Тренируясь в паре с Яковом у одного и того же наставника, он научился обращаться с оружием с особой стремительной элегантностью, которая позволяла его царственному оппоненту повышать свои навыки, не опасаясь пораниться.
Даже с неудобным оружием в руках он в состоянии без ущерба играть с этой женщиной, пока она не опустит меч.
Но она, не знакомая с этими правилами, орудовала мечом с целенаправленностью воина, который верхом на пони выступал против вооруженного пикой врага. В ее атаках сквозила непримиримость, даже страсть, отчего кровь забурлила у него в жилах.
И прилила к его чреслам.
Успев отскочить, он чудом избежал укола. Не время отвлекаться. Вместо игривого состязания он столкнулся с настоящим сопротивлением.
Он высоко замахнулся кинжалом, но она развернулась и блокировала удар. Умное решение, однако двуручный меч удержать было нелегко, и когда она опустила оружие, ее руки дрожали.
Пользуясь ее усталостью, он начал новую атаку. Их клинки снова скрестились. Теперь он не сдерживал силы. Ее хватка оставалась крепка, но он сумел отвести ее меч в сторону и подошел к ней вплотную, почти ощущая, как вздымается и опадает ее грудь.
Подошел настолько близко, что его мысли смешались. Отвлекшись от поединка, он вдруг понял, что под курткой и туникой у нее имеются груди. Он увидел вблизи ее лицо, угловатое, четко вылепленное, резкое, как ее меч. И густые ресницы, обрамлявшие карие глаза, в которых пряталась ненависть.
— А теперь сдаетесь?
Тяжело дыша, она отрицательно покачала головой. Ее приоткрытый рот искушал его. В конце концов, она всего лишь женщина. Поцелуем можно добиться большего, чем поединком.
Он отвел ее меч пониже, привлек к себе и прильнул к ее губам.
Она не сопротивлялась всего мгновение, не больше.
Но этого мгновения хватило, чтобы он потерял голову и позабыл об оружии в ее руках, замечая перед собой одну только женщину, чувствуя мягкие груди у своего торса, вдыхая аромат вереска…
Внезапно ее тело напряглось, стало твердым как сталь. Она отпрянула, но не отняла губы, и он решил, что она дразнит его.
Ощутив у горла острие ножа, он понял, что ошибался.
— Пустите меня, — проговорила она. Ее губы были так близко, что касались его собственных. — Или я брошу вас истекать кровью, клянусь.
Он разжал руки. Отпихнув его, она вытерла рот и сплюнула на землю.
Он потрогал царапину на шее. Спасибо, что не до крови.
Ее глаза, вопреки его ожиданиям, не смягчились от удовольствия, а сузились, заискрились яростью.
— Не надо так смотреть, — выдавил он, пытаясь улыбнуться. — Перед вами Брансон, а не Сторвик.
Она воздела в воздух оба своих оружия. Меч слегка вибрировал в ее руке.
— Передо мной мужчина, который потворствует своим желаниям, думая, будто со мной можно не считаться.
Ее голос казался ему чувственным? Этого не было и в помине.
Изогнув бровь, он развел руки в стороны и отвесил поклон.
— Тысяча извинений.
Лицемерные слова, как и чувства за ними. Она нахмурилась.
— Вы здесь чужак, и ничего не знаете. Раз уж вы Брансон, я сохраню вам жизнь, но предупреждаю: больше не смейте так делать. Никогда.
Она медленно опустила меч.
Вы здесь чужак. Она взяла над ним верх в поединке, заняла его место за семейным столом, будто именно она была здесь истинным Брансоном. Он ощутил прилив злости.
— А если посмею?
Ее клинок взметнулся вверх и на этот раз оказался приставлен не к горлу, а меж его ног.
— А если посмеете, вам больше не придется ложиться в постель с женщиной.
Он осторожно сглотнул. Его тело горело огнем. Все потому, что она бросила ему вызов. Другой причины нет и быть не может. Ни один мужчина не захочет такую девицу.
— Вам не о чем волноваться, Кейти Гилнок, — сказал он, краснея от гнева. — Когда в следующий раз я соберусь уложить в постель женщину, ею точно будете не вы.
Кейт смотрела ему вслед, стараясь держать клинок ровно. И только после того, как он скрылся в дверях замка, выронила меч и поднесла пальцы к губам.
Он осмелился поцеловать ее. На секунду она ощутила то, что почувствовала бы на ее месте любая другая женщина. То, что по ее убеждению, она была неспособна почувствовать.
После набега, после гибели ее отца, после… всего остального на нее снизошло милосердное оцепенение. Месяцами она жила словно в тумане. Бывали дни, когда она была способна воспринимать только прикосновение собачьего носа, утиравшего слезы, которые она проливала, сама того не замечая.
Потом оцепенение прошло, уступив место страху.
Мало-помалу она переборола и страх. Кирпич за кирпичиком возвела между ним и собой стену.
Теперь никто не задавался вопросом, почему она не похожа на других женщин. Никто, кроме Джонни Брансона. Его беспечная улыбка стала жестоким напоминанием о задушенных ею сомнениях. О сожалениях, которые она подавила. Под его взглядом ее вновь начали одолевать мысли о том, какой она была прежде. Какой она никогда не станет. Воспоминания, которые она стремилась забыть, возвратились. Как и вопросы, которые она не желала слышать — ни от кого.
Вопросы, на которые она никогда не даст ответа.
Она отнесла меч обратно в оружейную и принялась полировать клинок, оттягивая момент, когда придется вернуться на поминки и столкнуться с ним снова.
Противостояние с Джонни Брансоном будет недолгим. Скоро он поймет, что чужаки не вправе диктовать жителям приграничья, с кем им сражаться. Здешним людям нет дела до королевских капризов.
Кейт знала, с кем будет сражаться она сама. С Вилли Сторвиком. Она будет преследовать его до тех пор, пока он не упадет хладным трупом на землю. И не за то, что он сделал с ее отцом, хотя многие считали, что причина именно в этом.
За то, что он сотворил с ней.
Глава 2
Кейт вернулась в зал и, не удостоив его даже взглядом, села рядом со своими людьми у очага.
Бдение продолжалось. Незнакомые Джону люди то и дело уходили со своих мест и поднимались в комнату покойного, которого до погребения нельзя было оставлять одного. Вскоре и Джону придется взглянуть умершему отцу в лицо, зная, что его незрячие глаза никогда не увидят эмблему в виде чертополоха — символ королевского отличия, который он с гордостью носил на груди.
На границе никому не было до этого дела. Даже девице Гилнок.
По правде говоря, он не планировал целовать ее, но когда она отказалась сдаться, когда сцепилась с ним взглядом, таким же сильным, как ее меч, он почувствовал… возбуждение. Он не ожидал от нее ничего, кроме стальной холодности. Но ее тонкие губы оказались теплыми и манящими…
А потом отвергли его.
Возможно, она не собиралась бросать ему вызов, но его тело истолковало все именно так.
Женщины не отказывали Джонни Брансону.
Он смотрел, как она восседает в окружении воинов, и пытался ее разгадать. Льняные волосы обрамляли ее лицо с чертами резкими, жесткими, как и ее характер. По крайней мере, такой она казалась ему поначалу. Пока он не почувствовал прикосновение ее грудей к своему торсу и не увидел размах ее густых ресниц.
Он подавил фантазии о хриплом смехе между смятыми простынями.
Сама она не делилась рассказами о его отце, но внимательно слушала других и смеялась вместе со всеми. В этом, по крайней мере, она вела себя, как обычная женщина. Такая же изменчивая, как все. Нужно только понять, как ее изменить.
Мужчины, сидевшие за одним столом с Джоном, обменивались воспоминаниями о том, как сопровождали Рыжего Джорди во время рейдов, как воровали стада Сторвиков, как те отбивали своих коров и теряли их снова, и клялись совершить еще много набегов в память о Джорди.
Джон с ними не спорил. Теперь Черный Роб будет решать, когда они отправятся в очередной рейд, если отправятся вообще. Но не стоит раньше времени заставлять его делать выбор.
Когда он опять оглянулся на Кейт, ее не оказалось на месте.
— Ты посидишь с отцом?
Он повернулся на мягкий голос сестры. Рядом с нею стоял брат, и у обоих на лицах была скорбь.
— У его постели должен быть член семьи — сказал Роб, как будто Джон не приходился им родственником.
— Прошу тебя, Роб. — В тихом голосе Бесси прозвучала усталость.
Он посмотрел брату в глаза, и они как в детстве схлестнулись взглядами.
— Я такой же его сын, как и ты. — По крайней мере, так он говорил себе, когда его одолевали сомнения. — Сейчас моя очередь.
Джон встал. Ничего не поделаешь. Он обязан с ним попрощаться.
В одиночестве он поднялся наверх и остановился у приоткрытой двери в комнату, где лежало тело отца. На сундуке возле очага мерцала свеча, оставленная гореть всю ночь до утра.
В ногах кровати, опустив голову, сидела Кейт Гилнок, словно это она была членом семьи и имела право дежурить у постели покойного.
Гнев толкнул его через порог и потребовал выгнать ее с его места. Брат, сестра, товарищи Рыжего Джорди — все они были ближе отцу, чем младший сын. Джон с этим не спорил.
Но эта женщина… Она была посторонняя.
— С ним посижу я. Один, — холодно произнес он.
Не сразу узнав его, она вздрогнула и схватилась за нож.
— Если вы не уважаете его клятву, то нечего вам тут делать.
Он был уязвлен, но сдержался и повторил:
— Один.
Молча опустив нож, она вышла.
Отец лежал, завернутый в саван, за приспущенным пологом кровати. Джон не представлял, как его нежная, волоокая сестра нашла в себе силы обрядить тело для похорон. Но вот отец лежал перед ним, и даже после смерти его лицо оставалось таким же жестоким, как в его воспоминаниях.
Он шагнул вперед, не зная, что должен делать. Отдать дань уважения? Помолиться о его душе, чем наверное занималась Кейт, когда он вошел? Или испугаться, что в комнате витает мстительный дух покойника? Он должен почувствовать… хоть что-то.
Он не почувствовал ничего. Как будто стоял в пустой комнате.
Невозможно соотнести это мертвое тело с его отцом — сильным, немногословным, непоколебимым. У него никогда не находилось времени на младшего сына, за исключением редких моментов, когда он учил Джона обращаться с мечом. Все внимание старик отдавал своему первенцу, в то время как Джона выбросили из гнезда и отправили королю, скучая о нем не больше, чем о корове или овце, которая отбилась от стада.