– Да, – прошептала я. В моем ухе громко, заглушая все остальные звуки, прозвучал женский голос: «Мое».
Я отступила, но Софи крепко держала мою руку.
– С тобой все в порядке?
Я не ответила. Мой взгляд переместился с колыбели на табличку с ней рядом. «Колыбель семьи Вандерхорст». Ниже шрифтом помельче было написано: «Подарено в 1922 году Л. Вандерхорст». В следующий миг что-то вцепилось мне в шею. Я вырвалась из рук Софи и бросилась к выходу.
Она догнала меня на улице, где я, упершись ладонями в колени, пыталась отдышаться на тротуаре.
– Что случилось?
Я покачала головой.
– Там была эта женщина – призрак из моего дома, которая все время повторяет слово «мое». С колыбелью. Она поцарапала меня.
Я подняла волосы, где от соленого пота зудела моя кожа.
– Мелани, извини, что я привела тебя. Я не знала…
– Я тоже. Но я рада, что пришла. Потому что эта женщина действительно начинает меня бесить. Может, она на что-то и обижена, ей пора уйти. – Я выпрямилась. Мой гнев подпитывал мое негодование, и я вновь, пусть совсем чуть-чуть, ощутила себя прежней.
Уголки ее рта приподнялись в легкой улыбке.
– И это хорошо, правда?
– Может быть. Мне просто нужно выяснить, кто она такая, чтобы отправить ее туда, где ей место. – Я на миг умолкла, переводя дыхание, а мой мозг начал медленно приходить в движение.
– Знаешь, Мелани, это может быть ответом на все твои текущие проблемы.
Я хмуро посмотрела на нее.
– Что ты имеешь в виду?
– Постарайся понять, чего тебе хочется, и затем идти к этому. Ты никогда не достигнешь того, чего хочешь, пока не признаешься себе, что это такое.
Все еще ощущая от слов Софи обиду, я прижала к затылку чистую салфетку.
– Я доеду на велорикше, – сказала я. – Если хочешь, могу подвезти тебя к твоему велосипеду.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Думаю, тебе лучше побыть одной. Я позвоню тебе позже. – Она нашла в рюкзаке мои шпильки, и мы поменялись туфлями.
Затем, махнув рукой, она повернулась и пошла обратно по Митинг-стрит. Я наняла велорикшу, ожидавшего возле музея, и, пока он, крутя педали, вез меня обратно на Брод-стрит, сидела молча, а слова бабушки звучали в моей голове: «Чем раньше ты решишь, что тебе нужно, тем лучше. И тогда будь готова сражаться за это». Когда я впервые их услышала, я подумала, что самым сложным будет сражение. Увы, я быстро поняла, что это не так.
Глава 17
К середине октября я была ничуть не ближе к ответам, которые искала. Казалось, весь мир сочувственно тянет резину: запрос на эксгумацию прочно увяз в бумажной канители, окончательные результаты анализа ДНК останков еще не были получены, а личность моей мучительницы и плачущего ребенка оставались такой же загадкой, как и прежде.
Даже регулярные скандальные газетные статейки про дом Вандерхорстов и «незаконных владельцев» временно прекратились. Автор переключила свое внимание на другие уважаемые чарльстонские семьи и их дома, правда, с куда более пристойной историей. Я представила, как репортер Сьюзи Дорф, словно аллигатор на дне ручья, залегла и ждет, пока ей подбросят очередной лакомый кусочек, чтобы она могла написать свой следующий материал.
Нола осталась со мной, несмотря на все попытки Джека заставить ее пересмотреть свое решение. Со своей стороны я обнаружила, что мне приятно присутствие в доме живого, дышащего человека – вернее, обычно троих, так как Олстон и Купер Равенель были частыми гостями. Нола часто видела Джека, но, верный своему слову, он избегал навещать ее, когда я была дома. Тем не менее я показала ему примерно сто тридцать домов по всему Чарльстону и брала с собой, когда посещала врача. Джек был вежлив и заботлив, но держался отстраненно. Как я и просила.
От Нолы я узнала, что он хорошо продвинулся в работе над книгой об убийствах Маниго и даже нашел нового литературного агента, который очень надеялся, что у Джека скоро будет контракт. Я сказала себе, что это объясняет, почему мысли Джека как будто были заняты чем-то еще, когда он бывал со мной. Я на всякий случай спросила Нолу, и она подтвердила, что новой женщины в его жизни не было. Впрочем, какая разница?
С наступлением второго триместра тошнота утихла, как и – хотя не все – кожные проблемы. Мои волосы впервые в жизни стали густыми и блестящими, а мой аппетит вернулся с удвоенной силой. Вместе с Амелией и моей матерью я начала заниматься спортивной ходьбой, но даже эти энергичные прогулки были бессильны дать отпор пугающему весу, который я набирала на глазах. Я начала воспринимать встречи с доктором Уайз как вызовы в кабинет школьного директора.
Инерция ранних сроков беременности тоже, похоже, осталась в прошлом. Я вошла в режим готовящейся к гнездованию мамаши. Как будто мое подсознание признало мою прежнюю решимость выяснить, чего же я хочу, а борьба за это застопорилась из-за всех пресловутых кирпичных стен, о которые я продолжала биться головой.
Мне срочно требовалось найти что-то новое, разработать стратегию, упорядочить и внести в электронную таблицу. По крайней мере, это было бы какое-никакое занятие, ведь до сих пор я так и не смогла продвинуться вперед ни в каком аспекте моей жизни.
Я толкнула входную дверь. Над верандой тотчас пролетели звуки пианино. Я тихонько вошла, поставила в вестибюле сумки с покупками – трофеи нашей совместной охоты с Амелией и моей матерью за аксессуарами для детской, – сбросила с опухших ног туфли и на цыпочках прошла через холл к музыкальной комнате.
Я слышала обрывок мелодии раньше, но эта версия была богаче, со звучными аккордами и подробным текстом. Я замерла у двери, слушая Нолу; ее голос и музыка быстро сняли накопившееся за день напряжение. Внезапно она перестала играть и сердито хлопнула руками по клавиатуре. Я невольно вздрогнула.
– Прекрати! – крикнула она. – Ты меня отвлекаешь!
– Извини, Нола. Ты не ожидала застать меня здесь.
Она вздрогнула, увидев меня, и нетерпеливо покачала головой.
– Да не ты. Она. Ты чувствуешь запах роз?
Я принюхалась, но ощутила лишь запах полироли и веганской еды, которую миссис Хулихан готовила в духовке.
– Нет. А ты?
Она кивнула.
– По крайней мере, этот призрак с розами. Вторая раздражает меня куда больше. Она постоянно играет всего три ноты.
Я прислонилась к дверному проему и попыталась скрестить на груди руки. Впрочем, я тотчас была вынуждена оставить попытку, так как мне мешал бюст.
– Извини, что они тебе мешают. Я бы заставила их уйти, если бы могла. Но, увы, теперь я не могу с ними общаться, и что еще хуже, я даже не знаю, кто они и почему они здесь.
Она театрально вздохнула.
– Я знаю. Просто с такой скоростью я никогда не закончу эту песню для Джимми Гордона. Мой агент – а я до сих пор не могу поверить, что у меня есть агент, но папа сказал, что без него никак, – дал мне крайний срок, который мне совсем не нравится, но что поделать, придется подналечь. Просто очень сложно что-то придумать, когда тебя вечно отвлекают два спорящих призрака.
– Добро пожаловать в мой мир, – пробормотала я, входя в комнату. – Я рада, что они тебя не пугают.
Нола пожала плечами, легонько постукивая пальцами по клавиатуре.
– Меня трудно напугать. То есть мама вернулась, но меня она не напугала. Потому что если ты хороший человек при жизни, то останешься хорошим, когда умрешь.
– Думаю, в целом ты права. По крайней мере, таков мой опыт.
Я на мгновение задумалась.
– За исключением призрака той женщины, которая, похоже, связана с останками ребенка, – сказала я, понизив голос. – Моя мать считает, что ее в чем-то обидели, и поэтому она злится, а не потому, что она злая по натуре.
Нола кивнула и застыла на месте, склонив голову набок.
– Чувствуешь запах роз? Он даже стал сильнее. Как будто меня бросили лицом в розовый куст.
– Ой! – пошутила я в попытке развеять гнетущую атмосферу, что начала собираться в маленькой комнате, словно темные облака на горизонте. Я глубоко втянула в себя воздух.
– По-прежнему не чувствую никаких роз.
Нола прищурилась.
– Больше ничего не вижу – даже туманных образов, как в первой половине беременности. Я могу спокойно посмотреть в зеркало, не опасаясь увидеть кого-то позади меня. Но часть меня… – Я пожала плечами, не зная, что хочу сказать.
– Да-да. Я поняла. Это все равно как жить с моим отцом. Когда его нет, я скучаю по нему, когда же он рядом, он меня просто бесит.
– Твой отец производит такой эффект на многих людей.
Нола наградила меня до боли знакомой, с ямочкой на щеке, улыбкой, затем мы обе вздохнули и рассмеялись. Она вновь посмотрела на клавиатуру, и ее лицо посерьезнело.
– Я играю в школьном рождественском спектакле Марию, и подумала, что вдруг ты захочешь прийти, – сказала она, мягко нажав одну из белых клавиш. – Если только у тебя на этот вечер нет никаких планов с тем детективом, который вечно вертится рядом. Шестое декабря.
– Поздравляю! Это просто здорово, учитывая, что ты новичок. – Я подняла телефон и принялась печатать в календаре. – Ну вот. Готово. И даже будь у меня какие-то планы, ты все равно на первом месте.
– Только не приводи того детектива, хорошо?
– Я думала, тебе нравится Томас.
Что, вообще-то, было моей проблемой. Томас мне нравился. Даже очень. У нас были общие обеды, мероприятия, фильмы, пикники, морские прогулки и даже первое причастие племянницы. И все же это было скорее дружбой. Он еще ни разу не пытался меня поцеловать, то ли из-за моей растущей талии, то ли потому, что подозревал, что каждый раз, глядя на него, я хочу видеть Джека.
– Он хороший и все такое. Просто…
– Что просто?
– У всех моих друзей есть мама и папа, и все они будут на спектакле. И я подумала, что, поскольку ты мне почти что мама, ты и папа могли бы на один вечер стать моими родителями.
Мое сердце мгновенно превратилось в мармеладную конфету, но если я чему-то и научилась из общения с подростками, так это тому, что несмотря на первоначальный порыв обнять ее и крепко прижать к груди, всегда нужно сохранять нейтралитет.