Жизнерадостность Даймонда не знала предела, и комплимент, преподнесенный им мне, остается вне конкуренции – он сказал, что я выгляжу на десять тысяч долларов. Ася не вернулась, и мы отвезли Сашку в Симеиз и вручили Нику. Они там все очень обрадовались.
ДРУГ
– Да иди ты на хуй, гомосек!
– Не ругайся, блядь, матом, распиздяй!
Смех.
– Кругом, блядь, девки неёбаные… а он, с-сука, блядь… Я в твои годы вот этими руками! вот этими, блядь! руками!.. а они, с-сука…
– Да хватит, гомосек…
– Щас я тебе покажу гомосека… вот этими, блядь, руками…
– О!.. а здесь кто-то сидит.
– Хто!
– Я, – сказала я.
Двое прошли мимо и остановились, дожидаясь третьего, который встал перед камнем, где я сидела, и нагнулся к моему лицу.
– Говорил я – девки? – Он повернулся к ним.
– Ладно, пойдем, – сказали ему, и один подошел. – Извините его, он пьян. Пойдем, гомосек.
– Я тебе щас покажу – пьян! – Он замахнулся, и подошедший, смеясь, уклонился. Он повернулся ко мне: – Ты откуда?
– Отсюда, – сказала я. – Или из Минска, как вам будет угодно.
– Из Минска? – он посмотрел на меня, склонив голову. – А ты не врешь? ладно, я так. Как тебя зовут?
Я сказала. Он хлопнул себя по колену.
– Точно, – сказал он. – Это судьба. Иди! – он обернулся к ожидающему его. – Иди отсюдова, я остаюсь! Чё зубы скалишь? Я ее искал, и не нашел. А теперь судьба нас свела. Иди-иди! – Он подтолкнул того. – Ништяк, – это мне.
– Ладно, догоняй, – сказал наконец тот и скрылся в темноте.
Он повернулся ко мне.
– Ништяк, – сказал он еще раз.
– А что случилось? – спросила я.
– Разреши, я с тобой присяду, – сказал он. Я подвинулась, и он примостился рядом. Не думаю, чтобы ему было удобно. – Случилось? – сказал он. – Да нет. Просто – дело есть. Я давно хотел с тобой познакомиться, мне про тебя рассказывали. Ты с красноярскими здесь, да? Ну, точно.
– Мы с тобой, по-моему, уже знакомы, – сказала я.
– Да? Как так?
– Наверху, – сказала я, – на дороге. Неделю назад, ночью, когда кто-то кого-то бить собирался…
– Стоп, – сказал он. – Есть. Что ж ты мне тогда не сказала? Я б тебя так просто не отпустил. – Он повернулся ко мне. – Слушай, – сказал он. – А чего тебя туда понесло?
– О! – Я засмеялась. – Это удивительная история, – сказала я. – Тебе правда интересно? Я могу рассказать.
– Валяй, – сказал он. – Рассказывай.
Я вдохнула и засмеялась.
– В общем, я написала «Марсельезу», – сказала я.
– Да? – сказал он. – А я думал – Руже де Лиль.
– Да? – сказала я. – Я не знала. Нет, это другая «Марсельеза». У меня в «Марсельезе» мой любимый друг Вася Ханкин сражается за любовь на баррикадах. Ну, не только он, но он тоже. И надо же, чтобы он был как раз здесь – я его три года не видела, – и как раз в этот вечер! – Я засмеялась. – Наверное, я не совсем понятно рассказываю? – Я расхохоталась. Он сказал: – Ништяк, – тоже посмеиваясь, глядя на меня. – В общем, дело в том, – сказала я, борясь со смехом, – что Васины друзья прочитали мою «Марсельезу» и узнали Васю… а Вася не читал «Марсельезу»! Он не знал, что это я написала, иначе, честное слово, он постарался бы быть повежливее… – Я расхохоталась. – Слушай, по-моему, у меня ничего не получается! Это невозможно рассказать, честное слово – это кайф! Попросту говоря, Вася был не в курсе дела моих добрых чувств к нему, и он обиделся, а я… я тогда тоже как обиделась!..
– Телега, – сказал он, глядя на меня и посмеиваясь. – Люблю телеги. Я тоже не в курсе дела, и ничего никогда не читаю. Да и фиг с ним. Ты увидела тогда то, что хотела?
– О! – Я справилась со смехом. Я сказала серьезно: – И более того! Там было такое братство – конечно, никаких гопников, одни хиппи, и всякие панки, пьяные… И трезвые тоже! И девочки! Я, понимаешь, шла на подвиг. И тут, бац, столько людей, и все шли на подвиг… Это дурдом, и очень смешно, но это очень трогательное зрелище… а самое главное, что никакого подвига не потребовалось, и это кайф. А потом пришли те трое, которых избили на дискотеке, – оказывается, им только пообещали, и они сидели на автобусной остановке и боялись. А, – и еще сигарет ни у кого не было, какой-нибудь бычок проходил через десяток рук… Ну и вот, все пошли обратно, всячески ругаясь. Но это была юношеская бравада, потому что стоило идти на подвиг, чтобы увидеть такое. В общем, все были довольны, конечно, что так вышло.
– Еще бы, – сказал он. – Еще бы они были не довольны. Да и фиг с ними. Знаешь, что мы сейчас будем делать?
– Что?
– Мы пойдем в гости. Я тебя приглашаю в гости.
– В гости? – Я задумалась. – А ты далеко живешь?
– Хрен со мной, – сказал он. – Если б я тебя к себе приглашал, я бы так и сказал. Мы в гости пойдем. Ты любишь ходить в гости по ночам?
– Я не пробовала, – сказала я. – А ты думаешь, они будут нам рады?
– Они будут счастливы, – сказал он. Встал.
– Идем.
– Идем, – согласилась я.
ГОМОСЕК
В первых гостях была такая же тусовка, как у Ника, только поменьше, человек шесть. У них был костер – редкость в Симеизе, где при таком количестве деревьев почему-то мало дров, – и на костре что-то варилось все время, пока мы там сидели. Он рассказывал про каких-то людей, а они ловили каждое его слово, и то и дело принимались хохотать. Наверное, он и правда интересно рассказывал, но я не знала людей, о которых шла речь. Ко мне подсел какой-то мальчик и, узнав, что я из Минска, попытался пообщаться на тему каких-то еще знакомых, но я их тоже не знала. От того места, где я сидела на камне, мы шли сюда какой-то тропой, то и дело пытающейся встать на дыбы и сбросить меня в море, – не меньше часа. Ну, может, полчаса – но долго, достаточно. Я как раз раздумывала о том, что, кажется, не очень люблю ходить в гости по ночам, когда он вдруг встал и сказал мне: «Пошли». Все стали уговаривать нас остаться, кто-то сказал, что вот, молоко уже наготове, он сказал: «Да и фиг с ним. Или, может, ты хочешь?» – повернувшись ко мне. Я не хотела, и мы пошли.
Во вторых гостях уже спали, но он не успокоился до тех пор, пока всклокоченный волосатый не высунулся из палатки, ослепив нас фонариком.
– Ты охуел, гомосек? Ты знаешь, сколько времени?!..
– Убери фонарь, скотина! – сказал он. – А то сейчас сожрешь его.
– Что тебе надо?!
– Сигарет.
Он получил пачку сигарет, и мы двинулись дальше.
– Вообще-то, у меня есть курить, – сказала я.
Он шагал впереди, а после этого обернулся.
– Не в куреве дело, – сказал он. – Этот коммерсант когда-нибудь у меня еще дождется. А сигарет у них хватает, будь спокойна.
– А гомосек – это что?
– Что? – Он снова обернулся.
– Гомосек – это у тебя такое имя?
– Не говори глупостей, – отрезал он.
Мы шли теперь наверх, и вышли к гроту.
– Вы не спите?
– Нет еще, – сказала девочка. – Заходите.
Грот был не грот, а большой камень, нависающий сверху и образующий скошенный потолок; со всех остальных сторон, кроме входа, были заросли. Я вошла, вернее, вползла вслед за ним и увидела парня, девочку, свечу, гитару и маленького котика. Я на него чуть не наступила.
– Присаживайтесь, – сказала девочка.
Места здесь было столько, что двоим лежать было бы нормально, а вот третьему – едва ли. Но сесть можно было. Он уже сел и взялся за гитару. Я тоже уселась. Девочка копалась в углу со свечой. Я стала слушать, как он играет.
Играл он хорошо, но тихо. Я сказала: – А можно громче? – но он как будто не услышал, и продолжал играть, почти не прижимая струны, словно бы обрубая на корню всякий звук, который ему удавалось извлечь, пробуя все новые и новые варианты одной гармонии. Здорово, вообще-то, он играл.
– Ребята, наверное, чаю хотят, – подал голос парень. Голос у него был улыбчивый. – Чай будете? – спросила девочка.
Я сказала: – Будем. – Это можно было так понять, что она обращается ко мне на вы, и я шутливо отвечаю. Поскольку он не прекратил играть, и вообще как бы совершенно отрешился, предоставив нас друг другу. Девочка подала мне маленькую банку с чаем, который она налила из термоса, и сама уселась рядом. Чай был горячий. Я только успела отхлебнуть, как вдруг котик, изловчившись, взобрался мне на шею. Я поперхнулась.
– Вася, – сказала девочка. – Ну что ты, Вася!
– Ханкин, – сказала я.
– Ханкин, – сказал парень. Они с девочкой переглянулись, потом девочка повернулась ко мне. – Его и правда так зовут, – сказала она.
– Как он там? – спросил парень. Улыбаясь, он смотрел на меня. – Давненько мы его не видели, – сказал он.
– Вася? – сказала я. – Вася – нормально.
– Он все на Кошке? – спросила девочка.
– Он? – сказала я. – Ну да. Как раз сегодня он пошел на Кошку. – Я отпила чаю. – …Чтобы там провести ночь голым и в одиночестве. …А девочку свою для этого он оставил нам, – сказала я.
Они переглянулись. – И что у Васи за девочка? – спросил парень. Улыбаясь.
– Девочка замечательная, – сказала я. – …Только, по-моему, это уже не его девочка.
– А чья же?
– По-моему, это теперь наша девочка, – сказала я. – Во всяком случае, похоже на то. То есть, похоже было на то, когда я ушла, а чем там кончилось – я не знаю. Может, она уже заснула. Может, она уже перестала петь, танцевать и целоваться одновременно, и заснула. А может – там под нами молодая семья с двумя детьми, вчера приехали – может они уже как-нибудь поспособствовали тому, чтоб девочка перестала хотя бы петь и танцевать. Я, во всяком случае, очень надеюсь на какой-нибудь такой вариант, – сказала я. – У меня самой ничего не получилось.
– Что, такая девочка… шумная? – спросил парень.
– В том-то и дело! Кто ж знал? при Васе она тише воды сидела!.. И кто знал, что она ни разу в жизни ничего не пила, и что от глотка «Гуцульской» с ней такое случится?! Она сама захотела с нами остаться, Вася имел варианты – типа к Нику, или еще там куда-то, но она так решительно отвергла: я, говорит, тут хочу!.. Нам это прямо польстило – воспитанная такая девочка… Но все-таки, – сказала я, – Вася, как честный человек, мог бы и предупредить. Мог бы хотя бы намекнуть, – сказала я, – чтобы мы оставили спиртное на потом… хотя вот потом, – сказала я, – это что теперь значит?.. Боюсь, что теперь потом – это уже очень потом, то есть уже когда-нибудь совсем потом, потому что девочке у нас страшно понравилось, она об этом шестьсот раз сегодня сказала, по-моему, Вася вышел в отставку… Одно утешение, – сказала я. – Что девочка сама из Москвы, и, значит, у нас есть еще шанс – не слишком большой, конечно, потому что где гарантия, что девочка не захочет прокатиться до Минска… или, скажем, до Красноярска? Кто же знал, что мы ей так сильно понравились? если бы мы знали, то мы бы, наверное, постарались что-нибудь сделать, чтобы не так сильно ей понравиться. Но теперь уже поздно об этом говорить. Теперь мы обязаны оправдать оказанное нам доверие.