Витя пулей влетел в прихожую, где лихорадочно давила на кнопки телефонной трубки его перепуганная половина. Захлопнул дверь, загремел засовами.
Петр перевел дыхание, сбежал вниз, ударом ноги распахнул дверь и вышел в теплую сентябрьскую ночь.
Успокойся. Забудь. Форс-мажор. Форс-минор.
Форс, ворс… Жесткий короткий ворс. Лоснящиеся шкурки хорьков. Время хорьков.
Он — Хорьков, ты — Солдатов. Еще повоюем. Прорвемся.
Перелом бедренной кости. Сотрясение мозга. Но он в сознании. Он в сознании?!
— Да, да, да, да, — отвечали Нине в сотый раз. — Состояние средней тяжести. И зачем вы опять приехали?
— А когда к нему можно будет?..
— Вот когда можно будет, тогда мы вам тут же и сообщим.
— Хоть бы в окошечко какое-нибудь на него посмотреть! Хоть в щелочку какую-нибудь, на секунду!
— Какие щели, — раздраженно отвечали ей, — здесь щелей нет, здесь не хижина дяди Тома, а Институт хирургии. И вообще, женщина, успокойтесь.
Заискивающе улыбаясь теткам в белых халатах, Нина кивнула. Она, конечно, всем тут уже осточертела. Их можно понять.
— А эта кость, она срастется? И если нога на вытяжке, то…
— Женщина! Вам же лечащий врач два часа объяснял все в деталях!
— Но, может быть, какие-то еще лекарства нужны, какие-то препараты…
— Женщина! — Гарпии в белом, страдальчески морщась, вели Нину к лифту. — Ну что вы об одном и том же? Поезжайте домой, примите снотворное — и спать!
У лифта Нину поджидал Лева. Обнял за плечи, ввел в кабину. Она увидела свое отражение в зеркале — серое, осунувшееся лицо… Какое лицо? Нет лица, одни ввалившиеся глаза остались. Волосы выбились из-под платка, повязанного вкривь и вкось, наспех. Лева молча снял с нее платок, пригладил волосы, собрал их в пучок на затылке, заново скрепил заколкой. Как родственник Как брат.
Он давно был как брат. Свой. Сколько вместе пережито! Сколько раз они вдвоем вытаскивали Диму, их общее непутевое любимое чадо, из загулов, из запоев, из похмельной тяжкой хмари…
— Околоточные приходили? — спросил Лева уже в машине.
Нина молча покачала головой.
— Повестку прислали? Нет? Странно. — Он вздохнул. — Плохо. Ты мне звони. Если что — звони сразу же. Помнишь номер мобильного?
Нина с трудом разлепила губы:
— Помню.
Номер его мобильного… Разбуди ее среди ночи — отчеканит, как таблицу умножения. Номер Левкиного мобильного — это как при пожаре вызывайте 01. С той, впрочем, разницей, что пожарные поспеют к пепелищу, а Левка примчится тотчас. Где бы ни был.
Вытащит Диму из пьяной драки, заплатит за разбитое Димой зеркало в ресторации, схлопочет от Димы по физиономии и сам врежет ему от души. Левка с Димой давно уже не церемонится. Он с ним больше не работает. Ушел, не вынес Кто ж его осудит?
Спасибо, хоть не забыл. «При пожаре вызывайте» — приедет. «Только ради тебя». Это он частенько Нине говаривал. И еще последние месяцы настойчиво твердил ей: «Уходи от него, слышишь? Сколько можно этот ад терпеть, Нина? Ты уйдешь — это ему же на пользу? Он опомнится. По башке получит — очухается, я ж его знаю».
— Приехали, — сказал Лева. — Твой дом. Эй? — Он развернул Нину к себе, вгляделся в ее запавшие глаза. — Ты где? Слышишь меня? Твой подъезд. Сын дома?
— Я еще вчера его к маме отвезла, — пробормотала Нина.
— Умница. — Лева достал из кармана плоскую розовую коробочку. — Держи. Замечательное успокоительное. Сейчас проглотишь таблетку — и спать. Телефон отключи. Я вечером заеду.
Нина кивнула молча — говорить она не могла.
Лева притянул ее к себе, обнял:
— Может, все и к лучшему… Ты уж прости меня за крамолу. С ментами разберемся… А на этом все заживет как на собаке, зато опомнится, скотина! Полежит с месяцок на вытяжке, будет время поразмыслить о том, как дошел до жизни такой.
Нина так и не заснула. Просто лежала на неразобранной постели лицом вниз, в подушку. Дважды звонила в больницу: как он? что с ним? Унижено прося извинить ее за надоедливость, придирчиво выпытывала все до мелочей. В конце концов тетка из справочной бросила трубку.
Нина заставила себя раздеться, проглотила вторую таблетку снотворного и легла.
Вот, оказывается, что самое страшное. НЕ БЫТЬ с ним рядом. Не видеть его, не слышать, не знать, что с ним.
Еще неделю назад ей казалось: самое страшное — это когда он пьян, когда в накате хмельной безрассудной злобы может закричать на нее, ударить… Да бей, кричи, круши все вокруг, только будь рядом, будь со мной, я хочу тебя видеть, знать, что тебе ничего сейчас не угрожает, что ты не лежишь невесть где, в белой больничной одиночке, с разбитым, распухшим лицом, залепленным пластырями… Я же люблю тебя! Я умираю от страха за тебя, изнываю от тоскливого бессилия, я люблю тебя таким, какой ты есть, — пьянь, бузотер, истерик, тридцать три несчастья… Я же знаю — это не может продолжаться вечно. Рано или поздно ты опомнишься. Возьмешься за ум. Да, Дима?..
Зазвонил телефон. Вздрогнув, Нина подняла зареванное лицо от мокрой подушки. На ощупь нашла трубку — за окнами уже стемнело, сгустились осенние сумерки…
— Да, — произнесла она, надеясь услышать Левкин голос. — Алло!
— Нина Николаевна? — Незнакомый мужской басок. — Добрый вечер. Вы не могли бы сейчас спуститься вниз? Мы ждем вас возле подъезда.
— Кто это — мы? — спросила Нина устало.
В голове шумело, вязкая слабость, обморочная пустота усиливались с каждой минутой. Три бессонных ночи, две таблетки снотворного».
— Мы хотим поговорить с вами, Нина Николаевна. — Голос учтивый, сдержанный, внушающий доверие. — Это касается Дмитрия Андреевича.
— Димы? — Нина присела на постели. — Вы были в больнице?
Она плохо соображала сейчас. Кто этот человек, почему он предлагает ей спуститься вниз — все это было неважно. Значение имело только одно: Дима.
— Я сейчас спущусь.
Нина встала и метнулась к креслу, но пошатнулась, едва не упав. Движения ее были заторможенны и бестолковы. Дима!.. Нина потянулась к блузке… Этот человек что-то знает о Диме. Может быть, он отвезет ее в больницу?
Она выбежала из парадного, на ходу запахивая вязаный жакетик. Невысокий широкоплечий мужчина шагнул навстречу.
— Нина Николаевна? Добрый вечер. Вот сюда. — Он открыл дверцу микроавтобуса «Мицубиси» и протянул Нине руку.
Нина не без труда забралась в салон. В голове по-прежнему шумело, каменная усталость сковывала движения. Эти чертовы таблетки, кажется, начинали действовать только сейчас.
Незнакомец пристроился на соседнем сиденье и дружелюбно, почти по-свойски заметил:
— Вы жакетик-то изнанкой наружу надели. Плохая примета. Точно не помню: то ли побьют, то ли денег не будет.
— Их и так нет, — пробормотала Нина.
— Ну как же нет? — удивился незнакомец и едва заметно кивнул шоферу. — А дом загородный вы продали только что… Ведь продали?
— Продали, — согласилась Нина. — И все деньги отдать пришлось. Почти все. Мы потому его и продали, чтобы с долгами рассчитаться. За одну аренду — сорок тысяч, Дима два этажа арендо… А вы кто? — спросила она, перебив саму себя. Только теперь смутная тревога проснулась в ней, переборов сонную одурь. — Вы кто? — повторила Нина, вглядываясь в лицо незнакомца. — Куда мы… Мы что, едем куда-то? Куда?!
— Жа-аль, — протянул незнакомец почти сочувственно. — Я-то думал, у вас полтинник в наличии, как минимум. Что, совсем денег не осталось?
— Тысяч восемь, — автоматически ответила Нина, напряженно вглядываясь в окно: микроавтобус отъехал от ее дома и остановился в безлюдном углу двора, возле цепочки гаражей. — А в чем дело? Вы можете мне наконец…
— Нина Николаевна, я представляю интересы владельцев мини-маркета «Услада». Вернее, того, что от него осталось. — Незнакомец говорил по-прежнему спокойно, негромко, доброжелательно.
— Да… — пробормотала Нина. — Да, это ужасно. Нам пока не звонили… Из… из милиции.
— А они и не позвонят, — усмехнулся незнакомец. — Зачем нам с вами лишняя головная боль, правда? Суды, повестки, то-се… Мороки — на полгода. Так?
Обморочная слабость не проходила. Нина тупо кивнула, пытаясь сосредоточиться. Она старательно вслушивалась в то, что говорил незнакомец, но смысл слов ускользал от ее сознания. Одно она поняла, трудно было не понять: эти люди хотят, чтобы им заплатили за ущерб. Без всяких судебных разбирательств. Как можно скорее Господи, сделай так, чтобы они запросили не больше пяти! Чтобы три тысячи остались на жизнь, на первое время…
— Здесь акты. — Незнакомец взял с сиденья большую кожаную папку. — Акты, описи. Все как полагается. Можете ознакомиться. Магазин разрушен, выбиты витринные стекла. Товару побито-попорчено на круглую сумму. Ну а то, что не попало под колеса вашей машины, растащили под шумок, пока суд да дело, наши славные москвичи и гости столицы. Во кому повезло-то! Подсуетились, доложу я вам. За десять минут каких-то, пока хозяева не подъехали с гаишниками, все, что можно было разворовать, — смели! Подчистую!
— Сколько вы хотите? — глухо спросила Нина.
— Подчисту-ую, — повторил незнакомец, будто и не слыша ее. — Люди кушать хотят. А уж на халяву…
— Сколько?! — Нина повысила голос.
— Ну, об этом имеет смысл с вашим супругом говорить. — Незнакомец накрыл папку короткопалой лапой. — Да только к нему пока никакого доступа, а время не ждет. Сами видите, что творится: цены растут каждый день, ситуация меняется ежеминутно.
Говорить с Димой? Они будут наезжать на Диму?! Он этого не перенесет. Это будет последний удар, это добьет его окончательно…
— Нет! — резко сказала Нина. — Нет, он об этом не должен знать, слышите? Все переговоры — только со мной! Все решаю я Деньги плачу я. Вы поняли меня? Поняли? Сколько вы хотите?
— Да-а… — задумчиво протянул незнакомец. — В общем, надо признать, ваш супруг выбрал не самое удачное время для ДТП с наездом на торговую точку. Отнюдь не захудалую, кстати. Мы, разумеется, фиксируем сумму убытка в условных единицах. Единственное, что сегодня безусловно, — это условные единицы. Так? Хорошо сказал? — И незнакомец хохотнул, коротко и смачно.