— Ты дрожишь. — Кейт положила руку ей на плечо. — Не надо, Фан, все будет хорошо. Беспокоиться не о чем.
— Знаю. Я просто боюсь.
— Такие места существуют, и тебе будет невредно посмотреть, как оно там, изнутри.
— Только бы…
— Только бы тебя там не оставили, да, милая?
— Да, меня это очень беспокоит.
Барт рассмеялся.
— Ты сама себя пугаешь. Не бойся, Фан, тебя никто там не оставит. Кого-то другого — да, но только не такую милую девочку.
Кейт обняла ее за плечи.
— Это совесть тебя мучает, вот что. Не иначе как в этой красивой головке прячется какой-то темный секрет.
— У нашей Фан только один темный секрет — Пип Пейджет, — усмехнулся Барт. — Поэтому бедняжка и чувствует себя виноватой по ночам.
Фанни поняла, что он имеет в виду, и покраснела. Леди и джентльмены вроде Брэев и всех тех, кого она видела приходящими и выходящими из красивого особняка на Парк-лейн, всегда казались ей холодными и сухими, начисто лишенными того томительно-щемящего чувства, что испытывала сейчас она сама. Они не походили на людей, окружавших ее в Кенильворте — фермеров и всех тех, кто жил настолько близко к природе, что сами плотские удовольствия были для них понятны и естественны. Появлявшиеся в доме Брэев изысканные леди и джентльмены принадлежали к другому миру, в котором чувственность женщины приравнивалась к греху, а доминантной силой везде и повсюду выступили мужчины.
Кучером был толстяк с красной физиономией, пронизанной синими прожилками и испещренной оспинами. Фанни Джонс сидела, придерживая одной рукой стоящую на коленях корзинку и поглядывая беспокойно на меняющийся городской пейзаж. Экипаж остановился на перекрестке Стоунс-Энд и Тринити-стрит. Кучер повернулся и коротко объяснил, куда ей идти дальше, и как найти дорогу в тюрьму. Он также сказал, что будет ждать ее здесь в течение часа, хотя, по его мнению, она должна справиться с делом за вдвое меньшее время. Возница сделал вид, что не заметил слоняющегося неподалеку юнца в мешковатых, оборванных штанах и длинной засаленной кофте. Оттолкнувшись от стены, которую только что подпирал, паренек двинулся в том же направлении, что и Фанни Джонс. Профессор, как всегда, предпочитал не оставлять ничего на волю случая.
Желающий пройти к тюрьме на Хорсмангер-лейн должен был свернуть со Стоунс-Энд в узкий и мрачный переулок, который вел к главному входу у приземистого, с плоской крышей строения, места в котором хватало и для начальника тюрьмы со всей семьей, и для виселицы, последнего места встречи для многих несчастных.
— Посещение? — бесстрастно спросил охранник.
— Принесла продукты для заключенного, сэр, — ответила Фанни с ударением на «сэр».
— Имя?
— Чье имя, сэр?
— Заключенного, девочка.
Охранник принял ее за служанку, что было неудивительно. К такому выводу его подтолкнул, вероятно, фасон платья. К тому же в тюрьме содержалось немало должников, постоянно принимавших передачи с продуктами и одеждой от друзей, пребывающих в не столь стесненных обстоятельствах.
— Моран. Полковник Моран.
Охранник уставился на нее через решетку с таким видом, с каким разглядывают обычно какую-нибудь диковинку на ярмарке.
— Моран? Тот самый, убийца, да? И кто же это о нем так заботится?
— Знакомый офицер, — ответила Фанни, повторив то, чему учил ее Мориарти.
Дубленое лицо за решеткой сморщилось, изобразив отдаленное подобие улыбки.
— Товарищ по оружию. Имя?
— Полковник Фрейзер.
Снова гримаса.
— Что ж, подбирать слуг полковник Фрейзер умеет.
Заскрипели задвижки. Дверь распахнулась.
— Ладно. Доставишь свой «Фортнум и Мейсон»,[39] а там, смотришь, и ко мне заглянешь опрокинуть стаканчик.
Гримаса обернулась ухмылкой.
Фанни не пришлось даже стараться — кровь прихлынула к щекам, смущение смешалось со злостью, которую с трудом удалось скрыть.
— Меня ждут назад. У полковника очень строгие порядки.
Надзиратель кивнул.
— Может, в выходной?
— Извините, но это очень трудно.
— Разрешение на посещение заключенного тоже трудно получить.
Фанни облегченно вздохнула.
— Мне с ним видеться необязательно, — улыбнулась она. — Только корзинку доставить, вот и все.
Дверь за ней закрылась. Снова скрипнули задвижки. За узким двором она увидела низкие, обшарпанные, производящие самое унылое впечатление здания и людей — заключенных и надзирателей одетых в синее, со связками ключей, свисающих с металлических колец, вдетых в блестящие ремни.
Охранник еще раз посмотрел на нее острыми, голодными глазами, потом пожал плечами и кивнул.
— Как знаешь.
На привинченной к стене длинной деревянной полке лежали три или четыре тяжелых гроссбуха. Заглянув в один из них, охранник громко окликнул одного из надзирателей, приглядывавшего за кучкой заключенных.
— Уильямс!
Услышав свое имя, надзиратель быстро подошел к караульной будке. Охранник перевел взгляд с Фанни на Уильямса.
— Посетитель к Морану. Мужской блок А, камера семь. Жратву принесла, так что наедине можешь их не оставлять. Да оно и не положено.
Надзиратель кивнул.
— Тогда сюда, девочка.
Фанни проследовала за ним и повернула направо. Два внушительных здания смотрели друг на друга через двор — магистрат слева и тюрьма справа. Заключенные, мимо которых она проходила, вовсе не выглядели очень уж страшными. Объяснялось это тем, что в этом блоке содержались преимущественно должники, незадачливые торговцы, которые, тем не менее, пребывали в неплохом расположении духа.
Вслед за надзирателем она повернула налево, миновала еще одни ворота и свернула вправо. О том, что они вступили непосредственно на территорию тюрьмы, догадаться можно было по характерному запаху мыла и чего-то еще, незнакомого, тяжелого, гнетущего. К запаху добавлялось несмолкаемое эхо, звуки из кошмара — шорох шагов, стук дверей, глухое бормотанье, все далекое, сжатое тесным пространством и приглушенное толстыми кирпичными стенами.
В конце концов они оказались в длинном, узком коридоре с железными дверьми камер, пронумерованными белой краской.
— Мужской блок А, камера номер семь. — Надзиратель остановился и выбрал на связке нужный ключ.
Заскрежетал замок. Дверь открылась.
— Моран! — рявкнул Уильямс. — Девушка с передачей.
Фанни не знала, чего ожидать, что и как будет происходить.
Она оказалась в помещении с деревянным полом и голыми кирпичными стенами. Единственным источником света служило небольшое зарешеченное оконце на дальней стене, расположенное почти под потолком, на высоте примерно в семь футов. Вся мебель состояла из подвесной койки, умывальника в углу, маленького столика и табуретки.
Моран сидел за столом, обхватив голову руками — классическая поза заключенного, — и Фанни едва не вскрикнула, когда он взглянул на нее. Полковник не отличался привлекательностью и в лучшие времена, но сейчас, в ситуации крайней опасности, выглядел просто ужасно: блуждающий взгляд, дрожь, пусть и малозаметная, но проступающая и в руках, и в плечах, и на лице.
Глаза не выдали ни намека на узнавание, рот приоткрылся, как будто Моран хотел сказать что-то, но не смог по причине некоего внутреннего паралича.
— Полковник Моран, — негромко сказала Фанни, делая шаг вперед. — Ваш старый друг, полковник Фрейзер, прислал вам эту корзинку и спрашивает, нужно ли вам что-то еще?
— Фрейзер? — Он наморщил лоб, словно силясь вспомнить что-то, и столь очевидны были его растерянность и недоумение, что Фанни на мгновение оцепенела от страха. Что если Профессор ошибся, назвав ей не то имя? Но тут на лице заключенного появилась бледная тень улыбки.
— Джок Фрейзер, — пробормотал он. — Старина Джок. Да, весьма любезно с его стороны. Весьма. — Полковник горько усмехнулся. — Боюсь только, что и старине Джоку не снять меня с виселицы.
Фанни сделала еще шаг вперед и поставила на стол корзинку.
— Сэр, он обещал прислать меня еще раз на этой неделе.
— Передайте ему, что он верный друг.
Она подождала еще немного, потом поняла, что свидание — если это можно так назвать — окончено. Разумеется, ей было невдомек, что содержимое оставленной на столе корзинки подводило черту под тем сроком, что был определен полковнику Морану для пребывания в нашем грешном мире.
Дверь закрылось. Фанни хотелось только одного: как можно быстрее покинуть это мрачное место, но надзиратель не спешил, и она поймала себя на том, что считает до десяти, — привычка осталась с детства и помогала пережить самые неприятные мгновения.
Наконец Уильямс выпрямился и кивнул.
— Возвращаемся. Или желаете что-то еще посмотреть?
— Спасибо, сэр. Я лучше пойду.
Выйдя за тюремные ворота, она едва удержалась, чтобы не побежать; она чувствовала себя преступницей, единственное желание которой — как можно скорее покинуть место заключения. Только бы добраться до дома и смыть с себя все запахи этого жуткого заведения.
Незадолго до шести Мориарти начал одеваться, готовясь к встрече с Элтоном в «Кафе Ройяль». В это же самое время в тюрьме на Хорсмангер-лейн началась пересменка: на службу заступали надзиратели и охранники ночной смены.
Дежурный по мужскому блоку А двинулся по привычному маршруту, обходя вверенную ему территорию, и спустя несколько минут подошел к камере номер семь и заглянул внутрь через маленькое оконце в двери. Представшая его глазу картина зафиксировалась в мозгу не сразу, а когда это наконец произошло, надзиратель резко отдернул голову. Секундой позже он уже отпирал замок и звал на помощь.
Моран лежал на полу у стола, рядом с опрокинутой табуреткой. Он успел выпить стакан вина и съесть кусок мясного пирога, из остатков которого недобрым, обвиняющим взглядом смотрела половинка сваренного вкрутую яйца.
Ни надзиратели, ни доктор, подоспевший к месту происшествия минут через пять, помочь полковнику уже не могли. Морана обильно вырвало, и, судя по положению, смерть его была крайне мучительной.