не отличались от других пассажиров «Пивной станции». Да и разговор между ними шел соответствующий — простой, как местная закуска.
— Не могу привыкнуть к этим сухарям. — Скат покрутил в руке очередной бублик. — В Ростове пиво пьют только с вяленой рыбой! Ты слышал про донского рыбца, шемайку, чебака весом килограмма четыре? Ну, может, три… А посмотришь через него на солнце — он просвечивает насквозь! А лакерда из сома! А майская селедка, которую жарят на сковородах, отчего из окон домов идет густой рыбный дух… А когда ешь — никакого неприятного запаха! Зато румяная хрустящая корочка, нежнейшее распадающееся мясо…
— Слышал, слышал, — кивнул товарищ. — От тебя. Раз сто, не меньше! Да и привозил ты всяких рыбцов да распластанного сома. Только мне они не особенно…
— А вот давай в отпуске махнем на мою родину, сядем за донской стол, я тебя научу, как правильно есть рыбу. Войдешь во вкус — за уши не оттянешь! Гепард два раза приезжал, ему все очень понравилось…
Ерш нахмурился.
— Давай за него и других ребят… Помянем Пятачка, Реву, Огня, Осу…
Кружки со светлым бельгийским пивом соприкоснулись с глухим стуком.
— Чокаться водкой надо, — добродушно сказал плотный седой мужик, стоящий за соседним столиком. — Хотите, угощу?
— Спасибо, отец, мы водку не пьем, — ответил Ерш. — Мы спортсмены.
— А разве пиво спортсменам можно?
— Можно. В исключительных случаях и немного, — кивнул Ерш. Скат ничего объяснять не стал, только пристально посмотрел на неожиданного собеседника. Тот сразу потерял к ним интерес и отвернулся.
— Оса, может, и жив! — сказал Скат. — Мертвым его никто не видел, чего его поминать?
— А живым его кто-то видел? Он остался в прикрытии, а мы ушли…
— Ушли… Ушли-то не все! Нас ведь догнали! И Гепард не ушел! А кто должен был держать заслон?
— Значит, его быстро убили и пошли следом!
Скат тяжело вздохнул.
— Может, конечно, и так… Хотя «кинжалиста» не очень легко быстро убить…
— На что ты намекаешь?! Что он бросил заслон и скрылся?!
— Да ни на что я не намекаю! Это ты сказал, а не я…
— Ладно, проехали! — Ерш подозвал официанта и заказал еще пива. — А что, твоя новая подружка так у тебя и живет?
— Ну да. И когда мы спаслись из «Пчелки», я о ней первой вспомнил…
— Все так серьезно?
— Серьезней некуда. Я из-за нее в такую историю встрял…
— В какую?
— Слышал про три трупа на Щелковском?
— Конечно. Об этом по всем каналам трещат. И что?
— Они Женьку волокли в машину, как мешок с картошкой. А я как раз мимо ехал с дежурства…
— То есть африканский эпизод с «Черными леопардами» повторился на Щелковском шоссе? Ну, дальше что?
— Гну! Вмешался, меня переклинило, я и отработал по точкам…
— Ничего себе! — изумился Ерш. — А какая необходимость была их «спускать»? По-другому никак?
— Говорю же — переклинило. Действительно показалось, что я в джунглях против трех обезьян в красных беретах… Но оружие у них было, да и не простые это ребята — бандиты. По-другому — там мог мой труп остаться… Да и Женьке бы живой не быть!
— Верю! Но это ты никому не объяснишь. И никто тебя не поймет! Использовать «силат» вне боевых заданий запрещено, и мы все давали расписки. Как с оружием. «Силат» и есть оружие, а мы все на учете во внутренней безопасности, как постоянно вооруженные люди… Так что, как только выяснится, каким образом они убиты, тебя вычислят в течение часа!
— Может, рассказать все Слону? Он нам всегда помогает…
— И что? Если бы ты взял в оружейке автомат и изрешетил троих на шоссе, он бы стал тебя покрывать? Это не тот случай!
— Ну да… Ладно, будь что будет!
Хотя они внешне не отличались от окружающих любителей пива, разговоры их вышли за пределы атмосферы легкости и спокойствия, и если бы окружающие их услышали, то, скорей всего, спешно закончили бы пивную дегустацию и ломанулись на улицу…
— Кстати, ты поддерживаешь отношения с Ирой и Розой? — вдруг спросил Скат.
— Какими еще Ирой и Розой?
— Девчонками, которых мы отбили у «Черных леопардов»?
Ерш пожал плечами:
— Ну, что значит «поддерживаю отношения»? Иногда перезваниваемся с Ирой. Я ее с Восьмым марта поздравляю, она меня с Двадцать третьим февраля. Вот и все отношения. А что?
— Они же так и крутятся в шоу-бизнесе?
— Вроде да. А чем им еще заниматься? У Ирины отец — Василий Иванович — продюсирует всю эту тусовку, а Веня — муж Розы, песни сочиняет, музыку пишет. Неплохо зарабатывают, между прочим. А тебе зачем?
— Надо подружке помочь. Она поет хорошо, хочет стать артисткой.
Ерш хмыкнул.
— Позвоню, спрошу. Должны помочь. И Василий Иванович, и Вениамин прекрасно понимают, чем бы дело кончилось, если бы мы не подоспели. Помнишь, как они радовались, как нас благодарили?
— Да. Но благодарность проходит быстро. Это страх — никогда!
— Посмотрим. Не думаю, что они все забыли!
— А как думаешь — они поверили, что мы там охотились на носорогов?
— Не знаю. Думаю, они над этим не задумывались. Какая им разница?
— Тоже правильно. Хорошее пиво. Повторим?
— Нет возражений!
Они прекратили специфические разговоры и взяли еще по кружке светлого пива с короной из плотной белой пены. Как все.
Морг — далеко не самое веселое учреждение. Впрочем, все казенные дома мало располагают к веселью, наоборот — наводят на посетителей робость, уныние и опаску, но морг внушает самый настоящий, в прямом, а не переносном смысле страх, здесь непривычный человек чувствует себя еще более беспомощным и зависимым, чем в налоговой инспекции или собесе, потому что перед ним не просто чванливые и недоступные чиновники, а та самая старуха с косой и накошенные ею близкие люди. Даже рядовой санитар выступает здесь могущественным жрецом Смерти, а уж судмедэксперт, определяющий причины и последствия покидания гражданином лучшего из миров, представляется всемогущим распорядителем этого царства мертвых…
Фамилия судмедэксперта была Тонков, и она соответствовала его облику, хотя он был не просто тонкий, а скелетообразный, и еще больше ему подошла бы фамилия Скелетов. Сейчас, когда он сидел у себя в кабинете, полутемном от скудного света, проникающего сквозь специально замазанное белой краской окно за спиной, вошедшему казалось, что перед ним вовсе не обитатель мира живых, а один из экспонатов анатомического зала. Темные пятна запавших глазниц и втянутых щек, слабо отсвечивающие подбородок и скулы. Рот тоже можно было принять за оскал скелета, если бы он активно не откусывал бутерброд с колбасой и жадно ее не пережевывал.
За это и зацепился вошедший без стука Громобой.
— Здорово! Ты опять жрешь? Сколько можно? Ты уже в дверь не проходишь!
Это обычная оперская штучка — прицепиться к человеку по любому поводу, чтобы заставить его почувствовать себя виноватым и принудить к оправданиям. По ходу уже будет видно, имеет ли он отношение к тому, за чем ты к нему пришел, или не имеет, а в последнем случае решить — можно ли его все же запрячь в «борону» своего розыска, или это малоперспективно и безопасней оставить счастливца стоять в стороне…
Но Тонков сам давно бегал в стае, поэтому на него такие приемчики не действовали. Он ничего не ответил, только откусил еще больший кусок, ибо не исключалось, что вошедший выпросит или попросту мягко отберет бутерброд.
— Полдня тебя ищу — тебя нет! Где ты ходишь? — снова спросил Громобой. Как каждый, кто знает толк в драках, он никогда не ждал ответа, а молотил до полной победы, неважно — вопросами или кулаками.
— В театре был…
— В каком еще театре?! Какие театры утром?!
— В анатомическом, — меланхолично ответил эксперт. — У нас утром самая работа…
— Это ты типа пошутил? — удивился опер. — Ну и какие результаты?
Тонков безразлично пожал плечами.
— Какие были, такие и есть. Вскрытие ничего нового не показало.
— Как «ничего не показало»?! — разозлился Громобой. — От чего они тогда умерли?!
— Да очень просто. Хочешь, посмотри мои рабочие записки. — Тонков кивнул на смятые бумажки с какими-то пятнами. — Маша придет, напечатает акт: все внутренние органы целы, кости целы, повреждений на кожном покрове нет, травм не обнаружено…
Громобой почесал затылок.
— Ладно, всяко бывает. Только сам понимаешь, такой ответ в заключении писать нельзя.
— Почему? — спросил Тонков.
— По кочану, — остроумно ответил опер. — Что ты написал нашему парню по делу Мухина?
— Что, что… Написал то, что сказали. — Эксперт доел бутерброд и из ящика стола достал следующий.
— А что сказали?
— Сказали, ведомственную статистику не портить. Ну, это совсем другое дело — там я особо ничего и не придумал. Причина смерти точно не установлена, но высока вероятность острой сердечной недостаточности, спазма. Сосудики сжались, а когда наступила смерть — разжались опять. Так бывает.
— Это мы знаем, — махнул рукой Громобой. — Ваши коллеги даже шутейную поговорку придумали: «Вскрытие установило, что смерть наступила в результате вскрытия». Так?
— Ну, почти так, — ответил эксперт, увлеченно расправляясь с очередным бутербродом.
— Ладно. Ну и как ты думаешь про трех человек написать? Что у каждого тоже сердце остановилось?
— Как есть, так и напишу, — вдруг озлобленно сказал Тонков.
— Интересно, что ты напишешь? Что ты не знаешь, почему они умерли?
— Да, именно так, это и есть правда! Проведем гистологию на предмет токсического воздействия. Скорей всего, она даст отрицательный результат, что подтвердит мои выводы. И все — я свою работу выполнил…
— Да проводи что хочешь! Радиационное, химическое исследование, получай ответы и делай выводы! — с трудом сдерживаясь, проговорил Громобой.
— Выводы делать — не моя работа, а твоя! — перебил Тонков.
— Да-да, грамотные все стали! Вот ты сидишь, обжираешься, а я ночь не спал и с утра по городу бегаю. А ты мне даже бутерброд свой не предлагаешь, хотя я тут никогда бы есть не стал!