К шестнадцати годам я уже был опытным разбойником, участвовавшим и в нападении на купцов, и во взятии пары плохо укрепленных замков, успевшим насадить на свой меч с десяток дружинников, две пары темных и светлых эльфов и даже одного оборотня. Мы грабили всех. Только вампиров по понятным причинам не трогали. Эти твари уж очень мстительны. Так что их караваны мы пропускали, так сказать, беспошлинно. Да, была и такая форма освобождения проезжих от лишних денег — каждый купец мог заранее купить себе индульгенцию, заплатив определенную сумму. Если, конечно, знал, к кому по этому поводу обратиться. Ну, а если не знал или пожадничал, то ему оставалось только полагаться на удачу, что мы его не заметим, или на многочисленность своей охраны.
Познал я, разумеется, уже и женщин. Тут это было обязательным пунктом в программе. Победитель получал все, и их в том числе. Обычай этот в Мезинаре был укоренившимся, бесспорным и общеизвестным, и пренебречь им считалось настолько дурным тоном, что это даже никому в голову не приходило. Никто бы не понял, даже сами побежденные. Иной раз мы еще только бьемся с охраной каравана, а девушки и женщины помоложе уже стаскивают с телег какие-то туфяки, укладывают их под телегами и поудобнее устраиваются на них. И правильно делают — так лучше, чем висеть потом на борту телеги в разорванном платье. Кстати, эта традиция, да еще один местный закон потом и дали первый толчок к моему возвышению. Но об этом чуть позже.
Атаманом я стал в восемнадцать. Тут три фактора в мою пользу сработали. Во-первых, я был единственным, кто следовал принципу «сначала подумай, потом сделай». Не принято здесь так поступать было. Нормой было другое — напиться почти до потери пульса в кабаке, спуская неправедно нажитое на дороге, потом задраться с городскими стражниками (да, в городах мы частенько бывали, постоянно в лесу, как дикие звери, не сидели), врезать одному из них увесистой лавкой по голове, а утром удивляться — а чего это я в клетке сижу и за что мне сейчас руки отрубят?
Во-вторых, во мне в пятнадцать лет проснулась магия. Пользоваться я ею, разумеется, не умел, но толкнуть противника в грудь воздушным потоком или подпалить сено на телеге, вызывая этим суматоху в караване, на который мы собирались через минуту напасть, вполне мог.
Третьим фактором стала ошибка нашего атамана, который, собрав на этот раз аж целых пять десятков бойцов, решил без должной разведки напасть на добычу, которая оказалась нам не по зубам. И вообще была не добычей, а охотниками. Засада это на нас была. В крытых повозках оказался не шелк, а вооруженные до зубов стражники. В результате драпали мы уже только вдесятером и без атамана, который остался на дороге, утыканный, как еж, арбалетными стрелами. Такая вот история получилась.
— Пусть Ан (тогда мое имя было еще коротким, как и полагалось простолюдину) будет нашим атаманом! — заявил вечером того дня, когда мы, убедившись, что нас никто не преследует, остановились, наконец, на какой-то поляне и развели костер, чтобы приготовить на ужин то немногое, что оказалось у нас с собой, Друз «Обоссы ноги». — Он и магией владеет, и самый умный из всех нас. Он предупреждал, что не дело мы затеяли с тем караваном. Вот!
Остальные к Друзу прислушались и с ним согласились. Разбойником он был уважаемым, а его кличка «Обоссы ноги» означала вовсе не то, что, как можно подумать, он мочил собственные от страха. Друз вообще не знал, что такое страх. Это было для него слишком сложное чувство, чтобы его испытывать. Нет. Причина была другой. Был у него один пунктик, против которого, впрочем, никто не возражал. В этом отношении в шайке царили полная демократия и терпимость — каждый имел неоспариваемое никем право на своих тараканов в голове. Так вот. После того, как Друз своей палицей отправлял в мир иной парочку очередных противников, он зачем-то выкладывал их рядком и справлял им на ноги малую нужду. Зачем, спросите? А кто его знает. Да и какая, по большому счету, разница?
Оказанное мне высокое доверие я оправдал в полной мере. Уже через полтора года в шайке было под сотню человек. Все мы были хорошо вооружены, действовали слаженно и почти не несли потерь. Хотя брали теперь такие караваны, о которых раньше из-за их многочисленной охраны даже мечтать не смели. Был у нас свой отряд лучников, который из кустов для знакомства засыпал врагов стрелами, потом в дело вступали копейщики, на концах копий которых были специальные крюки, чтобы стаскивать с седел конных, последними в дело вступали вооруженные мечами. Они и довершали обычно разгром.
Завел я и своих прикормленных купцов, которые оптом скупали у нас добычу, поставляя взамен то, что требовалось нам, и расплачиваясь за остальное звонкой монетой.
Отдельных слов заслуживает то, как я решил вопрос с нашими базами. Раньше как мы поступали? Почувствовав, что во владениях очередного феодала мы уже настолько всем досадили, что на нас скоро устроят облаву, а проводили их обычно с собаками и сотней — другой наемников, снимались с места и перемещались в соседнее графство или баронство, где принимались за прежнее. И каждый раз нужно было гадать — превысили мы уже меру терпения местного аристократа или магистрата ближайшего города или еще нет? Еще можно тут пограбить или уже пора бежать?
Теперь мы действовали по-другому. По принципу «не гадь, где живешь». Обосновавшись во владениях одного феодала, мы промышляли на землях его соседей. Бывало, что и еще дальше уходили на промысел, если наши осведомители (такие тоже теперь у меня были) сообщали о какой-нибудь особо аппетитной добыче. Потом возвращались назад к нашему феодалу. Можно даже сказать, что к нему «под крыло». Как бы ни хотели нас преследовать, но пересечь границу другого барона мстители не могли. Это уже тянуло на повод для войны с ним. А мы там, где была наша очередная база, не только не шалили, но даже наоборот — прогоняли местные шайки, если они были. Нечего провоцировать законную власть на жесткие действия и этим мешать отдыхать нам от трудов праведных. Иногда такие разбойники уходили, иногда присоединялись к нам, увеличивая нашу численность. Иногда, правда, приходилось их пускать под нож. Если совсем отмороженные попадались, не понимавшие доброго слова и не сумевшие вовремя оценить размер палицы Друза «Обоссы ноги».
Понятно, что местный феодал, поняв, что на его землях благодаря нам наступила тишь, да гладь, обычно против нашего присутствия не возражал. Кстати, ему это еще и выгодно было. Наша сотня, конечно, деньгами не сорила, но выручку в кабаках и домах терпимости поднимала изрядно, а это налоги, которые шли в его казну.
Я уже даже начал мечтать о тех временах, когда разные графы и бароны сами начнут нас зазывать к себе, да еще и базы для нас силами своих смердов удобные (в этом мире сказали бы — комфортабельные, любят здесь длинные слова) готовить, но тут произошла накладка, которая полностью изменила мою жизнь.
Виноват в этой накладке был барон, не помню, как его звали, да, наверное, и не знал никогда, не интересовало меня это, владелец феода, в котором мы пару дней назад решили обосноваться. Можно только догадываться, что стало причиной его необдуманного поступка — то ли он был не в курсе, насколько мы выгодные и непроблемные соседи, то ли ему какая особо терпкая моча в голову ударила, но он во главе всей своей невеликой и оборванной дружины в двадцать человек напал на наш лагерь, в котором, напомню, было больше сотни хорошо вооруженных головорезов. И даже успел убить несколько человек, прежде чем мы перебили его убогое воинство, а сам барон удостоился чести быть обоссанным Друзом.
Вроде бы вопрос разрешился? Но нет. Разбойничьи традиции требовали теперь показательно наказать виновника гибели наших товарищей в результате неспровоцированного нападения. Барон уже мертв? Не беда. Есть его замок, а там его семья. Противиться порыву шайки не мог даже я, так что без возражений повел своих уже слегка подвыпивших и горящих жаждой мести подчиненных на штурм курятника, который барон по какой-то непонятной ошибке считал своей твердыней.
Ворота я впервые в жизни выбил воздушным потоком. Хотел просто попробовать, получится ли, хотя и был уверен, что нет, но створки оказались настолько ветхими и хлипкими, что даже от моего слабого удара тут же слетели с петель. Защищать замок, понятное дело, было некому — вся баронская дружина, если ту жалкую группу из двух десятков оборванцев, можно было так назвать, осталась лежать в лесу.
Все. Победа. Месть свершилась. Местных девок поволокли в сараи, из подвалов выкатили бочки с вином и элем, которых почему-то в этом нищем замке оказалось на удивление много. Я тоже, разумеется, приложился изрядно, и проснулся… в компании вдовы барона, дамы слегка за тридцать в самом, я бы сказал, соку.
Что ж. Значит, даже во хмелю я не ударил в грязь лицом и смог соблюсти неписанный закон — уложить хозяйку замка в постель. Или это она сообразила, что лучше разделить ее со мной, чем достаться паре десятков моих верных соратников. Последнее, как показали дальнейшие события, было гораздо ближе к истине. В отличие от своего покойного супруга, баронесса Гринельда показала себя дамой умной и умеющей смотреть вперед, не беря в голову возникшие в прошлом незначительные разногласия и недопонимания.
— Благородный Ан, — обратилась она ко мне, заметив, что я смог разлепить глаза, и несколько смущаясь тем, что короткое имя Ан никак не может принадлежать кому-то благородному. — После того, что было между нами, вы же не откажетесь взять в жены мою дочь Диорему?
Что? Какую еще дочь? Какую Диорему? И почему после того, как я переспал с ней, я могу согласиться жениться на ее дочурке? Кстати, не видел в замке никого, кто подходил бы под описание юной баронессы.
— На кой? — вежливо поинтересовался я, пытаясь сообразить, что именно и по какой причине мне эта дама предлагает.
— Понимаете, Ан, — Гринельда нежно коснулась моего плеча. — По законам Незии (мы сейчас были в этом королевстве), только мужчина может наследовать феод. Ни я, ни Диорема не имеем на это права. Наш