– Готова? – улыбнулся я.
– Конечно. Это ты опаздываешь.
Вечер выдался приятным, легкий ветерок принес аромат хвои. Мы шли по пустынному тротуару; каблучки Натали цокали по асфальту, им вторил глухой стук моих шагов.
– Можно вопрос? – нарушила молчание Натали.
– Давай.
– Что ты сделаешь, если мы все-таки найдем родственников Келли? Что им скажешь?
– Даже не знаю, – задумался я. – Смотря что выясним.
– Если она несовершеннолетняя, мне придется сообщить начальству.
– Даже если в семье над ней издевались?
– Все равно, – ответила Натали. – Хотя ситуация выйдет непростая. К тому же может оказаться, что она убежала в семнадцать, а сейчас – по всем документам взрослая. Понятия не имею, что делать в таком случае.
– Давай решать проблемы по мере поступления.
Ресторанчик «Боденское озеро», как и полицейский участок, мало походил на общественное здание. Когда мы вошли, я сразу почувствовал себя как дома. Официантки носили баварские народные платья с тугим корсажем, блузы с короткими рукавами и разноцветные фартучки; в оживленной барной зоне подавали несколько сортов немецкого пива. Нас проводили к угловому столику – хотя бы немного уединенному на фоне многолюдного зала. Впрочем, и там до нас долетали обрывки чужих разговоров.
Натали с улыбкой осмотрелась по сторонам.
– Неужели мы в Джорджии? – Она снова повернулась ко мне. – Потрясающее место!
– Да, здесь есть свой шарм, – согласился я.
Мы полистали меню. Я удивился разнообразию блюд, однако выбрать было сложно, ведь я почти не знал немецкой кухни. Даже описания не помогли.
– Закажи шницель по-венски, – посоветовала Натали.
– Пожалуй, – кивнул я. – А ты?
– В плане еды я не очень склонна к авантюрам. Поэтому возьму-ка лосося на гриле.
– Уверен, будет вкусно!
Подошла официантка; я заказал светлое пиво; Натали предпочла вино и, решив немного поболтать с девушкой, спросила, давно ли она живет в этом городе.
– Всего два года, – ответила официантка. – Мужа сюда направили по работе – он из Департамента парков.
– Как думаете, тут больше приезжих или тех, кто отсюда родом?
– Наверное, поровну, – пожала плечами девушка. – А почему вы спрашиваете?
– Просто стало интересно.
Когда официантка ушла, я наклонился к Натали и полюбопытствовал:
– Что это было?
– Да так, собираю сведения, – объяснила она. – Вдруг пригодятся?
Я расстелил на коленях салфетку.
– Натали, хочу, чтобы ты знала: я очень тебе благодарен за то, что ты со мной поехала и заранее договорилась с полицией и шерифом.
– Не за что.
– А еще я удивлен, что тебя отпустили с работы.
– Я взяла пару дней отпуска, – призналась Натали. – Все равно их не на что потратить. Я нечасто куда-то выбираюсь, разве что к родителям на побережье. Мне у них нравится, но если приезжаю надолго – начинаю сходить с ума. – Она тряхнула головой. – Прости. Ты, наверное, решил, что я эгоистка.
– Вовсе нет.
– Твои родители умерли, а я…
– У меня свои трудности, у тебя – свои, – улыбнулся я.
Снова пришла официантка – принесла напитки. Пригубив пиво, я нашел его очень вкусным.
Натали рассеянно водила пальцем по бокалу, словно о чем-то размышляя.
– Извини, – опомнилась она. – Задумалась.
– Не поделишься?
– Да так, мысли о жизни. Ничего особенного.
– Я бы с удовольствием послушал. – Уловив в ее взгляде сомнение, я прибавил: – Честное слово.
Глотнув вина, Натали рассказала:
– В первый год после свадьбы мы с Марком поехали в Блоуин-Рок[56]. Провели выходные в чудесной маленькой гостинице, выбрались в горы, накупили безделушек в антикварном магазине. В те дни я то и дело ловила себя на мысли, что моя жизнь сложилась так, как я мечтала.
Я внимательно на нее посмотрел.
– Что ты будешь делать?
– Ты о Марке? – спросила Натали и, когда я кивнул, ответила: – Буду жить, как раньше. День за днем.
– Разве это справедливо? – возразил я. – По отношению к тебе?
Натали горько усмехнулась:
– Скажи мне, Тревор: жизнь вообще бывает справедливой?
Приступив к ужину, мы перешли на темы попроще. Обсудили Келли, в который раз недоумевая, отчего она упорно скрывает правду о семье. Затем я рассказал Натали, что делал после нашего расставания. Поведал о своем решении не продавать дедушкин дом, о планах на ремонт; показал фотографии квартиры в Балтиморе. Речь зашла и о грядущей учебе в резидентуре. Я умолчал лишь о трудностях, с которыми столкнулся, когда Натали со мной порвала. Не хотел давать ей лишний повод себя корить.
Мы решили обойтись без десерта. Оплатив счет, я вышел вслед за Натали на вечернюю улицу. Немного похолодало; на угольно-черном небе мерцали звезды. Город замолк и обезлюдел; тихий шелест листьев напоминал шепот матери, баюкавшей дитя.
– Я ведь так и не ответила на твой вопрос, – произнесла в тишине Натали.
– На какой?
– Ты спрашивал, справедливо ли вот так ставить свою жизнь на паузу. Я не сказала, что думаю на самом деле.
– Мне показалось, ты ответила ясно.
Натали с грустью улыбнулась.
– Иногда не все так плохо. В кругу семьи я порой забываю о том, в каком положении оказалась. Когда кто-то – мама или папа – рассказывает смешную историю, и все вокруг хохочут, довольно легко притвориться счастливой. Но уже через миг снова накатывает тоска. Реальность всегда со мной, как ее ни прячь… Я понимаю: нельзя смеяться, ведь это значит, что я забыла о Марке. Я постоянно думаю, что недостойна счастья, что не должна ничего менять.
– Думаешь, Марк хотел бы для тебя такой судьбы?
– Нет, – твердо сказала Натали. – Конечно, не хотел бы. Мы даже об этом говорили. Не о такой ситуации, а о том, что будет, если кто-то из нас погибнет – например, в автокатастрофе. Иногда тянуло поговорить по душам, поиграть в дурацкие «что, если…». Марк каждый раз повторял, что хотел бы для меня счастья – новой любви, замужества. Правда, затем предупреждал: только не смей влюбляться в нового мужа сильнее, чем когда-то в меня!
– По крайней мере, честно, – усмехнулся я.
– Ага, – кивнула Натали. – Но я теперь не знаю, стоит ли следовать его наказу. Совесть требует, чтобы я сидела с мужем как можно дольше – бросила работу, навещала его каждый день. Ведь именно так нужно поступать, если близкий человек болен? Однако на самом деле я совсем не хочу такой жизни. Когда я иду к нему в больницу, какая-то частичка меня умирает. Затем я корю себя за малодушие, собираюсь с силами и делаю то, что должна.
Натали посмотрела себе под ноги.
– Так трудно – не знать, когда все это закончится и закончится ли вообще, – продолжала она. – Люди в вегетативном состоянии порой живут десятки лет. Как мне тогда быть? Мне еще не поздно завести детей… или правильнее отказаться? А как же другие вещи, которые наполняют жизнь смыслом? Объятия любимого, поцелуи? Их я тоже лишена навечно? И мне суждено жить в Нью-Берне до самой смерти – его или моей? Не пойми меня неправильно – я очень люблю Нью-Берн. И все же порой мечтаю совсем о другом – о Нью-Йорке, Майами, Чикаго, Лос-Анджелесе. Я всю жизнь провела в Северной Каролине. Разве я не заслуживаю выбора?
Мы подошли к отелю, у дверей Натали задержалась.
– Знаешь, что хуже всего? – продолжила она. – Мне даже не с кем об этом поговорить. Никто не понимает. Родители места себе не находят, поэтому я их убеждаю, что все у меня в порядке. Родители Марка – вообще на другой волне. Друзья болтают о работе, мужьях и женах, детях. Я не знаю, как быть. Мне так… одиноко. Понимаю, люди меня жалеют, однако не думаю, что они сочувствуют по-настоящему, ведь для них я словно с другой планеты, на которую никто не хотел бы попасть.
Я молча слушал.
– Многие спрашивают друг друга: чего бы ты хотел добиться через три года, через пять лет? Я тоже иногда задаюсь этим вопросом и прихожу к выводу, что не только не знаю ответа, но и не понимаю, как его найти. Столько обстоятельств не в моей власти. Я чувствую, что бессильна.
Я взял Натали за руку:
– Хотел бы я хоть как-то облегчить твою ношу.
– Знаю. – Она сжала мою ладонь. – Пойдем. Завтра наступит новый день.
Через несколько минут мы разошлись по номерам. Признание Натали вызвало у меня смешанные чувства: печаль из-за ее судьбы и разочарование в самом себе. Какой бы чуткой натурой я себя ни считал, мне оказалось сложно – как и говорила Натали – войти в ее положение, в полной мере понять, как протекает ее жизнь. Я хотел ее поддержать, жалел всем сердцем, но себя обмануть не мог: я не сопереживал ей по-настоящему. У каждого есть личный, потаенный мир, куда никогда не попасть другому.
Включив телевизор, я выбрал спортивный канал – не потому, что меня заботил результат последней бейсбольной игры или чемпионата по гольфу: просто я слишком устал, чтобы смотреть передачу хотя бы с каким-то подобием сюжета. Я сбросил с ног ботинки, снял рубашку и рухнул на кровать, то слушая комментаторов, то думая о прошлом Келли. Мысли снова привели меня к Натали, к последним двум дням, проведенным с ней рядом.
Я гадал, встречу ли когда-нибудь девушку, похожую на нее. И если мне суждено полюбить снова, не стану ли я осознанно или подсознательно сравнивать новую женщину с той, которую люблю сейчас?
Может, и Натали сейчас размышляла о недостижимом и мечтала, чтобы где-нибудь нашлась планета для нас двоих?
В одном я не сомневался: несмотря на безумную усталость, я не променял бы эти два дня ни на что на свете.
Меня разбудил стук в дверь.
Я мельком взглянул на часы: близилась полночь. Лампу и телевизор я так и не выключил, поэтому, полусонный, потянулся за пультом, едва понимая, где нахожусь.
Я вырубил телевизор, гадая, не послышался ли стук – и тут он повторился.