Внезапно я понял, что, похоже, знаю ответ на перефразированный вопрос, который мучил меня чуть раньше. Впрочем, известно мне было не все, в том числе и причины. Будто подхваченный сильным потоком, я плыл в неведомом направлении.
Несколько минут спустя Ноблз подсела ко мне за столик.
– Как прошел разговор? – спросил я.
– Я рассказала Келли о результатах биопсии, описала ей ситуацию и возможные варианты лечения. – Голос женщины звучал устало. – Поведала ей о рисках, которые предполагает трансплантация, о последствиях. Обо всем. А потом спросила, где и когда погибли ее родители, чтобы я могла поискать других родственников. И снова пациентка занервничала, словно почувствовала, что ее поймали на лжи. Она опять заявила, что уже взрослая и решит все сама. Чем дольше я настаивала, тем упорнее она твердила, что будет ждать, пока в базе появится донор. Надеюсь, вам повезет больше.
– Если она вам ничего не сказала, почему скажет мне?
– Не знаю. – Ноблз потерла пальцами виски. – Может, ваш шантаж снова сработает.
Когда я подошел к палате, часы посещений почти закончились. На этот раз дверь была открыта; по-прежнему бубнил телевизор, а Келли демонстративно уставилась на экран. Вполне предсказуемо.
Я снова сел на стул у койки, сложив руки на груди. Настало время пойти ва-банк: во всеоружии, рискуя всем и сразу.
– Итак, – начал я, – ты все-таки лгунья. Твои родители живы.
Вздрогнув, девушка повернулась ко мне, и я понял, что попал в яблочко.
– Уйдите!
– Мне стоило догадаться раньше, – не обращая внимания, сказал я. – Люди вроде тебя – те, кто нарушает закон – никогда не бывают честными. Но зачем было врать о смерти родителей? Зачем говорить, что нет никакой семьи?
Зная, что Келли не ответит, я продолжил:
– Я долго размышлял, какие причины побудили тебя солгать о гибели родителей. Ни одна не показалась мне достаточно веской. Даже если бы мой отец был главным подонком на свете, я бы все равно позвал его сдать анализы – и, возможно, спасти мне жизнь. Хотя бы для того, чтобы выжить и плюнуть ему в лицо. А если твой папа не подонок – каково ему придется, когда он узнает, что ты умерла, а он мог бы тебя спасти? Как думаешь?
Келли промолчала.
– А твоя мама? Она тоже чудовище? Если так, то зачем тебе жертвовать собой? Ведь тогда она добьется своего. А если она не так уж плоха, тебе не кажется, что ей не все равно?
Девушка моргнула, и я продолжил наступление.
– Теперь поговорим о братьях и сестрах. Ты не подумала, что они почувствуют себя виноватыми в твоей смерти, – если окажется, что кто-то из них мог помочь?
– Да им плевать, – проворчала Келли.
Бинго! Значит, братья или сестры имелись.
– А ты сама? Тебе все равно, умрешь ты или нет?
– Я не умру.
– Тебе нужна пересадка костного мозга.
– Знаю, – буркнула Келли. – Доктор Ноблз мне говорила.
– Ты все поняла насчет трансплантации?
– Да.
– Тогда ты знаешь: если в ближайшее время не найдут подходящего донора, тебя могут не спасти.
– Мне найдут донора.
– А если нет? Что тогда? – не отставал я.
Она не ответила.
– Вижу, ты боишься, – сказал я уже мягче. – Пойми, что бы там у вас в семье ни случилось – это не повод умирать. Но именно к этому все идет, разве нет? Ты скорее умрешь, чем будешь жить… с самой собой. Из-за того, что ты когда-то натворила.
Келли прерывисто вздохнула, и я продолжил:
– Что бы ты ни сделала, это не катастрофа. Уверен, родные не хотят тебе смерти.
Глаза у девушки заблестели.
– Давай поступим так. Если не желаешь их видеть – врачи сделают так, что личной встречи не потребуется. Главное, чтобы твои родные сдали анализы. Им необязательно делать это здесь. Просто расскажи, как с ними связаться.
Келли сидела молча, обхватив руками колени, и в этот миг я увидел одинокую беглянку, которую когда-то пожалел мой дедушка.
– Я не позволю тебе умереть, – твердо сказал я.
Я говорил на полном серьезе. Что до Келли – она просто отвернулась к стене.
Насколько я мог судить, оставалось всего два способа помочь Келли: привлечь к делу полицейских или попытаться найти ее родню самостоятельно. Сумеет ли полиция повлиять на девушку, если она откажется отвечать на вопросы? Если ее отпечатков нет в базе, то и досье на нее не найдется. Она продолжит настаивать, что уже совершеннолетняя, и власти, скорее всего, оставят ее в покое. Разве она преступница? Я мог бы сообщить о подлоге страхового номера и взломе, но не хотел лишний раз втягивать Келли в неприятности. Как и доктора, я хотел лишь одного: чтобы она поправилась. Я позвонил бы в полицию, если бы другого выхода не нашлось, но проснувшись на следующее утро, я решил испробовать иной вариант.
Ни свет ни заря я сел в машину. Дороги пустовали; небо, к счастью, прояснилось. Проехав мимо трейлерного парка, я внимательно рассмотрел фургоны. Шесть показались мне жилыми, перед четырьмя стояли автомобили. Келли повсюду ходила пешком, поэтому я заключил, что ей принадлежит один из двух оставшихся трейлеров. К счастью, злобного пса с челюстями-капканами поблизости не оказалось.
Я вернулся домой, немного подождал и около девяти утра снова поехал к трейлерному парку. Три из четырех автомобилей исчезли, и я счел это добрым знаком: теперь я мог побродить среди фургонов без лишних свидетелей. А если кто-то из жильцов станет спрашивать – скажу, что Келли попросила привезти ей в больницу кое-что из вещей.
Медленно повернув на старую лесовозную дорогу, я остановил машину и пешком вернулся к трейлерной площадке. Теплело; безумная майская погодка уже совсем походила на летнюю. Воздух был влажным, тяжелым; рубашка липла к телу.
Я подошел к первому из двух фургонов, которые отметил раньше, стараясь не наступить на снующих под ногами кур. Этот трейлер стоял у дальнего края площадки, рядом с обугленным остовом прежнего жилища Келли; свет в окнах не горел. Подойдя ближе, я заметил у входа гриль и детскую коляску с пластмассовыми игрушками. На крыльце валялись роликовые коньки. Вряд ли у Келли имелись дети, так что этот трейлер принадлежал другим людям.
Развернувшись, я направился к другому фургону. Краем глаза я заметил, как из соседнего жилища, рядом с которым стояла машина, вышел старик в рабочем комбинезоне. Проходя мимо, я почувствовал пристальный взгляд. Я помахал, надеясь сойти за местного, однако хмурый дед на приветствие не ответил.
Подойдя ко второму фургону, я почувствовал, что это и есть домик Келли. В отличие от соседних трейлеров, на окнах здесь не висели шторы, во дворе не валялись игрушки. Я не заметил ни цветочных горшков, ни китайских колокольчиков, ни разобранных двигателей. Этот фургон вполне мог принадлежать малоимущей девушке, которой едва хватает денег, чтобы оплачивать счета.
Я оглянулся: пожилой мужчина куда-то ушел – возможно, к себе домой. Надеюсь, он не увидел, как я бочком подобрался к одному из окошек и заглянул внутрь. Передо мной предстала маленькая, практичная и невероятно чистая кухонька. Никакой грязной посуды, на полу – ни пятнышка. В углу я заметил целый ряд банок с арахисовым маслом и вареньем, рядом – буханку хлеба.
Переместившись к другому окну, я разглядел раскладной диван, возле него – два разномастных столика, когда-то, возможно, принадлежавших Клоду. Совершенно спартанская обстановка.
Я обошел трейлер в поисках других окон, но ни одного не обнаружил. Поддавшись порыву, я дернул дверную ручку, и на удивление, она повернулась. Выходит, спеша на работу, Келли не заперла дверь. Впрочем, грабителям тут нечем было разжиться.
Я замер в сомнениях. Одно дело – заглянуть в окна, забраться же в дом – совсем другое. Я напомнил себе, что, во‐первых, Келли и сама когда-то залезла в чужой дом, а во‐вторых, мне требовались ответы. Так что я толкнул дверь и вошел.
Осмотреть трейлер оказалось делом нехитрым. Комода с ящиками я не нашел; почти вся одежда лежала стопкой у стены. В шкафу обнаружились брюки, несколько блузок на плечиках и две пары обуви. На верхней полке лежала поношенная толстовка с логотипом команды «Джорджия Бульдогз»[50]; остальные же вещи, скорее всего, перекочевали сюда из комиссионки.
Я не заметил ни фотографий, ни дневников, ни блокнотов; разве что на кухне висел календарь с живописными видами Джорджии: ущельем Таллула, водопадом Рейвен-Клифф и другими. Келли аккуратно отметила график выхода на работу, а еще несколько дат обвела красным маркером. В июне – день рождения у некоего М., в августе – у Р., в октябре – у Т. и Х., в декабре – у П. Какие-то инициалы знакомых, большего я понять не смог.
Однако призадумался…
Стал бы человек, равнодушный к штату Джорджия, покупать такой календарь? А хранить толстовку «Бульдогз» на отдельной полке?
Я порылся в ящиках и посудных шкафчиках на кухне, затем обыскал ванную комнату. Полнейшее отсутствие личных вещей натолкнуло на парочку догадок. В надежде прослушать автоответчик, я поискал телефон, но не нашел.
Осматриваясь в трейлере, я потерял счет времени, так что с опаской выглянул из кухонного окошка. Не хотелось, чтобы старик, которого я встретил по соседству, увидел, как я выхожу из фургона. К счастью, он где-то пропадал.
Я выскользнул из трейлера, надеясь уйти незамеченным, – и тут подъехал бордовый автомобиль с надписью «Шериф» на боку. У меня внутри все похолодело.
Спустя мгновение я и вовсе прирос к земле: из машины вышла Натали, а я только и мог, что глазеть на нее, не отрываясь.
Глава 16
Я не ожидал встретить Натали; она выглядела не менее ошеломленной. Когда она вышла из автомобиля, одетая в полицейскую форму, я вспомнил о нашей первой встрече. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
– Тревор? – произнесла она, закрыв дверцу машины.
– Натали, – хрипло выдавил я.