Я вышла из детской почти сразу и направилась в спальню. Комната была небольшой, в середине стояла широкая двуспальная кровать, застеленная отсыревшим гниловатым бельём. У дальней стены высился массивный шкаф, перед которым валялось изодранное кресло. Я повернулась к двери, и от страха чуть не упала замертво, увидев перед собой Артёма.
— Ты с ума сошёл так пугать?! — взъелась я, глядя на его равнодушное лицо.
Он что-то жевал, и устало оглядывался в комнате.
— Хватит прохлаждаться, — сказал он. — Нам надо продумать завтрашний маршрут.
Я зло уставилась на Маковецкого, сложив руки на груди.
— Я, между прочим, устала не меньше твоего, ясно?
Артём ничего не ответил мне. Он начал ругаться на Рекса, который тявкал и радостно вилял хвостом, бегая вокруг наёмника.
— Что там? — спросила я, глядя на собаку, потом на Маковецкого. — Ты ешь чего-то. Он тебя просит угостить.
Артём раздраженно взмахнул рукой.
— Вот и продал он тебя за кусок куриной задницы, — с сарказмом высказал Маковецкий, быстро взглянув на меня.
Я закатила глаза, не сдержав улыбки. У меня уже не было сил препираться или язвить.
— Да, и ещё, — вдруг сказал Артём, доставая с ремня пистолет с глушителем, что он забрал у Веритаса. — Это тебе.
Я во все глаза уставилась на Маковецкого, затем осторожно взяла оружие в руки. Оно было довольно лёгким на вес, и весьма впечатляющим.
— Это для меня? — тихо спросила я, рассматривая пистолет со всех сторон. Я прицелилась в стену, пробуя держать новое оружие.
Артём хмыкнул, подошёл ко мне и хлопнул по локтю, чтобы я держала его ниже. После чего немного рассказал мне о пистолете:
— Это АПБ, — сказал Артём. — Отличная модель по типу Стечкина. Тебе как раз.
— Круто, — восхищенно прошептала я. — Спасибо большое.
Я обернулась, чтобы посмотреть на Артёма. Но тот уже шёл по коридору в сторону лестницы. Он, не поворачиваясь и не останавливаясь, просто поднял руку, мол, не за что.
— Здесь отличный санузел, я бы сюда приходил только для того чтобы попользоваться этим делом. В Тверском толчки настолько жутко выглядят, что на них не то что задницу сажать, на них смотреть тошно.
Артём разломил сухую ветку и закинул её в камин гостиной. Я сидела на диване, держа в руках металлическую кружку, в которую Маковецкий нахлобычил какое-то пойло типа вина или портвейна. Я смотрела на Артёма, вернее, на его спину, который снял свою куртку и броню и теперь сидел в футболке, разжигая огонь в камине.
— Ночью я буду на часах, — добавил Артём. — Лягу здесь.
Наёмник, не поворачиваясь, указал пальцем на диван, где я сидела.
— И что? Спать совсем не будешь? — спросила я.
Алкоголь уже начал дурманить мне голову, зато как приятно было ощутить приятную теплоту, расползающуюся по всему телу.
— Буду, но местами, — ответил Артём, выпрямляясь и отряхивая джинсы. — Мне-то не привыкать.
Маковецкий посмотрел на меня, и я мгновенно покраснела под взглядом его льдисто-серых глаз. Краснея и хмурясь, я отставила чашку в сторону и слезла с дивана. Нужно было найти чайник и вскипятить его.
Мы провозились с ужином до самого вечера. Перекусив, мы сидели с Артёмом у огня, отогреваясь и попивая портвейн местного разлива.
Наконец я улеглась на диване и протянула руку к Рексу, чтобы почесать его за ухом. Маковецкий, который сидел на кресле ближе к огню, достал из кармана свою маленькую чёрную зажигалку с золотистыми узорами. Эта дурацкая зажигалка почти никогда не работала, но Артём упорно хранил её, не желая менять на другие.
Даже несмотря на то, что я уже два раза находила и предлагала ему работающие зажигалки, он продолжал пользоваться своим огнивом.
Чиркнув три раза подряд, Маковецкий выругался и поджёг кусок газеты от огня в камине. Артём поднёс горящий лист к сигарете и с удовольствием затянулся.
Я покривила ртом. Ну, не понимала я этого удовольствия от курения. Тоже мне, привычка. От курения люди умирали и в более лучшие времена.
Я приподнялась, чтобы сесть на диване, дотянулась до своей кружки и сделала глоток. Я смотрела на Маковецкого. Он едва ли выглядел усталым до этих минут. Видимо, только сейчас он позволил себе немного расслабиться. Пятнадцать минут назад он опробовал местную ванну, где вода, по его мнению, была не такой уж и ржавой.
Теперь его волосы у лица влажными прядями касались чистой, загорелой кожи с мелкими царапинами. При мне он по-прежнему ходил в своей повязке.
— Почему ты ушла из «Адвеги»? — как-то неожиданно спросил у меня Артём, глядя на рыже-красные язычки огня, пылающего в камине.
Я помолчала немного. Мне хотелось поделиться с Артёмом всем тем, что тяжелым грузом лежало у меня на душе, но, признаться, я ещё не до конца ему доверяла.
— Это долгая история, — уклончиво ответила я. — Долгая и грустная. Я бы всё равно когда-нибудь ушла оттуда.
Артём кинул на меня быстрый взгляд.
— И что же? Совсем не скучаешь по своим близким? — пожал он плечами.
Я тяжело вздохнула, делая маленький глоток портвейна. При этих словах Маковецкого, я сразу вспомнила Настю Сухонину, Рожкова и Надежду Александровну.
— Скучаю, — с горечью ответила я. — У меня было совсем немного друзей в бункере, но все они были замечательные. Но, честно говоря, «Адвега» не то место, в которое бы мне хотелось когда-нибудь вернуться ещё раз. — Я устало прикрыла глаза и улыбнулась. — Я больше скучаю по своему родному городу, по моему дому. Там все мои близкие. Там меня ждёт отец. И я всем сердцем надеюсь, что скоро мы с ним встретимся.
— Так ты из Москвы? — спросил Маковецкий, удивленно приподнимая бровь и с интересом глядя на меня.
Он дотянулся до обломков сухих веток и кинул несколько из них в костёр.
— Нет, — ответила я, покачав головой. — Я из Купола.
Маковецкий замер с очередной веткой в руке, он обернулся и как-то странно посмотрел на меня. Некоторое время мы смотрели друг на друга, и я всё никак не могла понять, что его так напрягло. Конечно, не так много народа из Купола ходит по пустошам, но всё-таки что-то странное было во взгляде Артёма. Маковецкий кинул ветку в огонь и снова откинулся на спинку старого кресла.
— Так ты из Купола, значит, — задумчиво пробормотал Артём, почесав подбородок. — Так чего же ты сразу не отправилась под Звенигород?
Он прожигал меня проницательным взглядом. Это меня смутило. Честно говоря, я уже и так напряглась из-за всего этого разговора, но мне почему-то не хотелось закрывать тему.
— Я должна найти одного человека в Москве, — ответила я, немного помолчав. — Моего друга… Мне нужно поговорить с ним.
Артём больше ничего не спрашивал. Ещё некоторое время мы сидели, греясь у огня. Несколько часов пролетели довольно незаметно. Обсудив завтрашний маршрут, дорогу до Клина и детали путешествия, мы решили готовиться к ночи.
— Что ж, Мария…Как Вас по батюшке? — уже порядком надравшись, шутливо спросил у меня Маковецкий. — Думаю, Вам пора в опочивальню, а мне готовиться держать караул.
— О, да, конечно. В Вашем состоянии — самое оно, господин Маковецкий, — улыбнулась я, потягиваясь. — Алексеевна.
— Что? — не сразу расслышав меня, спросил Артём, все ещё улыбаясь. Он сбросил хлам со столика у камина на пол, чтобы освободить место и разложить там свои вещи.
— Алексеевна, говорю. Отчество моё, — сказала я, вставая с дивана и потягиваясь. Я повернулась к Артёму. — Ну ладно, спокойной ночи….
Я замерла на месте, не совсем не понимая, что происходит. Маковецкий стоял возле камина и пристально вглядывался в моё лицо холодным, цепким взглядом. Казалось, он даже как-то побледнел.
— Алексей Орлов — твой отец? — спросил он тихо.
Я почувствовала, как сердце дрогнуло в моей груди. Как волнение зашумело в крови, как волна из страха и подозрений мгновенно накрывает меня с головой. Вот, кажется, и настал момент, когда я всё-таки болтнула чего-то лишнего.
— В чём дело? — хриплым голосом спросила, мгновенно протрезвев.
Маковецкий не отводил от меня взгляда, лишь всё больше хмурился.
— Алексей Орлов — твой отец или нет?
— Да, Алексей Орлов мой отец, — раздраженно ответила я. — В чём дело?
— Ни в чём, — тихо сказал Артём, всё ещё не отводя от меня взгляда. — Всё с тобой ясно.
В тот момент, когда вдруг лицо Маковецкого исказилось ненавистью и презрением, я поняла, что дело плохо.
— Ну и повезло же мне, а, — со злостью сказал Артём, подхватывая пыльный стакан с полки и расшибая его об стену. — Из тысячи людей на пустошах, мне довелось работать именно с дочуркой главного Соболевского прихвостня!
— У тебя крыша поехала? — в ужасе спросила я, глядя на Артёма. — Не смей так говорить о моём отце. Что ты вообще тут несёшь?!
Маковецкий зло сплюнул и полез в карман джинсов за пачкой сигарет.
— Послушай, — уже тише сказала я, желая разобраться в ситуации и спокойно поговорить.
Артём так резко повернулся ко мне, что я тут же замолчала. Он буквально прожигал меня ледяным взглядом своих серых глаз, нагнетая во мне отчаянный страх.
— Лучше помолчи, Орлова, — огрызнулся он. — Знаю я вас: тебя и всех вас оттуда… Пропади пропадом Соболев и весь ваш чёртов Купол.
Артём сказал мне это очень зло и холодно.
— Иди-ка ты к чертям собачьим, — прошептала я, едва дрожа от обиды и ярости. — Не знаю, кто ты такой, но мне жаль твоих родителей, если они воспитали из тебя такого засранца.
Кажется, я сказала что-то очень нехорошее. Маковецкий вздрогнул, его плечи напряглись, а на лице на мгновение появилось такое выражение, будто бы его ударили. Однако через секунду он уже вернул себе самообладание.
Артём цинично улыбнулся, с ненавистью глядя на меня.
— Никогда не смей ничего говорить о моих родителях, маленькая дрянь, — медленно и очень чётко произнёс он. — Знаешь, это мне жаль твоего отца. Как думаешь, почему он тебя сдал в «Адвегу»? Не потому ли, что хотел избавиться от тебя, а?