– Не хитри, Паша.
– Ну, ошибся, прости. За Сашкой мы присмотрим, и забудь об этом.
– Легко сказать!
– Запомни: никогда ни один волос не упадет с Сашкиной головы.
– Ладно, забыла.
– Во сколько вы из дому выходите?
– В восемь.
– Я пошел. Извини. Сашке ничего не привез, торопился,
купить не успел. Но ты ему, между прочим, не говори, что я заходил.
– Ладно. Когда появишься?
– Трудно сказать. Смотря по обстоятельствам. Но если не я, то кто-нибудь из наших к тебе заглянет.
– Ну, счастливо.
– Будь здорова, Мария. Последняя просьба: на улице годовой не крути, ходи без оглядки.
– Хорошо.
От нее Павел отправился в городской отдел КГБ. Предупрежденный по телефону Марковым, начальник отдела ждал его. Условились таким образом: в распоряжение
Павла выделяется местный сотрудник, они встречают гостя на вокзале, а потом будут действовать в зависимости от поведения Уткина.
Номер в гостинице был Павлу заказан. Полковник завез его по пути на своей машине. Поезд приходит в семь утра.
У Павла оставалось пять часов – вполне достаточно, чтобы как следует выспаться.
Сотрудник из отдела КГБ заехал за ним в половине седьмого. По дороге к вокзалу они договорились о распределении ролей.
Встречающих на перроне оказалось не так много, и
Павел решил остаться в зале ожидания, наблюдать через окно: попадаться на глаза Уткину ни в коем случае нельзя, потому что его, Павла, он может знать в лицо – наверное, Уткину перед засылкой показывали его портреты. Но если это и не так, все равно надо оставаться невидимым для
Уткина.
Павлу было известно, что Уткин едет в восьмом вагоне,
однако появиться он должен, по всем правилам, из вагона под другим номером, – если, конечно, он не полный растяпа и если инстинкт самосохранения заглох в нем не окончательно.
Действительно, Уткин с небольшим чемоданчиком в руке и со «Спидолой» на ремешке через плечо сошел на перрон из вагона № 6. Но предосторожности на этом и кончились. Осмотревшись по сторонам при выходе на вокзальную площадь, Уткин больше уже ни разу не оглядывался, не проверялся.
На стоянке такси он дождался своей очереди, и без четверти восемь они – Уткин, Павел и его помощник –
были на улице, где жила Мария. Павел велел шоферу заехать во двор большого нового дома, помощник вышел и отправился по другой стороне улицы следом за Уткиным, который, отпустив такси, тихо продвигался вперед и искоса поглядывал на номера домов. У дома № 34 он еще замедлил шаг, а потом совсем остановился, закурил. Павел проверял, не следит ли кто, в свою очередь, за его помощником, – это было нелишне. Но все оказалось чисто.
Без пяти восемь из подъезда дома № 36 вышла Мария с сыном. Сашка размахивал портфелем и, задрав голову, щурясь на утреннем солнышке, что-то рассказывал. Они достигли перекрестка и повернули за угол. Следом – Уткин, за ним помощник Павла, а чуть дальше – сам Павел.
У школы Мария поцеловала сына в щеку, он помахал рукой и тут же громко закричал кому-то из мальчишек, шедших к школе по другой дорожке.
Уткин догнал Марию. Павел и его помощник видели, как она приостановилась на секунду, увидев рядом с собой незнакомого мужчину. По всему видно, он знал Марию в лицо.
Помощник остался дежурить в районе школы, а Павел следовал за Марией и ее спутником. Не выпуская их из виду, он размышлял о действиях Уткина и не мог не прийти к выводу, что этот законсервированный агент получил для своей первой акции исчерпывающие исходные данные: кроме адреса, еще и внешность объекта, и даже точное время, когда объект выходит из дому. Неужели кто-то тайком составлял хронометраж рабочего дня Марии?
Впрочем, кое-что мог сообщить сам Михаил. Скорей всего так оно и было.
У трамвайной остановки Мария и Уткин ненадолго задержались, коротко поговорили и пошли дальше, –
должно быть, Мария по просьбе Уткина решила на сей раз добираться до таксомоторного парка пешком. Судя издали, разговор их не отличался оживленностью, но продолжался он целых полчаса. Что было главным в этом разговоре, Мария рассказала Павлу после, когда Уткин уехал.
Представившись как давний друг Михаила, но не сообщив своего имени, Уткин спросил:
– Не могли бы вы дать мне его адрес?
– Я сама не знаю, – сухо сказала она.
– Как же так? Вы жена…
– Очень просто.
– Он что же, не пишет?
– Ни строчки. – Ей самой этот факт как будто впервые показался удивительным и нелепым.
– Сбежал?
– Да вроде того… А откуда же, между прочим, вы узнали мой адрес, если сейчас спрашиваете адрес Миши?
– Я ведь здесь жил… До того, как он уехал. Знал, куда ночевать ходит.
– Ага, понятно, – сказала Мария скучным голосом, едва сумев скрыть, как ей неловко сделалось из-за того, что собеседник врет столь неуклюже: ведь она переехала в эту двухкомнатную квартиру совсем недавно.
Минуты две они шли молча, потом Уткин сказал сочувственно:
– Простите за нескромный вопрос… И вы по-прежнему считаете его мужем?
– А что же делать? – сказала Мария.
– И он вам не помогает?
– Абсолютно.
Снова помолчав, Уткин сказал:
– Я сочиняю, я никогда не жил в вашем городе.
Мария удивилась:
– Не понимаю вас… Вам не кажется, что все это странно? Остановили на улице… Незнакомый человек…
– Михаил просил меня повидать вас, сказать, чтобы не беспокоились… Он сказал – вы знаете, где он…
Она остановилась, посмотрела ему в лицо.
– Прошу вас, прекратим это. Я ничего не хочу слушать.
– Вы можете передать ему через меня…
– Всего хорошего, – сказала Мария и перебежала на другую сторону улицы.
Уткин тем же вечером уехал из города поездом домой, через Москву.
Свой доклад Владимиру Гавриловичу Маркову в Москве Павел начал с такого заявления:
– Как хотите, а понять зарубежных хозяев Михаила невозможно.
– Почему?
– Смотрите, что получается. Уткин ездил к Марии для того, чтобы как-то и что-то там проверить, да?
– Предположим.
– Следовательно, они с самого начала, то есть с момента возвращения Михаила, не верят ему?
– Скажем, не до конца доверяют.
– Хорошо. Заметим это. Дальше: Уткин настолько уверен, что за ним никакого хвоста быть не может, что почти не проверялся. Что это значит? Как, по-вашему, Владимир Гаврилович?
– Они считают его надежно законспирированным.
– Как же так? – с подначкой спросил Павел. – Первый человек, которого увидел Уткин на нашей земле, был Михаил – подозреваемый Михаил. Значит, с первого шага
Уткин должен быть на крючке. Или я неправильно рассуждаю?
– Вроде все на месте.
– Тогда где же логика?
– Действительно не вяжется, – согласился Марков.
– Дальше. Я могу построить еще одно рассуждение – и опять получится совершенно кособокая вещь.
– Например?
– Примем как данное, что они считают Уткина засвеченным. Значит, легко сообразить, что мы Марию предупредили о его визите. К чему тогда вся эта петрушка?
– А ты не допускаешь…
– Простите, Владимир Гаврилович, я знаю, что вы хотите сказать. Все проверено: Уткин приехал один, за нами хвоста не было.
– Стало быть, остается признать, что Уткин ездил с честными намерениями? – поддразнивая Павла, спросил
Марков.
– В таком случае я вообще отказываюсь понимать высокий полет мысли тех гениев, которые велели Уткину съездить к Марии. Набор вопросов был примитивный.
Когда Павел переходил на столь изящный слог, это значило, что обсуждаемый вопрос в силу своей абсурдности перестал его волновать. Сообразуясь с этим, Марков предложил:
– А теперь все-таки начнем сначала. Расскажи по порядку.
– Я записал для точности.
Павел вынул из кармана вчетверо сложенный листок, где был зафиксирован разговор Уткина с Марией, – дословно, с ремарками, сделанными Марией.
В ответ Марков дал Павлу прочесть одно из писем
Михаила Тульева, в котором тот сообщал о подозрениях
Себастьяна относительно него, о проверках на лояльность и о глухой борьбе между Себастьяном и Монахом.
– Может быть, ты прав насчет того, что Себастьян немного не в ладах со здравым смыслом, – сказал Марков в заключение беседы. – Что касается примитива, тут я затрудняюсь… Во-первых, в таких делах до сих пор действует старое правило: чем проще, тем вернее. Во-вторых, мы еще не знаем, с какими целями посылали Уткина к Марии.
Может, проверка Марии – только предлог, а главная задача совсем в другом. Мы знаем не все.
– Вы, Владимир Гаврилович, себе противоречите, – не без ехидства заметил Павел. – Говорите: чем проще, тем лучше, и тут же сами все усложняете.
Марков усмехнулся.
– Так мы же не догматики. Мы живые люди.
…Беседа эта происходила 27 апреля 1972 года. 28-го
Уткин вернулся к себе домой. 29-го было получено обширное сообщение от Михаила Тульева, и тот день положил конец спокойствию, царившему в старом, начавшемся еще десять лет назад деле. Все пришло в движение.
Михаил уведомлял Маркова, что в скором времени, не позже середины мая, в Советский Союз будет переброшен агент с серьезными задачами, которого он, Михаил, имел честь готовить к засылке и который ему был представлен под именем Владимира Прохорова, а на самом деле это
Карл Брокман. Далее следовал подробный словесный портрет и жизнеописание Брокмана. Прилагались три фотокадра, на которых Брокман был снят Михаилом анфас и в профиль. Способ заброски Михаилу неизвестен.
Михаил особо подчеркивал, что Брокман в недалеком прошлом профессиональный наемный убийца. И строчкой ниже по ассоциации напоминал о своем предыдущем сообщении, в котором он рассказывал о разговоре с Монахом, когда Монах интересовался, сможет ли Павел ликвидировать человека.
В бесстрастном деловом изложении Михаила все это выглядело так буднично, так обыкновенно – «профессиональный убийца», «ликвидировать», что стороннему человеку стало бы не по себе. Подобные вещи неудивительны в ночных кошмарах, в фантасмагориях больного ума, а тут