думать про это не мог, не то что говорить. А Инна тем более.
Поэтому мы говорили про то, что делать с данными, собранными во время полета.
Инна предлагала связаться с руководителями космической программы, отдать «дипломат» им и на этом успокоиться – а за это получить благодарность и всякие почести. И родственников наших найдут, и нас в интернат пристроят, хоть колмогоровский, как я хотел, хоть какой-нибудь при Центре подготовки космонавтов. Собирались же там отряд из подростков сколотить. Подумаешь, программа «Пионера» закрыта – заново откроют. Мы же вернулись.
– Путь решают, в общем, – сказала Инна. – Они же взрослые.
Я хмыкнул.
– Тоже мне достоинство.
– Они лучше знают.
– Да? – спросил я. – Что именно? Математику, физику, архитектуру, как с людьми общаться? Как будущее убивать, они знают. ЦУП разрушили, страну разрушили, заводы разрушили. Это я и сам умею. Ну, если захочу.
На самом деле я малость преувеличивал. Предложение Инны мне не слишком нравилось, но представлялось приемлемым, даже утешительным – вот только не очень сочетающимся с тем, что мы успели увидеть. Как-то фигово вязались космические полеты и интернаты с торговым центром и китайским стратегическим партнером. Поэтому я предлагал считать план Инны вторым этапом, а на первом изучить обстановку и понять все как следует.
А Олег предлагал взорвать и «дипломат», и корабль. Как предусмотрено инструкцией по действиям после посадки на вражеской или чужой территории.
– А это вражеская? – уточнила Инна.
– Чужая, – сказал Олег.
Я хмыкнул. Олег спросил:
– Не чужая, да? Наша, да?
– Ну не вражеская точно.
– Да они предатели все.
Инна сказала:
– Все не могут быть предателями.
Олег ухмыльнулся и поелозил языком по щеке. Дебил.
– Мне тоже пока не особо нравится, – сказал я. – А что делать? Мир – он ведь для всех, а не только для меня или для тебя. Не бывает так, что мир для одного или двоих. Или что нравится всем. Мира, который можно изменить под себя, тоже не бывает.
– Ну вот он, – напомнил Олег, разводя руками. – Если бы не мы, этот мир был бы са-авсем другим. Мы его изменили.
– Не под себя.
– Не подумали просто. А теперь подумаем. И уже под себя изменим.
Сходим мы под себя, чуть не сказал я, но, покосившись на Инну, сказал другое:
– Так ты под себя и изменил. Ты ж мафон хотел, так? Вот тебе мафон, в каждом телефоне, в каждом компьютере, на каждом углу. И кассет не надо, и никакого «сорок пять минут сторона». Все пластинки мира в один телефон влезут. И кино, и книги, Денис сказал. Самому читать не надо, за тебя артист надиктовал уже. Все как ты заказывал, только удобней.
– Я не это заказывал, – спокойно сказал Олег.
– У-ти, какие мы привередливые. Ну лан, меняй, чтобы точно под тебя было. Ты хоть знаешь как?
– Никто не знает. А мир все равно меняется.
– Вот именно, – сказал я.
Олег опять усмехнулся и спросил:
– Про силы прогресса знаешь и чем они от регресса отличаются?
– Нет, – жарко ответил я. – Расскажи!
– Да ну вас, – сказала Инна. – Третий час уже. Давайте спать. Утро вечера мудренее.
Я с облегчением добрел до матраса и шмякнулся, готовясь отбиваться ногами, когда придет Олег и начнет орать, что ему мало места. Но он что-то никак не шел, а снова мягко щелкал кнопками компьютера – теперь уже из кухни. Ушел туда, чтоб Инне ложиться не мешать.
В чем, интересно, она ляжет, подумал я, но сил повернуть голову не было. Вот и хорошо, останусь пристойным пацаном. На корабле не подсекал – и теперь не буду.
Я, видимо, уснул под их болботание, потому что вздрогнул оттого, что Инна второй, кажется, раз окликнула:
– Линар! Помнишь, говорю, «Понедельник начинается в субботу»? Там примерно такая ведь за стеной реальность была, ну, из заграничной фантастики?
– Не читал, – пробормотал я. – Стругацкие ваши опять? Говорил же сто раз, не читал, не было у нас. «Незнайку на Луне» читал – вот на него очень похоже.
Инна засмеялась, Олег вроде тоже буркнул одобрительно, и я опять провалился – но не сразу и не совсем – на самое мягкое, вязкое дно сна. Какое-то время я еще слышал куски разговора, то четкие и ясные, то совсем утекающие, как бурые нити состава, увлекаемые в сток струйками душа.
– Слушай, я все понял. Вдруг мы не возвращались? Вдруг мы все еще летим?
– Опять «Большое космическое путешествие»?
– Только наоборот. Ну или… Никто ж не знает, как это – внутри струны. Вдруг – вот так. А следующие полетят – увидят, что вернулись не в капитализм, а в это самое… Феодализм.
– А здесь что?
– Да ладно.
– А что делать-то?
– Ну что… Лететь до конца. А потом вернуться.
– Ну… Полетели тогда, фигли.
– Так куда мы с подводной лодки, ага.
– А расскажешь?
– Кому?
– Ну нашим. Что тут видели?
– Линар расскажет.
– Посмотрим еще, кто первый расскажет, – пробормотал я. – Прибежишь, виляя хвостиком, ах, Алексей Афанасьевич, мы такое видели.
– Ну… Да, – согласилась вдруг Инна. – Это же важно. Для науки и вообще.
– Если это по правде.
– Ну да.
– Хоть бы это было не по правде, – то ли сказал, то ли подумал я и уснул.
Это было не по правде. Но по-настоящему.
И кончилось через несколько часов.
Часть седьмая. Торжественная встреча
Водная преграда
Парковка была забита, а за шлагбаумом все удобные места закрывала очередь, растопырившаяся бутылями и флягами.
– Блин, у них тут круглосуточно, что ли? – спросил Андрей, притормаживая.
– В Кировском воду отрубали, а потом ржавая пошла – и до сих пор, теща жалуется.
– И они вот так руками по пять литров в Кировский таскают?
– Капля святого должна быть в каждом, – назидательно сказал Иван. – Слушай, а ты реально ее пьешь, регулярно прям?
– А что? Целебная, вкусная.
– Ага, целебная. Ты не в курсе, да, что тут ядерные испытания проводились?
– Началось. Разоблачим разоблачителей. Взрывы-то где были и когда? Шестьдесят лет назад в ста километрах. Я, считай, с рождения это вдыхал, ел, пил – но бояться только монастырской воды должен? Там, кстати, подтвержденный эффект, я читал, против несварений и онкологии.
– И дурного глаза.
– От похмелья точно помогает.
– Да? Что ж ты сразу-то. Вставай у шлагбаума.
– Не выедет никто.
Иван раздраженно посоветовал:
– Ну мигалку включи.
Андрей, качнув машину на бордюре, въехал на тротуар, едва не задев отшатнувшегося парня с небольшим букетом роз, чуть сдал назад, чтобы не торчать кормой поперек дороги, и вышел забирать бутыли из багажника.
Иван тоже вышел, потянулся, отмахнулся от охранника, топтавшегося у будки за шлагбаумом, и обратил внимание на парня с букетом, так и стоявшего у задней двери.
– Проходим-проходим, не создаем препятствий, – предложил Иван добродушно.
– Так это ты препятствия создаешь, – сказал парень. – Обалдели совсем, по людям ездите.
– Молодой человек, проходим, – с нажимом повторил Иван и показал краешек удостоверения, лежащего в нагрудном кармане.
– Ага, – сказал парень и извлек из кармана телефон. – Представьтесь на камеру, пожалуйста.
– Слышь, иди куда шел, а, – посоветовал Андрей, захлопывая багажник.
Парень, сунув букет под мышку, выставил телефон и явно начал снимать, поведя объективом с лица Андрея на два букета бутылей, на колеса машины и на монастырь за шлагбаумом.
– У вас тоже удостоверение? – спросил он. – Представьтесь, пожалуйста, и объясните, что это за работа заставила вас выехать на тротуар и чуть не сбить пешехода.
– Ты чего лицо снимаешь? – злобно спросил Андрей. – Присесть захотел?
– Молодой человек, подойдите, пожалуйста, – велел Иван. – И немедленно прекратите съемку на режимном объекте.
– Сперва представьтесь, – сказал парень, охотно шагнув к Ивану. – И что тут режимный объект, монастырь или бутыл…
От удара Ивана он всхрапнул и осел, мотнув руками. Телефон отлетел в траву у забора.
Иван глядел на парня, потирая костяшки. Парень слабо елозил руками и ногами по асфальту, размазывая лепестки и пытаясь поднять голову.
– Затылком не хряпнулся? – спросил Андрей озабоченно.
– Телефон подними, – велел Иван, открыл заднюю дверцу и подхватил парня под мышки – не мокрые, слава богу.
Андрей приподнял пустые бутыли.
– А воду?
– Помаемся маленько, – злобно сказал Иван, отпнул букет прочь и в три приема упихал парня на заднее сиденье.
Андрей грянул багажником и пошел за телефоном парня, попутно показав охраннику, чтобы спрятался обратно в будку. Иван выпрямился, потер поясницу и рявкнул на кого-то в очереди, глазевшей на происходящее:
– Убрал быстро! Не снимать! Оперативное мероприятие!
Он хлопнул задней дверью, сел, хлопнул передней и пялился перед собой, шлепая по колену кошельком, который успел вытащить из кармана парня, пока машина сползала с тротуара, огибала очередь, летела по улицам, вопя – Андрей все-таки врубил сирену, – и парковалась у здания УВД. Лишь тогда пассажир на заднем сиденье заворочался и вроде даже попытался возмутиться, насколько хватало речевого аппарата.
– Добавлю сейчас, – пообещал Иван, тяжело вздохнул, раскрыл кошелек, вытащил права и кисло прочитал: – Обухов Денис Сергеевич. Знакомое что-то. Выяснять теперь. Эх-ха, отдохнули, бляха. Ладно, пошли оформлять.
Ты только посмотри
Бабушка сказала: «Улым, тут же очень просто, слушай», развернула письмо, выглядевшее теперь почему-то как очень тонкий телефон с огромным экраном, который к тому же складывался в два, нет, в четыре раза и сиял странно знакомым багровым цветом, становясь объемным, холодным, спиновым и плотно обхватывая грудь, горло, скулы и давя на веки снизу вверх. «И смотри», – добавила бабушка, которая говорила, как всегда, на татарском, но я почему-то понимал и каждое слово, и каждую букву, и каждый перелив кристаллизации багрового слоя, и это понимание, почти уже абсолютное, наполняло меня почти таким же абсолютным, сладким и распирающим счастьем.