— Ну как, вкусно? — наконец не выдержала она.
— Конечно, — меланхолично ответил погруженный в свои мысли Скат. — Гораздо вкуснее, чем сырая змея или саранча…
— Ты что, так шутишь?! — обиделась Джен. И даже не искушенный в тонкостях семейной дипломатии Скат понял, что есть вещи, над которыми шутить недопустимо ни при каких обстоятельствах. Даже если он вовсе и не шутил.
— Извини, глупость сболтнул! Задумался… Очень вкусно. И суп, и особенно котлеты. Никогда не ел таких!
Джен расцвела. Скат доел, отодвинул тарелку, быстро мазнул по губам тыльной стороной ладони, но тут же устыдился и вытер руку платком.
— Спасибо! — И внезапно спросил: — Ты кому-нибудь называла мой позывной?
— Что?! Какой позывной?
— В смысле, мое прозвище? Скат?
— Никому… Кому я могла его назвать?
— А ты знаешь майора Николаева из уголовного розыска?
— Нет… Откуда я его могу знать?
— От верблюда! Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос?! — вспылил Скат, но тут же взял себя в руки. — Просто он назвал меня по прозвищу, которого никто из гражданских лиц не знает. Кроме тебя!
— Но я правда не знаю никакого Николаева!
— А Галка его знает?
— Она всю Москву знает! Но я от нее ни про какого Николаева не слышала! И вообще, она с Сёмкой Борцом терлась последнее время, а он из «братков» и от ментов шарахается…
— Ладно, завтра поедем к Галке, и я задам ей несколько…
Стук в дверь не дал ему закончить фразу. Джен взглянула на часы.
— Кого это принесло почти в полночь?
— Сейчас посмотрю. — Скат направился в прихожую.
— Кто там?
— Это я, Женечка, — раздался плачущий голос соседки. — Я, тетя Валя! Помоги, не могу кран закрыть, вода так и хлещет! Скоро нижних соседей заливать начну!
— Да что ж сегодня за день такой! — то ли вздохнул, то ли простонал Скат, открывая дверь. И тут же обнаружил, что день еще хуже, чем он предполагал. Гораздо хуже!
Тетя Валя отлетела в сторону, и он оказался лицом к лицу с особистом Гордеевым, его помощником Гошей Вилковым и тремя бойцами силового прикрытия отдела контрразведывательного обеспечения. Одного из них — крупного, широкоплечего, с невозмутимым лицом римского легионера, он знал — позывной Шкаф, они вместе участвовали в нескольких операциях, потом по ранению того перевели из боевого дивизиона в обеспечивающий. У двух других, несомненно, были похожие биографии. Каждый из этой троицы был подготовлен не хуже, чем он, не меньше его знал и умел, к тому же в руках они держали американские тайзеры, выбрасывающие на десять метров стрелки-гарпунчики, поражающие разрядом тока с напряжением пятьдесят тысяч вольт и мощностью двадцать пять ватт. А это в два с половиной раза больше, чем даже в отечественных служебных шокерах…
— Без глупостей, Восходов! — сказал Гордеев. Очевидно, для солидности и представительности он был в капитанской форме с общевойсковыми знаками различия. Но голос его все равно звучал не очень уверенно — без силовой поддержки он бы вообще ничего не значил. Лейтенант Вилков тоже надел форму — он во всем копировал своего начальника. Силовики, как и положено, были в неброской гражданской одежде, удобной для рукопашной схватки: широкие брюки, просторные рубашки и короткие куртки, под которыми — Скат знал — висят открытые кобуры со «Стечкиными».
— У нас есть приказ доставить вас в расположение отряда! — продолжил особист. — Сдайте телефон!
— Кто дал санкцию?
— Генерал Вилховский.
Скат вздохнул.
— Ладно, поехали…
— Извини, брат. — Шкаф протянул пластиковую полоску с зубчиками. — В знак уважения могу застегнуть спереди…
— Спасибо, брат! — Скат протянул руки, и прочный пластик, с легким треском затянувшись в кольцо, намертво стянул запястья.
Оторопевшая Джен застыла, как жена Лота, и не могла вымолвить ни слова.
— Я скоро вернусь! — подбодрил ее Скат, хотя вовсе не был в этом уверен: за тройное убийство быстро не отпускают! Но как этот оперок вышел на высший уровень руководства?! Небось, сегодня он находится в центре внимания, торжествует и пьет коньяк с дружбанами на радостях!
Но он снова ошибся — опер Николаев уже выпил норму спиртного, отпущенную на его жизнь, да и отторжествовал свое… Хотя действительно сегодня находился в центре внимания — это была чистая правда.
Колтунов был потрясен. Молодой следователь впервые попал в такой круговорот страшных и связанных между собой событий. Недавно он производил осмотр трех трупов на Щелковском шоссе, беседовал с Громобоем и искал таксиста. Потом он выехал на труп таксиста — и там тоже встретился с Громобоем. И вот теперь он осматривает труп самого Громобоя… Опять резонансное дело: оперативников убойного отдела убивают нечасто… Да еще при столь тугом клубке переплетающихся обстоятельств, которые обычно встречаются только в запутанных кинофильмах!
В разоренном ремонтом фитнес-зале снова не протолкнуться среди начальства — все знакомые лица: монументальный Заколбин в прокурорском мундире, важный Королев в похожей форме Следственного комитета, быстрый Гамаев, как всегда в штатском… Руководители озабочены больше обычного, ведь не какого-то постороннего «завалили» — своего, поэтому на каждого могильным холодом повеяло, подсознание невольно примеряет ситуацию на себя: каково лежать вот так на бетонном полу, когда кругом коллеги выполняют привычную работу, которая, хоть и повторяется в сотый раз, все равно сейчас не является рутинной! Вызваны самые опытные эксперты — криминалист Илизаров и Тонков, которого сам Громобой называл «доктором мертвецов».
Они, присев на корточки, возятся с телом — «облизывают труп», как саркастически говорил тот же Громобой, который сейчас не зубоскалит и ничего запоминающегося не произносит. Молчит, лежит себе тихо и спокойно на спине, левая рука отброшена, правая у виска с намертво зажатым пистолетом, голова в луже крови… Узловые и детальные фотоснимки предельно наглядны — хоть в учебник криминалистики вставляй!
Молодые опера шустрят изо всех сил: раскрыть убийство наставника — дело чести! Заводят в пахнущий смолой, цементом и смертью зал возможных свидетелей из числа персонала гостиницы, подбегают к начальнику убойного, докладывают, получают указания и убегают снова.
Илизаров с трудом выпрямляется и, натужно разминая ноги, вразвалку подходит к следователю.
— Вы бы пистолетик заактировали да прибрали, Пал Григорьич, — тяжело дыша, говорит он. — А то, не ровен час, скоммуниздят…
«Дежавю какое-то», — подумал Паша и потряс головой, будто отгоняя морок. А вслух сказал:
— По делу-то что?
— Чистейшая картина самоубийства, — ответил криминалист. — Знаешь, что такое штанцмарка?
Колтунов кивнул.
— Отпечаток дульного среза вокруг раны. Остается, если оружие плотно прижато к телу, — на автомате ответил он.
— Я забыл — ты же отличник! — с неопределенной, но явно не хвалебной интонацией пробурчал эксперт. — Штанцмарка на правом виске, на правой руке явно есть следы порохового нагара, я сделал тест — завтра химики дадут свое заключение. Плюс характерная поза… Так что у меня никаких сомнений нет!
— Хорошо, но вот след рикошета на полу, а деформированную пулю нашли у дальней стены… Значит, он два раза стрелял? Первый раз в пол, а второй — в висок? Так, что ли?
— Не знаю, это вопрос следствия, — с удовлетворением ответствовал Илизаров. — Проверите по гильзам, пулям — из какого ствола выстрелены. Может, было два ствола, может, он дважды пальнул. Но я тебе скажу, что последний выстрел он сделал, судя по всему, сам. Ну, если исключить имитацию и его специально не держали так, чтобы это выглядело, как самоубийство…
— Значит, версия об убийстве не исключается? — мгновенно среагировал следак.
— Не версия, а предположение, домысел. Журналисты часто подменяют эти понятия, — снисходительно улыбнулся Илизаров. — Но разве отличник не знает, что версия строится на основании каких-то фактов? А здесь ни одного такого факта нет!
— Согласен! — слегка смутился Паша. — А царапина или порез поперек левой ладони? Это разве не факт?
— Опять не знаю, пусть тебе Тонкий ответит, это его компетенция! — криминалист повернулся к подходящему судмедэксперту.
— Царапина не имеет отношения к смерти, — с ходу парировал тот. — А вот направление раневого канала соответствует причинению повреждения собственной рукой! И кисть намертво сжимает рукоятку оружия, это исключает посмертное вложение пистолета в ладонь. Ко мне еще вопросы есть?
— Гм… Вы можете вынуть пистолет у него из руки? — глядя в сторону, попросил Паша.
Тонков усмехнулся.
— Легко. А что, ты мертвых боишься?
— Ну, не то чтобы боюсь… Но пока не привык.
— Работнички! Наша смена! — Судмедэксперт покрутил головой и снова наклонился над трупом.
— Ну как дела? Что тут вырисовывается? — спросил незаметно подошедший подполковник Гамаев.
— Эксперты говорят — чистое самоубийство!
— Странно. — Начальник убойного отдела почесал затылок. — Это тот случай, когда я не могу радоваться такому объяснению. Все-таки Сергей не был каким-то слюнявым хлюпиком, который ни с того, ни с сего приехал в фитнес-зал, находящийся на ремонте, и застрелился. С чего вдруг? У него и повода-то не было! Ни от работы не отстраняли, ни дела не возбуждали, как бывало…
— Не знаю, — оттиснул словесный штамп Колтунов. — Следствие покажет.
— Ну-ну, — нехотя ответил Гамаев и отошел в сторону. Действительно, в практике главного «убойщика» города было немного случаев, когда самоубийство не вызывало радости от того, что тут нечего раскрывать. Точнее, не было ни одного такого случая.
— Давай, капитан, — дружеским тоном проговорил Гордеев и поощряюще улыбнулся. — Не надо Ваньку валять, зря время тратить, глядишь, и приговор мягче будет! Рассказывай, на кого ты работаешь? На американцев? Или на англичан?
Вопрос прозвучал совершенно обыденно — так могут спросить о том, с кем он вчера пил шампанское: с Катей или Наташей?