетта? Месть одного из тех, кто, как и я, познал все ужасы заведения, где ребенка некому защитить? Да, но кто смог бы ждать своего часа столько лет, чтобы потом действовать со звериной жестокостью? Может быть, их целая группа? Или один человек?
– Задержите их, – наконец сказала Гейб. – У меня сидит Валентайн. Мы немедленно отправляемся в морг. – Снова пауза. – О'кей. Пока.
Она осторожно положила трубку.
– Звонил капитан. Об убийствах уже известно прессе.
Я поморщилась. Потом открыла рот, чтобы сказать: «Нет, я не могу. Найди кого-нибудь другого».
Но вместо этого я произнесла:
– Ты не училась в «Риггер-холле», Гейб.
Ее карьеру я знала не хуже своей, не хуже карьеры Джона Фэрлейна. Некроманты – редкое явление, поэтому мы прекрасно осведомлены о делах друг друга. Теперь, когда погибла Кристабель Муркок, в городе осталось всего три некроманта; двое из них в настоящее время находятся в полицейском участке.
Разумеется, Гейб не училась в «Риггер-холле», поскольку не была ни бедной, ни сиротой.
– Верно. – Гейб слегка покраснела. – Я училась в «Страйкере». У моей матери были деньги, ты же знаешь… но… в «Риггере» учился Эдди.
Эдди. Ее друг. Скинлин.
Он отправился с нами в Нуэво-Рио, где из-за меня чуть не потерял Гейб и едва не погиб сам. Оказывается, он учился в «Риггере», а значит, его так же, как и меня, мучили ночные кошмары. Сеть под названием «чувство долга» опутывала меня все туже.
«О черт».
– Как я понимаю, мы идем в морг.
Ответом мне был такой красноречивый взгляд, такой вздох облегчения, что я поняла: Гейб понятия не имеет о том, что все мысли ясно читаются у нее на лице.