Инна сидела верхом на Жирове и, зажмурившись, топтала его пяткой кроссовки то в грудь, то в челюсть, а Жиров, тоже зажмурившись, улыбался и подергивался очень странно, глупо и неприятно.
– Инна! – крикнул я, хватая ее за плечо, и щекотка как током ударила от запястья к ключице, а вся левая сторона тела от пятки до макушки стала сладостно онемелой.
Олег включил монопольный привод, понял я, и Олег заорал:
– Мухой сюда, я врубил монополи!
Инна с трудом встала, глядя на Жирова. Он корчился, дергаясь, будто ширинкой чеканил футбольный мячик, руки и ноги у него вывернулись невозможным образом, а лицо перекосило так, что левый угол рта почти дотянулся до уха. Вот так оно на взрослых и действует, сообразил я, а заодно сообразил, что Машовец тоже взрослый и он-то такого, в отличие от Жирова, не заслужил.
– Быстро в корабль! – крикнул я Инне, подбежал к Машовцу, ухватил его под мышки и потащил к двери.
То есть не потащил, а с размаху сел на задницу. Машовец был неподъемным. Я вскочил, примерился и сдернул его с места, потом проволок еще полметра и еще под вопли Олега:
– Ты что делаешь! Полминуты! А ты куда!
И Инна ухватила Машовца за ремень и дернула одновременно со мной, так, что мы вместе с ним отлетели на метр и чуть не упали под булькающий стон капитана. Пускай булькает, зато наизнанку не вывернется, как начал уже выворачиваться Жиров.
И мы проскочили еще метр, а Олег, матерясь, забился в горловине люка, потому что руки у него соскальзывали, но сумел подтянуться и сделать выход силой на две руки, красавец, выскочил – и мы рванули еще раз и два, до двери чуть-чуть, и Олег, грохоча, свалился, весь мокрый и блестящий, на пол и подбежал к нам, и мы рванули три, подняли Машовца и поволокли уже непрерывным движением, как тяжеленный мешок на осеннем выезде всем классом на картошку, и Инна, кажется, плакала, а я рычал от щекотки, бросавшейся от щиколоток к челюстям и через хребет к копчику и ниже, а Олег ругался словами, которых я от него и не слышал никогда, и орал: «Без нас улетит!» – а я бормотал: «А фигли делать» – и распахнул совсем онемевшей и, кажется, светящейся уже от буйных электрических мурашек ладонью дверь, и мы перевалили Машовца через порог, уронили там как могли бережно и дернули обратно, но сперва я проверил, не защемлю ли капитану пятку, захлопывая дверь, и тоже рванул изо всех сил и увидел, что подвал стал черным космосом, в котором далекие звезды, подмигивая, вытягиваются в голубые полоски, похожие на спинки жуков, поворачивающихся ко мне сложенными ножками, и жуков этих огромная, гигантская, необозримая колонна, поток шире Волги, толще кометы, и длина его невообразима, а в самой середке пульсирует багровым светом наш маленький корабль, представляющий собой, оказывается, сердце этого странного бесконечного мира, пульсирует в такт нашим шагам, каждый раз все сильнее и ярче, – и мы успеваем к самой яркой и важной вспышке, почти успеваем, почти успели…
Корабль мигнул ослепительно, и багровый свет залил весь мир.
И мир исчез.
Эпилог. Половина успешного решения
Багровый мир стал бесконечным и многообразным, будто я смотрел в бездонный колодец, наполненный подрагивающими алыми, бурыми, оранжевыми и розовыми слоями, а слева, справа, вверху и везде с этим колодцем смыкались другие колодцы, провалы, залитые свернувшейся кровью карьеры и красные океаны, но на них я не косился, а пытался зацепиться глазом хоть за какую-то точку, завиток или деталь перед собой. Зацеплюсь – пойму масштаб, расстояние, суть, условия. Правильно понятое условие – половина успешного решения.
Темный завиток всосал в себя невыносимо яркое полыхание вокруг и стремительным кривым червячком перебросился на соседний уголек, который на миг разгорелся и тут же собрался в черный комок с ослепительной щелью сверху. Костер, понял я и попытался сказать, попытался моргнуть, попытался оглядеться или просто пошевелиться, но не смог.
Я просто сидел на бревне и пялился в догорающий костер.
А другой я вздохнул и сказал:
– Ладно, народ. Пойдем, наверное. Главный и Обухов ждут же наверняка. Пока мы по палатам не разбежимся, не лягут.
– И картошку оставишь? – спросили слева. – Чего-то вообще на тебя не похоже. Зажрался, постарел, стае нужен новый вожак.
– Мечтай, – сказал другой я, наклонился, с кряхтением выбрал из золы несколько картофелин, покидал каждую с ладони на ладонь, сбрасывая на мятый газетный лист, поднял этот кулек за края и предложил: – В палате дожрем – и баиньки?
– Куда в тебя лезет, – сказали справа и зашевелились, вставая.
Настоящий я, сохранявший все это время неподвижность, покосился вправо на Инну, влево на Олега, которые тоже сидели с обалдевшими испуганными лицами, – а из нас вставали, будто из кресел, другие, но точно такие же Инна, Олег и я.
Они встали, поежились от свежего воздуха, выгоняющего тепло от одеял, которые остались на наших плечах, отряхнули синие спортивные штаны и пошли, весело переговариваясь, через лесопосадку к светлякам окон гостевого дома.
А мы сидели и смотрели им в спины. Себе в спины. Моя спина, оказывается, была самая узкая, надо хоть плечи как-то помужественнее разворачивать, что ли.
Спины скрылись за деревьями. В костре щелкнул уголек. Я вздрогнул и понял, что уже могу шевелиться, поворачиваться к сидящим рядом членам экипажа, говорить и даже орать. Орать очень хотелось. Орать: «Это что такое вообще? Это сон, что ли, был?! Это опять большое космическое путешествие, которого не было?!» Или просто орать на одной ноте, громко, надрывая горло и высаживая нутро, в котором так и ползала от сустава к суставу омерзительно сладкая щекотка.
– Да ладно, – сказала Инна.
А Олег пробормотал:
– Получилось.
– Что получилось? – спросил я, бешено разворачиваясь к нему. – Поспать и с ума сойти? То есть ничего этого не было?
– Чего именно? – поинтересовался Олег.
– Да всего, блин! Полета, кометы, нити, подвала, будущего, Дениса!
– Интернета и гаджетов, – подсказал Олег.
– Джинсов и китайской стройки вот здесь, – добавила Инна.
– И ментов, – пробормотал я и быстро ощупал сначала голову, потом плечи в поисках шишаков и ссадин, которые накидал мне Жиров.
Только что. Давным-давно. Через тридцать шесть лет.
Ни на голове, ни на плечах не было ничего, кроме тихой памяти о боли.
Я подумал и спросил:
– Как вы думаете, он выжил?
– Ну, вроде там не смертельные раны, и телефон есть, – сказал Олег. – Скорую вызвал, наверное. Выжил, крепкий же мужик.
– Если его полем не накрыло, – напомнил я.
– Мы успели, – очень уверенно сказала Инна. – Я смотрела, у него лицо не менялось и… тазом он не дергал, как этот.
– Этому сладенько пришлось, – подтвердил я, ухмыльнувшись.
– Так ему и надо, – сурово сказала Инна.
– Базара юк, – согласился я.
– Не вздумай только Главному рассказывать, – строго добавила Инна. – Ему неприятно будет.
– Почему? – удивился я, сообразил и сказал: – А-а. О-о!
– Не вздумай, – согласился Олег весомо.
Я опять хмыкнул и спросил:
– А остальное, думаешь, надо рассказывать?
– Конечно, – сказала Инна. – Ну, не сейчас, конечно. После старта, чтобы не сорвать ничего.
Я посмотрел в небо, прищурился, но все равно ничего нового не высмотрел. Но теперь хотя бы уже не боялся.
Я посмотрел на Олега. Он кивнул. Я уточнил:
– А он не рехнется?
– Кто, Главный? – спросил Олег с иронией. – Или Обухов?
Я смущенно поежился и согласился. Инна сказала:
– Задание выполнено, надо отчитаться. А про остальное – тем более. Надо же понять, как мы опять здесь оказались.
– А вот кстати. Про существование в каждой точке полета я понимаю – но с какого фига мы за день до старта отскочили?
– Может, потому что не в корабле были? – предположила Инна. – Или влезли слишком глубоко в струну, вот она нас подальше и забросила. Пусть Обухов разбирается.
Она вдруг закрыла лицо руками и пробормотала:
– Как хорошо, что не в будущее. Я к маме с папой поеду. И к Римке.
– Блин, – сказал Олег, сунулся лицом в колени и глухо повторил: – Блин.
Так я бабушкино письмо прочитать и не успел, подумал я покаянно и сообразил, что теперь-то она мне все, что захочет, и так скажет. Если я спрошу. Если захочу и смогу. А я захочу и смогу.
И тут я с замиранием сердца спросил экипаж о другом:
– А как вы думаете, если не обязательно от старта до финиша получилось вернуться – вдруг и правда еще дальше забросить сможет – в семьдесят пятый там… А?
Инна взяла меня за плечо. Я смотрел на Олега. Олег, помявшись, напомнил:
– Корабля-то нет.
– Новый построим, – сказал я, не отрывая от него умоляющего взгляда.
Олег поскреб голову и отвел глаза.
– Линар, ты же не сможешь их отговорить, чтобы не ехали. Как они тебя такого мелкого послушают?
– Ну тогда я просто с ними попрошусь, – сказал я тихо.
– Ты дурак, что ли? – возмутился Олег.
А Инна молча обняла меня.
Мы посидели немножко, потом я встряхнулся и бодро сказал:
– Да ладно, шучу я. Раз мы здесь, надо здесь все исправлять.
– В смысле? – спросил Олег.
– В прямом. Мы тут единственные, кто знает, что будет. И если нам это не нравится, можем придумать, как этого избежать.
– Как?
– Так вот это и надо придумать.
– А если не получится? – спросила Инна.
– Ну тогда все останется как есть, – сказал я. – Тебе же мороженое там понравилось? Вот все будут жрать мороженое, и радоваться, и не знать, чего чуть было по нашей милости не лишились.
Пока Антон в наших записях не разберется и заново дверцу в космос не откроет, хотел добавить я, но завис, размышляя, получит ли Антон наши записи в новой версии будущего.
– Мороженое в обмен на звезды, – сказала Инна. – Ну да, равноценно. А если наоборот? Союз останется, а ни мороженого не будет, ни звезд.
– Не, так неинтересно, – отрезал я. – Такого мы придумывать не будем.