Симус Фелан встал и потряс по очереди обеими ногами, будто расправляя складки на собственном теле. Потом приподнял легкомысленную шляпу с узкими полями, чтобы пробежать рукой по редеющим посеребренным волосам. Проделав это, он быстрым движением водрузил шляпу на место, снова взял трость, резко расправил плечики уже было пошел к церкви на возвышенности. Но что-то снова привлекло его внимание — нечто, удивившее его тем, что он не замечал этого раньше. Позорный столб и колодки он заметил еще до того, как сел на скамейку; в них не было ничего неуместного. Однако в этот момент по иззубренному старому дереву позорного столба текла темная жидкость, такая же темная, как на траве.
Фелан подошел к памятнику пыткам и мучениям и пальцем провел по гладкой мокрой полоске. Когда он оторвал его, палец окрасился красным.
Посмотрите-ка на это!
Он снова осмотрел место для бичевания, потом свой палец. И удивленно покачал головой.
Господи Иисусе, почему дерево плачет кровью?
22
Эш подрулил к маленькому коттеджу с террасой, где жила Эллен Преддл, выжал ручной тормоз и несколько мгновений сидел, глядя через ветровое стекло. Он чувствовал усталость и сам не понимал отчего. Определенно он плохо спал, потому что сны были явственными, мучительными, но с годами он как-то привык к таким снам. Значит, усталость могла быть физической, а не умственной. Дальняя прогулка к развалинам Локвуд-Холла по дневному солнцепеку была достаточно утомительной, а потом еще расспросы местных полицейских в «Черном кабане». Ведь ложь всегда немного утомляет.
Сохраняя конфиденциальность клиентов, пришлось сказать двум полисменам, что викарий церкви Святого Джайлса нанял его, чтобы разобрать давние приходские записи и восстановить их, где возможно (на это Эша вдохновил рассказ Грейс Локвуд о том, как Музей Клюни нанял ее, чтобы систематизировать тамошние экспонаты). В названии Института Эш опустил слово «экстрасенсорики» и назвал его просто Институтом исследований. Это была не слишком большая ложь — только в интересах клиентов, и он сомневался, что полицейские позаботятся проверить его слова, поскольку их допрос был чисто формальным: после ночного убийства лесника полагалось допросить всех приезжих, как и местных жителей.
Весь допрос занял не более десяти минут и проводился с глазу на глаз в пустом обеденном зале, вдали от дотошных взглядов и ушей пары провинциальных журналистов, приехавших в Слит осветить убийство и вызывающий содрогание акт насилия, случившийся накануне у лужайки перед гостиницей. Когда Эш зашел в бар выпить и перехватить бутерброд, прежде чем взяться за первую часть отчета для Института, он заметил, как с журналистами быстро расправляется один из завсегдатаев бара. Короткие хмыканья и односложные ответы вроде бы касались распорядка дня, а когда сам Эш приблизился и журналисты спросили у него, что он думает о распространении городских беспорядков на такое тихое, патриархальное сельское общество, каким является Слит, то он в грубой форме объяснил, что сам тут приезжий, залпом выпил свою водку и забрал бутерброд с собой в комнату.
Остаток дня он провел у себя, просматривая свои заметки, прослушивая записи разговоров с преподобным Локвудом, Грейс, фермером Сэмом Ганстоуном и, конечно, с Эллен Преддл, фиксируя их от руки на бумаге, чтобы потом перепечатать на привезенной с собой портативной пишущей машинке.
Закончив, он растянулся на кровати, покуривая сигарету, время от времени потягивая водку из плоской фляжки, лежащей на тумбочке рядом, и обдумывая результаты своих исследований. Но снова и снова его мысли возвращались к Грейс Локвуд.
«Это глупо, — говорил он себе, — глупо связываться с клиентом, пока длится расследование. Это отвлекает и в некотором роде просто непрофессионально — выглядит так, будто врач-психиатр увлекся своей пациенткой, — а подобное увлечение может привести к никому не нужным осложнениям». И кроме того, случившееся с ним однажды вроде бы убедительно доказало губительность подобных вещей.
Тем не менее его тянуло к Грейс, и Эш знал, что и Грейс тянет к нему. Эта взаимосвязь между ними, эта странная дрожь при встречах были бесспорны. И на этот раз в отличие от прошлого женщина была реальна, она не была призраком.
Такие мысли мелькали у него в голове, пока он сидел в машине, и Эш отогнал их, зная, что Эллен Преддл, вероятно, наблюдает за ним через кружевную занавеску, ожидая, когда он подойдет к двери. Эш гадал, позволит ли женщина установить в доме аппаратуру, на что согласилась вчера, или передумает, напуганная случившимся с Грейс на кухне. Скажет ли, чтобы ее оставили в покое, или примет предложенную помощь? Это следовало выяснить.
Эш вылез Из машины и подошел к багажнику. Утомление немного прошло, а когда он стал выгружать оборудование, перспектива выявить истинное аномальное явление, как всегда, привела к выбросу в кровь адреналина.
Взяв два чемодана, один большой, другой поменьше, Эш прошел через калитку и по короткой дорожке направился к коттеджу. Дверь отворилась, когда он не прошел еще и половины пути.
Эш посмотрел на свои часы. Около одиннадцати. На улице темно и тихо, как в могиле. Он взглянул на маленький видеомонитор, установленный на столе в нескольких футах от лестницы, и увидел только черно-белое изображение пустой ванной комнаты на верхнем этаже. Несколько минут он смотрел на эту картину, высматривая что-нибудь — хоть что-нибудь — необычное. Но все было совершенно нормально.
Из найденной еще раньше на кухне жестяной пепельницы он взял недокуренную сигарету и затянулся. Горящий кончик ярко высветился в полумраке комнаты. И все же скучно не становилось, хотя Эш вел наблюдение уже несколько часов, — и это было странно, потому что долгое наблюдение, не важно в каких обстоятельствах, через два часа неизменно приводило к скуке и утомлению.
Провода от монитора тянулись по лестнице к видеокамере, укрепленной на треноге в дверном проеме, ведущем в ванную. Напротив, в самой ванной комнате, на треноге был установлен фотоаппарат с автоматической вспышкой, подключенный к детектору изменения емкости, который должен был включить его. Таким же устройством был снабжен самописец. Рядом с ванной комнатой был установлен включающийся от звука магнитофон, в самой ванной рассыпан по полу тонкий слой талька. За раковиной висел оранжерейный термометр, а снаружи, на лестнице, еще один — поменьше, способный регистрировать самую высокую и самую низкую температуру за время наблюдения. На ступеньках лестницы был рассыпан более мелкий порошок, а поперек третьей снизу протянулся тонкий черный волосок. У входных дверей размещалась направленная на ступени обычная камера, заряженная инфракрасной пленкой. На столе перед Эшем были разложены два фонаря, еще один фотоаппарат с обычной пленкой, разные прозрачные пакеты и чистый пластиковый контейнер, безмен и тензометр, а также ручки, карандаши, мелки и рисовальные угли, записная книжка и лист бумаги, на котором он начертил план коттеджа, верхнего и нижнего этажей. В большем из принесенных чемоданов было и другое оборудование; еще кое-что осталось в багажнике машины.
Эш курил и при свете маленькой настольной лампы рассматривал план. Эллен Преддл была в своей спальне, и он надеялся, что она уже спит, получив инструкцию не выходить из комнаты, пока он не позовет ее, — какие бы звуки она ни услышала Если что-либо потревожит ее в спальне, ей надлежало сразу же звать его. Ванной комнатой не следовало пользоваться всю ночь, и Эш надеялся, что Эллен сделала все необходимое, чтобы обойтись без нее. Все окна были плотно закрыты, и в комнате весь вечер чувствовалась духота, хотя к ночи постепенно стало прохладнее.
Когда Эллен Преддл открывала Эшу дверь, она выглядела совсем неважно. Тени под глазами стали еще заметнее, и еще до того, как дошел до двери, он ясно различил смятение на ее лице. Руки, которые при первой встрече непрестанно шевелились, теперь недвижно висели, а плечи еще больше ссутулились. На женщине было цветастое платье и, несмотря на жаркий день, все та же вязаная кофта. Волосы были растрепаны, седые и черные космы спутались и торчали в разные стороны. К удивлению Эша, она без слов позволила ему войти.
Он установил свое оборудование и объяснил женщине назначение разных частей, но она равнодушно сидела в кресле у холодного камина и даже не смотрела на Эша, когда он задавал прямые вопросы, а отвечала еле разборчивым бормотанием. Ему стало легче, когда женщина решила лечь спать и, не встретив возражений, направилась к лестнице. Эшу пришлось повторить свои инструкции — не выходить всю ночь из комнаты; но единственным ответом ему был стук захлопнувшейся двери. С тех пор с лестницы не доносилось ни звука.
Эш зевнул и потер руками глаза. Усталость, обычно усиливавшаяся скукой, часто была первым препятствием, которое следовало преодолеть. Какой бы час наблюдения ни шел, сонливость наступала около полуночи или вскоре после того; сегодня же усталость пришла немного раньше из-за тяжелой ночи накануне. Эш докурил сигарету и удерживал себя, чтобы не закурить новую; вместо этого он достал из кармана висевшего на спинке пиджака плоскую фляжку и открутил крышку. Небольшой глоток оживил его. Он привык делать так, когда возвращалась усталость, и повторял эту процедуру всю ночь до утренних часов.
По-прежнему держа фляжку в руке, Эш рассеянно взял карандаш и начал набрасывать план кухни, рассчитывая траекторию блюдца, которое якобы слетело с полки и ударило по лбу Грейс Локвуд, после чего упало на плитки пола и разбилось. Он начертил этот план просто так, чтобы чем-то заняться, потому что без независимых свидетелей это событие не могло быть зафиксировано как: аномальное явление.
Тем временем он заметил, что изо рта при дыхании идет пар.
Эш выпрямился, поняв, как похолодало, и ощутил, что волосы на руках встали дыбом. Становилось не просто холоднее — холод стал почти невыносимым.
Он опустил засученные рукава рубашки и, застегивая манжеты, оглядел комнату. Температура упала неестественно быстро, как будто снаружи вдруг изменился климат, и Эш приподнялся, намереваясь посмотреть на термометр на лестнице.