Доклад был четким и коротким, как и подобает высокопрофессиональному доведению информации до подготовленной аудитории.
— Коллеги из СВР сумели получить очень важные сведения, — сказал Громов, когда Бочкин замолчал. — И они уже доложены на самом высоком уровне!
Начальник генштаба показал пальцем вверх, в потолок. И хотя все знали, что ни на втором этаже, ни на чердаке не могли докладываться никакие сведения — ни важные, ни неважные, значимость жеста оценили и поняли, о чем идет речь…
— Однако никакого конкретного решения по нейтрализации «Звезды смерти» принято не было, — продолжил генерал-полковник. — Руководство запросило предложения по решению этой задачи. При этом была подчеркнута деликатность проблемы и четко определено, что никто не собирается вновь вводить армию в страну «А»!
— Есть восточная поговорка, товарищ генерал-полковник: «Когда меч бессилен — может помочь кинжал», — встав и обозначив несколько упрощенную стойку «смирно», сказал Вилховский.
— Что это значит? — поднял бровь начальник штаба.
— Известны случаи, когда армии меченосцев в изнурительных боях не могли выиграть сражение, а лазутчик с кинжалом, пробравшийся в шатер вражеского полководца, приносил своим победу! — Вилховский любил читать книги про исторические битвы, мемуары известных военачальников и старался при каждом удобном случае блеснуть своими знаниями. Он многозначительно улыбнулся. — А «Кинжал» как раз у нас имеется!
Все повернулись в сторону полковника Кленова, который и возглавлял оперативно-боевую группу специального назначения «Кинжал».
— Так что вы предлагаете? — спросил Громов.
— Я предлагаю решить эту задачу с помощью группы из подразделения «Кинжал», — уточнил Вилховский.
— У вас разработан план операции?
— Да, — кивнул генерал. — Но в нем имеется один пробел. Мы не можем гарантировать возвращение группы.
— То есть как «не можем»?! — громыхнул начальник штаба.
— Докладываю план, товарищ генерал-полковник! — молодецким тоном начал Вилховский. — Раз в год, согласно метеорологической программе ООН по изучению изменений климата азиатских государств, самолет нашего Географического общества облетает южные районы Таджикистана, Узбекистана, Туркмении, при этом пересекает северную границу Афганистана… Это продолжается уже восемнадцать лет, правительства названных республик к этому привыкли и без проблем выдают разрешения на научный полет. На этот раз самолету придется отклониться от курса на сорок километров, углубившись в территорию Афганистана, выбросить десант и вернуться на маршрут. Это отклонение впоследствии можно объяснить неисправностью навигационного оборудования, в худшем случае мы получим ноту протеста и принесем извинения. Таким образом, решается задача инфильтрации группы. Но эксфильтрация практически невозможна: амеры взорвали свою посадочную платформу, а естественных площадок в районе действия группы нет — только острые скалы, ущелья да обрывы…
— Так вы что, предлагаете моим ребятам выписать билет в один конец?! — вскинулся Кленов. И сама реплика, и тон, которым она была произнесена, являлись грубым нарушением субординации, но полковнику было на это наплевать. Сейчас он походил не на добродушного Балу, а на рассвирепевшего безымянного медведя, которого бесцеремонно разбудили во время зимней спячки. Дальнейшие его действия могли быть непредсказуемыми, и Вилховский это знал, а потому оставил без внимания дерзость подчиненного.
— Ну почему в один конец? Просто побеспокоиться о возвращении придется самой группе. В крайнем случае пешим порядком доберутся до таджикской границы. И, по-моему, у вас это не первая такая ситуация.
— Именно первая! — пер на рожон Кленов. — Возвращение планировалось всегда! Иногда обстановка мешала реализовать план, приходилось выкручиваться на месте… Но билет в один конец нам еще никогда не выписывали! А идти пешком через афганские горы — это не вариант эксфильтрации! Это вариант верной гибели!
— Успокойтесь, полковник, — покосившись на Громова, холодно сказал Вилховский. — Есть такое понятие, как допустимые боевые потери. И в данном случае это понятие может быть оправдано!
— Тогда, может быть, и вы пойдете с группой, товарищ генерал? — не скрывая издевки, спросил Кленов.
— Не смейте дерзить старшему по званию и прямому начальнику! — повысил голос Вилховский.
— При чем здесь дерзость? Дерзость проявляется там, «за ниткой».[7] Я, например, раз так, пойду с группой!
Громов постучал связкой ключей по столу.
— Прекратите пререкания! Я вижу, что план сырой! И надо прислушаться к мнению командира — в конце концов именно ему предстоит действовать по этому плану!
Вилховский опустил глаза, перебрал какие-то бумаги, лежащие перед ним, и после паузы сказал:
— Да, конечно, товарищ генерал-полковник, мы доработаем план операции…
На этой обычной оптимистической ноте оперативное совещание было закончено, генералы и полковник стали расходиться. Последний был вне себя от ярости.
Итак, личный сыск не принес полезной информации, если не считать таковой мутные рассказы участкового об абсолютной недоступности объекта. Громобой и сам умел убедительно втирать потерпевшим и начальству про невозможность раскрыть дело, которым не хотел заниматься ввиду отсутствия личной заинтересованности. На самом деле он был уверен, что раскрыть можно любое дело. Ну, почти любое. И не обязательно раскрыть, а извлечь свою выгоду, что еще важнее раскрытия. Но для этого надо установить того, кто не хочет, чтобы дело было раскрыто, тогда две заинтересованности — «раскрыть» и «не раскрывать» — совпадут, а значит, можно провести переговоры и заключить соглашение, которое приведет к обоюдному удовлетворению сторон…
Любителя протухшей воды Степанова он не послушал и несколько дней дежурил в машине на шоссе у съезда на бетонку, пару раз, будто невзначай, проезжал мимо КПП в предполагаемые часы начала и окончания работы. Но, хотя зашторенные автобусы оперативник видел, никакие ниточки из них не торчали, хвататься было не за что… Так что все его ухищрения к положительному результату не привели, скорей наоборот.
Когда он стоял в конце разбитой тяжелой техникой дороги и, подняв капот, имитировал поиск мнимой неисправности, к нему вдруг подлетел невзрачный микроавтобус с затонированными окнами, оттуда выскочили трое мужчин в черных комбинезонах без знаков различия. Отнюдь не богатырского телосложения, они оказались быстрыми и крепкими, причем настроенными явно недружелюбно, чтобы не сказать — враждебно! Опер есть опер — Громобой успел отскочить и даже выхватить свой «ПМ». Но больше он ничего не успел, и даже грозный крик: «Назад! Стреляю!» оборвался на середине первого слова, да и стрелять было не из чего: его рванули за руку, и каким-то непостижимым образом в ней осталась только пистолетная рамка со стволом и обвивающей его, а теперь нелепо торчащей вперед возвратной пружиной, а затвор отлетел в сторону и упал в дорожную пыль. Ему закрутили руки за спину и бросили лицом на капот, как он сам многократно поступал с задерживаемыми преступниками.
— Что ты здесь вынюхиваешь? — раздался над головой голос, жесткий и колючий, как наждачная бумага номер ноль.
— Руки отпустите, суставы вывернете! — кряхтя, с трудом выговорил Громобой. Он тоже неоднократно использовал этот прием и не слушал подозреваемых, которые кричали от боли. Но сейчас его услышали, и захват чуть ослаб.
— Отвечай на вопрос! — повторил тот же голос.
— Я сотрудник уголовного розыска! Удостоверение в нагрудном кармане!
— Посмотрим! — Чужие руки бесцеремонно просунулись ему под грудь, обшарили карманы. — И правда! Хотя, может, подделка! А вот ручка явно крутая, с золотым пером!
Громобоя отпустили, и он смог распрямиться. В этом и состоит преимущество оборотня: в нужный момент он мгновенно меняет облик, и каждая из противоборствующих сторон принимает его за своего. Но сейчас это хитроумие ему не помогло. Выпрямиться, правда, позволили, но продолжали крепко держать под руки. Да и обращение с ним не смягчилось.
— Вы находитесь в запретной зоне! — сказал человек с наждачным голосом — это был командир третьего отделения, а по спецназовской терминологии — третьей группы, Филин. Взгляд из-под нависших над глазами надбровных дуг и густых бровей тоже был жестким и колючим, а клювообразный нос довершал сходство с птицей, название которой было выбрано для псевдонима.
— Если даже удостоверение настоящее, то никакой уголовный розыск действовать тут не может!
— Удостоверение самое настоящее, — гордо сказал Громобой. — А вы кто такие? Закон о полиции читайте. Он действует на всей территории России!
— О-о-о, какой ты умный, — раздался второй голос.
Опер повернул голову и увидел, что справа его держит тот, которого он искал. Правда, между фотографией и действительностью существует определенная разница, но сходство было несомненным.
— Это ты — Скат? — уточнил он, думая, что такая осведомленность поможет ему коренным образом изменить ситуацию. Но если что-то и изменилось, то отнюдь не в лучшую сторону. Незнакомцы переглянулись и нахмурились.
— Откуда знаешь? — спросил тот, кто походил на фотографию Ската и, скорее всего, им и являлся.
— Уголовный розыск знает все! — привычно ответил Громобой. И снова только усугубил положение.
— Это плохо, мы не любим таких всезнаек! — вмешался тот, кто держал его за левую руку. — Если кто-то проникает в запретную зону, вынюхивает здесь что-то и вызнает государственные секреты, то это выходит за компетенцию уголовного розыска! Это уже похоже на шпионаж!
— Какой еще шпионаж?! Вы что, с ума посходили?! — возмутился Громобой. — Почему вы говорите со мной на каких-то задворках? Ведите к своему командиру! Пусть звонит начальнику полиции и разбираются между собой!
— Ты не понял майор, — снова заговорил человек с наждачным голосом. — Расклад такой: ты крутишься вокруг режимного объекта уже неделю и многократно засветился на камерах внешнего наблюдения. Ты знаешь псевдоним нашего товарища, который знать не должен. Этого вполне достаточно…