Я задрал голову, пытаясь высмотреть дыру, которую мы должны были проделать при падении. Ничего не высмотрел, но эхо от моих шарканий по нечистому полу загуляло не только между кучами лома и мусора, а также от стены к стене, но и под потолком, дававшим цельный отзвук. Не было там дыры, и проем над столом погрузки был штатно спрятан накатным перекрытием.
Это точно был ангар, в котором мы взошли на борт, но с поправкой на то ли землетрясение, то ли погром, который, судя по пыльной залежалости, случился здесь задолго до нашего появления и был почему-то не замечен нами вчера.
Мы ведь вчера стартовали, правильно?
– Подъемника нет, – отметил Олег, вертя головой.
А все остальное, значит, есть, подумал я с раздраженным восхищением. Парень кремень все-таки, ничем его не удивишь. Минуту назад выдохнули на орбите Юпитера, а вдохнули в подвале на пять метров ниже уровня земли. И с большой буквы – Земли. И все, что стоит по этому поводу отметить: подъемника от нижнего уровня к верхнему нет.
– Одевайтесь, – сказала Инна и протянула нам тубы со спортивными костюмами и спортивными же тапочками, которые, точно, хранились во вделанном под люком ящике, рядом с легкими скафандрами. На всякий случай. Непонятно какой. А вот такой, оказывается.
Сама она уже оделась и была невозмутима, как обычно. Волосы промыть и высушить – и нормальная Инна.
Хоть что-то нормальное.
Она отвернулась от наших пыхтящих вдеваний, огляделась и очень спокойно спросила:
– Значит, мы не летали никуда?
Где должен быть командир
– Кино такое помните, дурацкое? – спросил я. – Пионеры летели-летели в космосе, а потом – хоба, вылазят на площадь в центре города, и им говорят: обломитесь, горнисты, это проверка была.
– А космонавт Леонов такой: зато в следующий раз все по правде будет, – добавил Олег. – «Большое космическое путешествие». Я как раз всю дорогу про него помнил, но что-то надеялся, что мы и есть следующий раз.
– Песня там хорошая, – тихо сказала Инна и пропела: – Я тебе, конечно, верю.
Я кивнул и спросил, нервно ухмыляясь:
– Пошли это Главному и Обухову петь? Или поздороваемся хотя бы. Ждут там, наверное. Ржут, блин.
Здороваться я совсем не хотел. Если они вправду все это разыграли, пусть даже не в шутку, пусть ради проверки, – как с ними говорить после этого? Мы же всё всерьез. Мы им верили. Мы же не пионеры из кино, мы настоящие. С нами разве можно так?
Но, блин, я же видел все. Взлет, космос, комету, даже струну немножко – ну как, почти видел. Я же чувствовал. Я же сдох там практически.
Меня передернуло, я поспешно сунул кулаки в карманы перекосившихся штанов, поддернул их и спросил Олега, намылившегося обратно в люк:
– Еще раз попробовать решил, вдруг по-настоящему получится?
– Съемку отдадим сразу, – сказал Олег. – Проверка не проверка, а отдать должны, и бросать не положено.
– Костюм загасишь, – предупредил я и подумал: да какая разница.
Олег скрылся за горловиной, почти не хлюпая, погремел там и, судя по звуку, принялся отвинчивать барашки. Они, как и весь отсек видеофиксации и записи бортовой телеметрии, прятались за откидным кожухом. Запись всего, что мы видим и делаем, велась в автоматическом режиме, плюс отдельные камеры и датчики подключались по команде с табло.
Я попытался вспомнить, давал ли такие команды и что вообще видел между последним выстрелом и моментом пробуждения здесь, передернулся от щекотки в запястьях и под ушами и как-то сразу оказался на коленях лбом в прохладный бугристый пол.
– Линар, ты что? Олег, скорей сюда!
Инна суетилась вокруг, пыталась перевернуть и посадить меня как-нибудь, чтобы пугал не так сильно, а я пробовал раз за разом объяснить, что эта зараза, значит, до сих пор работает, но выговорить не мог, а потом щекотка исчезла и я забыл о том, что так страстно хотел и не мог произнести.
Олег помог Инне перетащить меня к стеночке. Я вяло отбрыкивался, наконец пришел в себя и виновато сказал:
– Все, ребя, я нормально. Чот крутнуло.
Посмотрел на испуганные лица и добавил:
– Может, и хорошо, что не на самом деле летали. Что было бы в космосе, если меня на Земле так накрывает.
– Под землей, – поправил Олег, омерзительно правильный он все-таки. – Похавай, может, мальца.
Он сходил к люку и вернулся, держа под мышкой явно легкую коробку и явно тяжелый ящик вроде металлического дипломата в руке. «Дипломат» он поставил себе между ступней, видимо, чтобы я или Инна не вздумали покуситься, а коробку протянул мне. В коробке были еда, напитки и вода в тюбиках, это я помнил, не заглядывая. Закусывать ими меня ни разу не прикалывало. Это месяц назад нам космическое питание внове было. Чтобы остыть к нему, понадобилась всего пара проб. Широкий ассортимент пюре разной степени безвкусности, от забавной до омерзительной.
– Не, спасибо, – сказал я. – Пошли за наши страдания шашлик-машлик и пятьсот эскимо требовать.
Я встал сам, мягко отодвинув протянутую руку Олега, и первым пошел к выходу.
Выхода не было.
То есть дверь была, но перед ней громоздились груды плохо опознаваемых обломков, под которыми лежали мешки, странно похожие на смесь для состава. А поперек косяков были не набиты даже, а наварены ржавые швеллера, пять штук наискосок.
Я все равно сунулся было к двери, осторожно ставя ноги в спортивных тапочках между мешками и переплетениями лома, но на втором шагу зацепился штаниной за торчащий прут и отпрыгнул, подняв грохот до потолка и столб безнадежно древней пыли дотуда же.
– Да ну на фиг, бесполезняк, – сказал я осуждающим рожам и бодро зачапал искать аварийный выход в противоположной стене – ну или где еще.
Инна зависла у корабля, гремя замками и фиксаторами. А то ведь угонят, ага, чтобы новую партию пионеров наколоть, подумал я, но говорить не стал. Пусть тешится, если так ей спокойней.
Дверь еле нашлась в дальнем закутке, тоже заваленном, как нарочно, но хотя бы не так старательно. Она была заперта на замок, но я уже рассвирепел от этих игр – блин, два месяца голову морочат, теперь еще запирают на всю ночь, а мы тут в пыли и антисанитарии спать должны – и без разговоров херакнул под ручку ногой.
Сломать не сломал, но отбил капитально. Не дверь, конечно, а ногу. Зато не заорал и обошелся даже почти без шипения.
Олег попытался протиснуться мимо меня с ломиком наперевес, но его самого потеснила Инна деловитым «Дай-ка», присела у замка и принялась ковыряться в нем то ли гвоздиками, то ли стальными планочками. Закрываю что хочу, открываю что хочу, ключница Пелагея.
Я, незаметно разминая ногу, почти придумал обидную шутку про знатного домушника Обжоржа Бенгальского, но тут замок щелкнул, и я заткнулся. Инна открыла дверь и вышла, не сказав ничего торжествующего или назидательного. Я бы так не смог. Надо научиться, кстати, круто смотрится.
Мы с пилотом переглянулись, поиграли бровями и поспешили следом за бортинженером в абсолютную темноту.
Аварийным маршрутом мы никогда не ходили. Мы вообще особо не ходили какими бы то ни было маршрутами. В Ног-Юрт нас привезли за неделю до старта и заселили не в казармы, а в гостевой дом, где обычно жили инспектора из Москвы и округа. До поля летно-конструкторских испытаний, в начале которого и стоял этот странный многоуровневый ангар, напоминавший усталый айсберг странными формами и тем, что под землю уходил этажей на пять, мы добирались подземным ходом на минус первом уровне.
До минус первого аварийный маршрут нас и довел. Мы вслепую, шаркая, стукаясь, ойкая и наталкиваясь друг на друга, проползли четыре лестничных марша, а когда то ли глаза научились видеть в темноте, то ли близость к поверхности позволила проникать хотя бы рассеянному свету, обнаружили, что дальше хода нет. Пролет был уже знакомым образом перечеркнут приваренными швеллерами, а выше бетонная лестница просто не вела – по меньшей мере два марша были как будто вынесены направленным взрывом. Хотя почему как будто? Не кувалдами же их долбили. На военном объекте взрывчатка логичнее кувалды.
– Вот почему нас под землей водили, – сказал я и сам вздрогнул от множественных звуков, которыми мой голос закувыркался в разные стороны.
Я рассердился на собственный испуг и предложил:
– Обратно? Другой вход поищем, а нет – так утра подождем. До завтрака-то за нами в любом случае придут. Или хотя бы дверь откроют.
– Погодь, – сказал Олег и двинулся по площадке, покашливая и вроде как вслушиваясь.
И вдруг он поставил на пол «дипломат», вцепился в прислоненный к стене здоровенный стальной лист, о который я полминуты назад чуть не располовинил штанину, со страшным скрежетом отволок его в сторону и толкнулся в обнаружившуюся за листом дверь. Она открылась с длинным пугающим скрипом.
– По коридору или к лестнице, или уже к нашему коридору дойдем, – сказал Олег очень спокойным голосом. – Хоть поспим нормально.
– Картошка, кстати, осталась, – напомнил я.
Мы вчера запекли в костре штук десять картофелин, а осилили только парочку. Половину даже выкапывать из золы не стали, но несколько я, когда они малость остыли, завернул в газету, притащил в палату, припрятал в тумбочку и, пока не уснул, улыбался тянувшемуся из щели запаху печеной радости. Потом забыл, а сейчас вот вспомнил.
Жрать потому что хотел. Печеная картошка объедение, пока раскаленная совсем, но и холодная тоже ништяк. Если столовка на первом этаже не работает, на картошечке до утра дотянем. Хотя, наверное, и в закрытой столовке что-нибудь найдем – она же только на нас работала, а мы вчера почти не обедали и не ужинали.
Не от волнения, а потому что и некуда, и невкусно. Не вообще, а по сравнению с предыдущей кормежкой.
Вообще столовка тут сойдет для сельской местности, получше школьной или той, что рядом с Фаиной работой. Но за день до старта нам привезли – не знаю уж откуда, из ресторана или с кухни – какого-то гениального повара, который стряпает не чаще раза в год или там в пятилетку для прилетающих членов Политбюро или улетающих юных космонавтов. В общем, привезли кучу судков с невероятно вкусными супами, жарким и прочим бланманже, а еще какого-то консервированного мяса, три вида сыра и забитое палочками эскимо термоведро. Обухов призывал не переедать, а мороженое пробовать маленькими кусочками и не глотать, пока не растает и не согреется, хуже Фаи, честное слово. Еще и смотрел на нас, как она смотрит, когда думает, что я не вижу.