— Что вы имеете в виду?
— Вообще. Его научные работы. Ничего конкретного я, поверьте, не узнал. Это невозможно.
— Вы достали слепки?
— Да. И мне велено было сделать по ним ключи.
— А от несгораемого ящика?
— Этого мне не удалось.
— Что с ключами?
— Я останавливался в гостинице «Минск». Двадцать седьмого мая пришел в номер человек от них, назвался, представьте, Ваней. У него был ко мне пароль. Он потребовал ключи, и я их отдал.
— И от своей машины?
— Я все делал, как приказывали.
— И письмо Светланы к Маттинелли?
— Да. Так было велено.
— Хорошо, скажите теперь вот что. Вы, насколько можно понять, воздействовали больше на Сухову. Почему?
— Посылки можно было привозить только ей, ведь именно за ней ухаживал итальянец. К тому же я очень скоро заметил, что в этой паре Светлана — Галя верховодит Светлана.
— Как же вы решились на убийство?
— Я попытался привлечь ее к работе от имени Маттинелли. Все делалось под маркой Маттинелли.
— Ну и что же?
— Я в ней ошибся. Она отказалась. Но главное — все испортил приезд итальянца. Видно, его не ожидали. Мне пришлось спешить, а когда торопишься — сами знаете… Она бы увиделась с итальянцем, и всему конец.
— Письмо Маттинелли было нужно, чтобы узнать его почерк… Для чего понадобилось письмо Светланы?
— Это, вероятно, приберегалось для шантажа.
— Вам советовали держать в руках Светлану, чтобы воздействовать на Галину Нестерову. По-вашему, это достаточно мощный рычаг?
— Светлана действительно имела на подругу очень большое влияние. Но было не только это. Вероятно, намечалось что-то еще. Во всяком случае, меня просили сказать подругам, что у меня есть племянник и что он скоро приедет. Предполагалось подружить его с Галей.
— Он не приехал?
— Не успел, как видите.
— А кто он такой?
— Я же его не видел.
Марков встал, подошел к столику, где было сложено то, что обнаружили при задержании у Кутепова. В паузе задал вопрос Семенов:
— Вам не говорили, для кого понадобится ваш автомобиль?
— Для племянника.
— Стоянку сами подбирали?
— Я долго работал юрисконсультом в тресте «Оргтехстрой», меня все там знают. И после я тоже часто пользовался их стоянкой, так что искать не пришлось.
— На машине, между прочим, номера вы сменили. Для чего — понятно. Чтобы милиция не нашла. А откуда новые?
— Взял у знакомого.
— Как так?
— Он в больнице, пролежит долго, да и неизвестно, поднимется ли, подозревают рак. Просил присмотреть за его машиной. У него хороший гараж.
— С его согласия взяли?
— Нет, он не знает.
— Это что же, все экспромтом делалось?
— Я же говорю — делал, как приказывали.
— Вы себя все-таки непоследовательно ведете, Виктор Андреевич, — жестко заметил Павел. — Начали с того, что, мол, буду откровенным, готов помочь следствию и так далее. А из вас приходится по капле выжимать.
Кутепов испуганно взглянул на него.
— Извините, я не умышленно. Какие-то детали ускользают.
— Может, вспомните еще что-нибудь из деталей?
Виктор Андреевич действительно вспомнил.
— Ну, например, меня просили сделать доверенность на мою машину.
— На чье имя?
— Если не ошибаюсь — Никитин.
— Уже с новым номером?
— Да.
— Вы заранее все рассчитали.
— Это было нетрудно. Мною руководили.
— Куда вы девали разводной ключ?
— Бросил в реку.
— Значит, рассчитывали, что все равно подозревать станут Дмитриева?
— Я только выполнял инструкции.
Марков вернулся на свое место. В руке он держал половинку рубля.
— Откуда это у вас и для чего?
— Это пароль. Мне дал его так называемый Ваня. Тогда, в гостинице.
— Пароль к кому?
— Двадцать седьмого июня я должен был поехать в Тбилиси, пойти в гостиницу «Руставели» и там встретить одного человека. У него вторая половинка рубля.
— Что за человек? Как бы вы друг друга нашли?
— Ваня показывал мне фотографию. Даже две. Фас и в профиль.
— У вас хорошая память на лица?
— Благодаря профессии. — Кутепов повернулся к Павлу. — По-моему, мне показывали ваш портрет.
Сказанное Кутеповым составлялось с тем, что сказал Павлу так называемый Ваня, подобно двум половинкам рубля.
— Похож? — спросил Марков.
— Сразу можно узнать, — подтвердил Кутепов.
Марков обратился к Павлу:
— Объясни гражданину Кутепову, для чего вас хотели познакомить.
— Простите за бесцеремонность, у вас, кажется, золотые зубы? — спросил Павел, наклоняясь к Кутепову. — Ваня просил меня взять их у вас.
— Довольно мрачная шутка, — печально сказал Кутепов.
Маркову не понравилась форма, в которую Павел облек свое объяснение.
— Шутка действительно сомнительная, но Ваня предложил ликвидировать вас, — сказал Марков. — Сегодня разговор пока закончим. Вам дадут бумагу. Напишите все подробно, всю свою жизнь.
ГЛАВА 22Что значит жить без рации
Линда Николаевна, конечно же, нисколько не пожалела о пропаже старого кожаного портфеля — невелика потеря. Но она видела, что ее жилец совершенно иначе отнесся к исчезновению «Спидолы». А так как она достаточно проницательна, чтобы отличить подлинные чувства и причины чужого недовольства от мнимых, она не поверила Брокману, что «Спидола» безумно дорога была ему просто как отличный приемник. Отсюда напрашивался вывод: «Спидола» служила ему для связи, недаром же он ни на минуту не расставался с нею.
О своих наблюдениях Линда Николаевна Брокману, разумеется, не сообщала. Она терпеливо ждала, что же будет дальше, с удовольствием предвидя, что пропажа средства связи заставит ее жильца чаще прибегать к ее помощи. Линда Николаевна, как известно, жаждала более активной деятельности.
Восьмого и девятого июня Брокман отдыхал, то есть ел и спал, а когда не спал, то все равно лежал на кровати поверх одеяла, заложив руки за голову, смотрел в потолок.
Много раз он прокручивал в уме всю свою поездку в город К., минута за минутой, шаг за шагом, не упуская ни малейшей детали. Ему припоминались даже такие дурацкие мелочи, как нацарапанная в одной из телефонных будок, из которых он звонил, надпись «Сонька дура» или валявшийся на обочине желтый абажур, который он увидел по дороге к мосту через реку.
Он помнил все свои маршруты и мог бы повторить каждый поворот с того момента, как выехал со стоянки треста «Оргтехстрой», до возвращения на нее. Он был уверен, что слежки за ним не велось — он бы ее обязательно заметил.
Но он не имел права так же уверенно считать кражу «Спидолы» делом случая. Украли не у кого-нибудь, а у него…
Что получается, если принять такую раскладку: эта сероглазая все подстроила специально, а потом угостила его мармеладом со снотворным? Ерунда получается.
Если сероглазая была к нему приставлена, значит, он с самого первого шага был на крючке. Значит, за ним следили, но он ничего не смог обнаружить, хотя проверялся предельно строго, а потом вдруг ни с того ни с сего решили ему прямо сказать: мы за тобой не только следим, но и все про тебя знаем. Иначе эту кражу расценивать было невозможно. Зачем же так грубо разрушать собственную постройку? Такой вариант представлялся Брокману чистой фантазией.
Он обдумывал вопрос и с другой стороны. Предположим, все это затеяно с целью лишить его рации. Но никто, кроме Линды, не знает, что у него была «Спидола». Недаром с этим приемником ему Монах столько морочил голову, объясняя, как тщательно он обязан скрывать факт его существования. Правда, тот тип из редакции видел «Спидолу», но Линде Николаевне верить можно: он давно работает в газете завхозом и никакого отношения к контрразведчикам не имеет.
И наконец, был третий вариант, основанный, как и оба первых, на допущении, что контрразведка расшифровала его до поездки в город К. Ему позволили проникнуть в квартиру Нестерова, найти там все, что нужно, — может быть, подсунув липу, но опять-таки специально устроили кражу, чтобы он обо всем знал. Тут уж налицо полная нелепость. Он бы перестал себя уважать, если бы считал такие обороты возможными.
Размышления кончились тем, что Брокман нашел у себя легкие признаки неврастении и постановил считать возникшие сомнения и опасения вредными для его здоровья, а следовательно, и для дела.
В сумерки девятого июня Брокман пригласил Линду Николаевну в свою комнату для важного разговора — что он будет важным, она поняла, увидев окна закрытыми и зашторенными, несмотря на чудесный теплый вечер.
— Вы знаете в Москве Первую Брестскую улицу? — спросил он.
— Она идет от площади Маяковского к Белорусскому вокзалу параллельно улице Горького.
— Так… Я сам ее, правда, не знаю, но там на левой стороне, если идти от площади Маяковского, и ближе к ней, а не к вокзалу должен быть кирпичный дом, из которого выселили жильцов, а рядом с ним пустырь от сломанного дома, пустая площадка. Запомните все точно.
— Да, да, я слушаю внимательно.
— Вы возьмете вот это. — Брокман показал пустую картонную коробочку от сигарет «Столичные» с оторванной крышкой. С первого дня своего пребывания у Линды Николаевны он курил «Столичные». — В ней ничего нет, как видите, но, пожалуйста, не сомните ее в сумочке.
— Хорошо.
— Дальше. Вот два телефона. — Он показал клочок газеты, где на полях были записаны номера. — На память надеяться не надо, поэтому возьмите, но ни в коем случае не потеряйте. Вернете мне.
— Не беспокойтесь.
— Приедете на площадь Маяковского и из автомата позвоните по первому телефону. Вам ответит мужской голос. Вы скажете: «Я набрала два девять один сорок три тринадцать?» Это второй телефон, который здесь записан. Вам ответят: «Нет, последние цифры — тридцать один». Если ответ будет другой, позвоните еще раз. Но это вряд ли. Запоминаете?
— Да, да, продолжайте.
— Звонить вы должны ровно в двенадцать… Ну, плюс-минус две-три минуты…