– Не то слово, – кивнул я.
Натали улыбнулась.
– Теперь я понимаю, почему ты так рвался ей помочь. Келли… личность интересная. Держится взрослее, чем многие взрослые, которых я знаю. Интересно, привыкнет ли она к жизни с родителями, к школе, к обычным подростковым будням?
– Да, ей придется непросто. Свыкнется не сразу. Но я верю: все будет в порядке.
– Я тоже, – поддержала меня Натали. – Кстати, твой дедушка поступил очень мудро.
– Когда?
– Назови он при смерти имя «Келли», мы, наверное, так и не отыскали бы ее досье. Не попытались бы найти Карен.
Я понял, что Натали права. Дедушка не переставал меня восхищать.
– Робертсон тоже оказался прав, – продолжила Натали, – когда сказал, что мы могли бы сами найти нужные сведения. Я зашла на сайт ДБР и всего за пять минут отыскала Келли по ее настоящему имени и фотографии. Так что в Джорджию можно было не ездить.
– А я все-таки рад, что мы поехали, – возразил я. – Иначе мы бы с тобой не увиделись.
– Я буду по тебе скучать, – прошептала Натали, опустив глаза.
Я тоже. Даже не представляешь как.
– Я тут решил собрать немного меда перед отъездом. Не хочешь помочь? Я покажу, как вращать медогонку и откачивать мед. Если повезет, заберешь домой пару баночек.
– Не очень хорошая идея, – немного помолчав, ответила Натали. – Мне и так тяжело из-за твоего отъезда.
– Значит, это все? Наш последний разговор?
– Не хочу о нем думать в таком ключе.
– А в каком хочешь?
Натали ответила не сразу.
– Я хочу вспоминать наши встречи как чудесный сон. Яркий, осязаемый, упоительный.
А затем мы проснемся, подумал я.
– Скорее всего, я буду приезжать время от времени – следить за домом, проверять ульи. Могу сообщить тебе, когда буду в городе, – предложил я. – Как-нибудь встретимся – пообедаем или поужинаем.
– Может быть…
Натали не отказалась, однако у меня возникло чувство, что она предпочла бы не знать о моих приездах.
– Договорились, – продолжил я как ни в чем не бывало.
– Хорошо. Когда переезжаешь?
– Через пару недель. Надо немного освоиться на новом месте, прежде чем начнется учеба.
– Разумно, – кивнула Натали.
– А у тебя какие планы на лето? – поинтересовался я.
– Самые обычные, – пожала плечами она. – Несколько выходных проведу здесь, остальные – с родителями на побережье.
Наша беседа сделалась сухой и неловкой, и я с грустью подумал: почему же раньше мы говорили так просто и непринужденно? Я не хотел прощаться вот так, однако прекрасно знал, что ничего уже не изменишь.
– Если когда-нибудь выберешься в Балтимор или в Вашингтон, дай мне знать, – попросил я. – Буду рад с тобой повидаться. Сходим в музей при Смитсоновском институте.
– Хорошо, – пообещала Натали, хотя мы оба понимали: этому не бывать.
Ее губы дрожали.
– Натали… – начал я.
– Мне пора. – Она вдруг встала из-за стола. – Работа.
– Понимаю.
– Я понаблюдаю за твоим домом, пока ты в Балтиморе. Вдруг там поселятся бродяги.
– Спасибо!
Мы вышли из буфета, и я проводил Натали до выхода, хотя, возможно, она предпочла бы дойти сама.
Затем я вышел за ней на улицу. В голове крутилась мысль, что все происходит слишком быстро. Не удержавшись, я взял ее за руку. Натали остановилась, повернулась ко мне. С ее ресниц закапали слезы, и я почувствовал комок в горле. Я знал, что не следует этого делать, однако наклонился к ней и слегка прикоснулся губами к ее губам, – а затем обнял. Поцеловав в макушку, сильнее прижал к себе.
– Я понимаю, Натали, – произнес я, зарывшись лицом в ее волосы. – Я все понимаю.
– Мне очень жаль, – дрожа, прошептала она в ответ.
– Я люблю тебя и никогда не забуду.
– Я тоже тебя люблю.
Яркое солнце висело высоко в небе, воздух был жарким и влажным. Мимо прошел мужчина с букетом цветов; через пару мгновений из здания выкатили старушку на инвалидной коляске. Впрочем, я едва их заметил. В больнице рождались дети, которым предстояла целая жизнь, в то время как путь других пациентов близился к концу. Шел самый обычный день, но не для меня; слезы жгли мне глаза, и все, чего я хотел, – продлить этот миг навеки.
Несколько дней спустя доктор Ноблз сообщила, что костный мозг у Хизер подходит Келли по всем шести показателям, а у Тэмми – по пяти пунктам из шести. Предстояли дополнительные анализы, но врачи не сомневались, что донор найден.
Чуть позже это подтвердилось; забор и трансплантацию назначили на следующую неделю, когда я уже перееду в Балтимор. Конечно, оставались некоторые риски, и Келли предстоял годичный курс лечения, однако в будущем, надеялась доктор Ноблз, пациентку ждала нормальная жизнь.
Вплоть до отъезда я навещал Келли и ее родных, а в остальное время собирал вещи и готовил дом к своему грядущему отсутствию. Бригада уборщиков отдраила комнаты от пола до потолка, упаковав постельное белье в полиэтиленовые мешки, чтобы ткань не запылилась и не покрылась плесенью. Я снова встретился с управляющим и подрядчиком, проследил, чтобы привезенные паркет и черепицу сложили в амбаре.
А еще я собрал мед. Несколько банок я оставил себе, бо́льшую часть продал Клоду, а парочку оставил на крыльце у Натали. Стучаться в дверь или звонить я не стал.
Я постоянно думал о Натали: просыпался с мыслями о ее улыбке, чувствовал ее запах; грезил о ней, засыпая. Без остановки думал, где она и чем занята. Я больше не ощущал себя целым, словно кто-то вынул из меня нечто жизненно важное, оставив лишь чувство пустоты. До встречи с Натали я верил, что влюбленным по плечу все невзгоды. Теперь же я знал: иногда любовь бессильна.
Я уже три дня пробыл в Балтиморе, когда обнаружил письмо от Натали. Она вложила его в одну из коробок с книгами, лежавших в багажнике моей машины. Не найдя на конверте подписи, я его чуть не выбросил, однако заметил, что послание запечатано, и любопытство взяло верх. В конце письма стояло имя Натали. У меня перехватило дыхание.
Будто зомби, я добрался до гостиной и сел на диван. Стоял полдень, свет лился в новую квартиру сквозь застекленные двери. В звенящей тишине я начал читать.
Милый мой Тревор!
Я пишу тебе письмо, потому что не знаю, как быть. Неизвестно, когда ты его найдешь, ведь я тайком подложу его в одну из твоих коробок с вещами для переезда. Впрочем, ты сам уже дважды оставлял банки с медом у меня на пороге – так что, может, тебе даже понравится мой сюрприз.
Я хотела бы признаться, что впервые в жизни по-настоящему поняла, что значит «влюбиться без памяти». Я влюблялась в тебя отнюдь не плавно и постепенно. Я даже не знала, хочу ли такой любви. Оглядываясь назад, я понимаю, что провела четырнадцать месяцев, будто бы стоя на козырьке крыши. Шатаясь от каждого дуновения, я изо всех сил держала равновесие. Казалось, если замру на месте, если посильнее сосредоточусь, то все чудесным образом наладится. И тут нежданно-негаданно появился ты. Позвал меня снизу, и я шагнула в пустоту… и падала, падала, пока ты меня не подхватил.
Тревор, любить тебя – одно из самых прекрасных переживаний в моей жизни. Меня постоянно гложет вопрос, верный ли выбор я сделала, – и как бы мне ни было сейчас тяжело, для меня нет ничего дороже, чем то, что было между нами. С тобой я впервые за целую вечность ощутила себя живой. До нашей встречи я думала, что мне уже никогда не испытать подобного.
Я безумно, неодолимо хочу быть с тобой. Но правда в том, что цена этому слишком высока. Я не могу желать смерти мужу, мысль о разводе мне так же невыносима – хотя бы потому, что Марк не в силах повлиять на мое решение. Если я выберу одно из двух, то уже не буду той женщиной, которую ты полюбил; это изменит меня безвозвратно. Я превращусь в злодейку, сама себе сделаюсь чужой. Я не хочу такой становиться. Тем более – впутывать тебя.
Поэтому я и не могла с тобой встретиться после того, как мы простились в больнице; поэтому нам лучше не видеться, когда ты вернешься в Нью-Берн. Я люблю тебя так сильно, что если ты снова попросишь меня остаться, я не смогу сказать «нет». Попроси еще раз – и я приеду. Намекни хоть словом – и я постучусь в твою дверь. Но прошу тебя – пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – не давай мне становиться мерзавкой на всю оставшуюся жизнь. Умоляю, не подводи меня к этому. Позволь мне остаться женщиной, которую ты знал и которая всем сердцем полюбила тебя.
Хочу, чтобы ты помнил: я всегда буду дорожить мгновениями, которые провела с тобой. Ты в какой-то мере меня спас. Если бы мы не встретились, какая-то часть меня – самая живая, самая ценная – просто зачахла бы и пропала без следа; а теперь, когда память о тебе придает мне сил, я наконец-то могу двигаться дальше. Спасибо тебе. Спасибо за все.
Я уже по тебе скучаю. Скучаю по твоим подколкам и несмешным анекдотам, по кривоватой усмешке и даже по неудавшимся попыткам меня впечатлить. Больше всего мне не хватает нашей дружбы и ощущения, что я самая желанная на свете – это чувство возникало лишь рядом с тобой. Я люблю тебя, и сложись моя жизнь по-другому, я бы поехала за тобой на край света.
Дочитав письмо, я встал с дивана и нетвердыми шагами побрел на кухню. Там открыл холодильник, вытащил бутылку пива и, открутив пробку, сделал жадный глоток. Затем я вернулся в гостиную и уставился сквозь стеклянные двери на улицу, гадая, где же сейчас Натали. Гостит у родителей? Молча гуляет по пляжу, то и дело останавливаясь, чтобы поднять с песка ракушку или поглядеть на пеликанов, плавно парящих над волнами? Мне хотелось верить, что в этот самый миг она думает обо мне, тайком лелея мысли о нашей любви – своем единственном утешении в безжалостном мире.
Я обрадовался, что Натали мне написала. Хотела ли она получить ответ? Написать ли ей прямо сейчас или не стоит – ведь это может все усложнить? У меня не осталось сил, чтобы принять решение.