— Я им настроение подпорчу. — Пейджет сжал кулаки — ему предстояло выполнить самое главное задание вечера. — Сколько твоих ребят приглядывают за черным ходом?
— Четверо, но бойцы из них никакие.
Пейджет кивнул и негромко отдал необходимые распоряжения, отправив четверых своих громил к задней двери — отлавливать тех, кто попытается сбежать, и при необходимости ударить с тылу.
Внутреннюю планировку притона он уже знал — Мориарти удалось раздобыть планы соседних домов, представлявших собой копию штаб-квартиры Грина. Высокое, узкое здание с заброшенным садиком, примыкающим к боковой стене. За передней дверью начинался коридор, который вел к большой комнате в задней части дома; за дверью слева находилась гостиная. Внизу помещалась небольшая кухня; задняя лестница вела на второй и третий этажи, на каждом из которых было по три комнаты. Был еще чердак с мансардными окошками.
Закончив с приготовлениями, Пейджет свистнул. Услышав сигнал, отряд устремился к передней двери, которую разнесли в щепки тремя ударами кувалды.
Майкла Грина оповестили о вторжении, но приготовиться он все равно не успел. Когда люди Пейджета ворвались внутрь, от двери гостиной метнулась какая-то фигура — сторож, уснувший, должно быть, на своем посту у окна. Он бросился к большой задней комнате, откуда донеслись крики и невнятный шум то ли завязавшейся потасовки, то ли торопливого бегства.
Люди Пейджета, человек шесть, были уже в коридоре, когда мечущийся сторож добежал до двери и, обернувшись, выпустил пять пуль в приближающихся преследователей. Палил он наугад, не целясь, но промахнуться было трудно — трое упали, и один из них уже не поднялся.
Эхо первого выстрела еще гуляло между стен, когда Пейджет вырвал из-за пояса револьвер и открыл ответный огонь.
В комнате за дверью что-то грохнуло — ребята Пейджета ломились с тыла, — и в следующее мгновение злая волна докатилась до конца коридора, и там разделилась надвое: человек пять или шесть бросились вверх по лестнице.
Две наступающие с разных сторон силы сошлись в большой задней комнате, и люди Грина оказались зажатыми между ними, как ветчина в сэндвиче. Противники сцепились в жестокой схватке. И те, и другие дрались не на жизнь, а насмерть. Здесь не действовали никакие правила — ни чести, ни благородства, ни те, что ввел в свое время маркиз Куинсберри.[60]
Они кусались и толкались, били наотмашь и пинались, пускали в ход локти и колена. Крики и стоны смешивались с хрустом костей и хрипами.
Пейджет сразу же увидел Майкла Грина, отступавшего к двери в кухню, но Батлера в общей сваре не заметил. Он попытался пробиться к Культяшке, но наткнулся на невысокого, плотного крепыша, поднаторевшего в искусстве рукопашной драки. В правой руке тот сжимал длинный, устрашающего вида нож, которым размахивал перед собой, держа противника на расстоянии и делая внезапные и опасные выпады.
Пейджет принял единственно верное решение: вскинул руку с револьвером, оттянул большим пальцем боек и спустил курок. Промедление в доли секунды едва не стоило ему жизни, но потом он понял, что оружие дало осечку, и в последний момент с силой ударил рукояткой по выброшенной вперед руке врага. Крепыш проворно, что удивительно для человека немалого веса, отступил в сторону, и револьвер лишь задел по касательной рукав; сам же Пейджет отпрыгнул вправо, уклоняясь от лезвия, едва не проткнувшего ему живот.
В следующий миг он запустил бесполезный револьвер в лицо противнику, но тот пригнулся и устремился на безоружного врага, представлявшего теперь большую и весьма уязвимую цель. Сталь прыгала слева направо, и понять, откуда ждать удара, было невозможно.
Пейджет выбросил кулак, целя в ямочку под кадыком. Под костяшками пальцев что-то хрустнуло. Враг всхрапнул, издав звук, похожий на свист паровоза, лицо его моментально побагровело, отчего под левой ноздрей обозначилась кучка мелких бородавок, лоб покрылся потом, а по щеке побежали тонкие струйки крови.
Не теряя времени, Пейджет врезал ему коленом в пах. Крепыш взвыл от боли, согнулся, упал на колени и вскинул руки, выронив нож. Пейджет вогнал кулак в горло, и противник, захлебнувшись криком, рухнул на спину, под ноги дерущимся, и затих.
Выпрямившись, Пейджет увидел, что Грин оттолкнул одного из экзекуторов и уже тянется к двери. Выставив вперед плечо и отбиваясь от нападающих локтями и ногами, он врезался в толпу, но опоздал — Культяшка выскользнул за дверь. Кто-то свалился, перекрывая выход, и Пейджету пришлось отодвигать тело, что стоило еще нескольких драгоценных секунд.
Он снова потерял Культяшку из виду, потому что дверь из кухни, за которой находился огороженный садик, захлопнулась перед носом, отрезав хриплое дыхание и звук удаляющихся шагов.
Пейджет быстро проверил револьвер, толкнул дверь и вывалился в сад.
Майкл Грин уже добежал до дальней стены и даже успел на нее забраться. Его силуэт четко проступил на фоне хмурого неба. Пейджет аккуратно прицелился и выстрелил — в то же мгновение Грин перевалился через стену.
Опасность добавила Культяшке прыти — когда Пейджет подбежал к каменной ограде, птичка уже улетела, не оставив ни перышка.
Он огляделся, прислушался — ничего — и, выругавшись с досады, вернулся к дому. Сражение окончилось, и победители помогали своим раненым и выстраивали у стены тех из побежденных, кто еще мог стоять. Дело было сделано, но достичь главной цели — захватить Грина или Батлера — не удалось.
Поиски наверху тоже не дали результата — вниз привели всего лишь четырех головорезов Культяшки.
— Батлера не нашли? — спросил Пейджет.
Ответом было угрюмое молчание.
Он знал, что времени у них мало, что скоро здесь будет полиция, но уходить не спешил. Отовсюду доносились стоны, хрипы, глухие проклятия, но в какой-то момент за ними послышался другой звук — тихий, жалобный плач. Звук шел из дальнего угла кухни, где, сжавшись в комочек, сидела женщина.
Пейджет без лишних церемоний схватил ее за плечо и выволок на свет.
— Ты кто такая? Гринова шлюха? — грубо спросил он и почему-то представил, как в других обстоятельствах что-то подобное говорит Фанни Джонс его враг, Грин.
Женщина невнятно забормотала. Закопченное лицо, грязная, в пятнах от жира бурая юбка, волосы, от природы светлые, спутанные и засаленные — жалкое зрелище.
— Так ты кто? Ну же, отвечай. — Слова сами срывались с языка, грубые, колючие, как удары кулаком.
— Чердак… — пропищала несчастная. — Ради бога, сэр, поднимитесь на чердак…
— Кто там? На чердаке? Батлер?
— Нет, сэр. Батлер убежал, когда ваши ворвались. Это он… — Только теперь Пейджет заметил у нее на левой щеке набухающий синяк. — Идите на чердак. Он там… Берт…
В горячке схватки, занятый Грином, Пейджет совсем позабыл про Берта Спира. Теперь он бросился к лестнице, сделав знак двум своим парням, которые последовали за ним, волоча за собой заплаканную женщину.
Спир лежал на спине поперек грязного матраса. Больше на чердаке никого не было. На первый взгляд он казался мертвым, потому что Грин и Батлер оставили пленника не в лучшем состоянии: разбитое лицо, все в корке запекшейся крови, пятна от ожогов на плечах и предплечьях, расплющенные пальцы с вырванными ногтями…
Только когда его подняли, Спир очнулся и застонал.
— Все в порядке, Берт. Это я, Пип. Ты теперь с нами. Мы отвезем тебя в Лаймхауз.
Спир попытался поднять голову.
— Девушка… там девушка… Бриджет… Возьми ее с собой… Она хорошая…
Пейджет повернулся к женщине.
— Это ты?
Она кивнула.
— Да. Я — Бриджет. Он был добр ко мне.
Спира вынесли из дома и положили на стоявшую в соседнем переулке повозку. Проводив ее взглядом, Пейджет взял женщину за руку.
— Идем. — От нее все еще пахло кухней. — Возле Олдгейта ждет кэб. Дойти сможешь?
Бриджет кивнула.
— Он поправится?
Пейджет потянул ее за собой — встречаться с полицией не хотелось.
— Кто? Берт Спир?
— Да.
— Его отвезут в надежное место, а там о нем позаботятся.
Бриджет едва поспевала за ним.
— Так вы — люди Профессора? — отдуваясь, спросила она.
— Что ты о нем знаешь?
— Слышала разное. Там, у них. Много чего слышала, хотя выходить не давали.
— Так они держали тебя в доме? Зачем?
— Чтоб готовила… прислуживала… — Она запнулась. — Ну и все остальное. Ублюдки. Жаль, что вы их не схватили — Культяшку да этого зверя, Батлера.
— Мы за ними и пришли. Но ничего, еще возьмем. Сегодня мы их прилично приложили, а прятаться от Профессора долго у них не получится.
Подошли к кэбу. Пейджет помог ей подняться, думая о том, какая она на самом деле, эта несчастная, грязная и испуганная женщина, над которой так долго измывались Грин и Батлер. Должно быть, что-то в ней есть, некий дух или еще что незримое, привлекшие внимание Спира. Не зря же он вспомнил о ней, едва лишь придя в себя.
На Пейджета вдруг накатила волна усталости. Он чувствовал запах — крови, пота и страха, — видел распухшие костяшки пальцев, ощущал боль во всем теле. Обнять бы сейчас Фанни, прижаться к ней, услышать ее ласковый шепот… Как всегда, мысли о ней пробудили желание, а следом пришло чувство неудовлетворения, появлявшееся каждый раз, когда он думал о Фанни. Перед глазами оживала картина: залитая солнцем лужайка, уютный коттедж, розы перед домом, дети, вцепившиеся в юбку матери, и чистый воздух в легких.
Пейджет отодвинул подальше неуместные мысли. Слишком многим в своей жизни он был обязан Профессору, чтобы мечтать о какой-то другой жизни, кроме той, что определил для него хозяин. Пейджет наверняка не понял бы человека, назвавшего его романтиком в душе.
В Лаймхаузе все кипело и бурлило: женщины перевязывали раненых, мужчины разбирали добычу, выпивали, а некоторые даже умывались и заводили стирку — в кругу уголовного братства такие процедуры считались баловством и широкого применения не находили, но зато одобрялись Профессором.