Николай пошевелил губами. Губы сложились в слово «Аня». Вот, уже «Николай», «пошевелил» – значит время снова трогалось. Начинался новый путь. Его уже сильно трясло. Он запахнулся в телогрейку, сунул руки навстречу друг другу в рукава. Не глядя больше на плоскость, он двинулся в дом. Ну да; без нее; а бабу он выгнал. Нет, не стал бы ее будить. Но факт наличия человека рядом, – человека, которого вообще можно разбудить, – но не станешь; не станешь потому, что не станешь ее беспокоить; пожалеешь; и отвлечешься. Чужая жизнь, отвлекающая от всех и всяческих просветлений. Жалость – единственное чувство, возвращающее времени ход. Не стоило так делать. Он думал об этом умиротворенно, как будто не сделал вообще ничего, обнимая, зажимая знакомое одеяло, трясясь от холода, не сняв телогрейку. Нет сомнений, что сейчас он будет делать опять не то. С этой утешительной мыслью он заснул.
Дверь открыл мужик. Не старше Николая, а может моложе, но – мужик. Николай держал пилу, в цилиндре на отлете.
– Я брал пилу, – на ходу перестраиваясь, объяснил он. – Вчера не смог принести из-за гостей. Сегодня.
– Хто там? – Женщина выглянула из дверей. – Уйди отсюда, – мужик повернулся к ней. – Отпилят тебе голову этой пилой!
– Давай сюда. – Женщина скрылась. По возрасту скорее в качестве матери. Мужик, вырвав у него пилу, собирался закрыть дверь. Николай придержал ее ногой.
– Ты чё?! – Мужик надвинулся на него. – А ты чё?! – Николай отстранился, но не убрал ногу. – Угостишь, может, папиросой?
Мужик подумал – драться или нет. Но дом за спиной перевесил. Поэтому он ограничился тем, что сказал: – Вали отсюда! Милицию вызову… – И попытался снова закрыть дверь. – Э – ну ты чё?
Николай убрал ногу. – Вопрос хотел задать, – сказал он.
Мужик захлопнул дверь.
Николай постучал. Потом увидел звонок (в прошлый раз он его не заметил). Нажал на него и держал.
Дверь распахнулась. Мужик стоял с топором. Позади, из комнаты, высовывалась голова женщины – округлив рот и глаза она готовилась закричать.
– Объясните вы ему, – сказал Николай максимально ровно. – Я – сторож, – сказал он мужику, раздельно и помогая себе жестами, – как глухому. – Ваши соседи. На соседних дачах. Зачем ссориться?
– Тебе чего надо? – спросил мужик.
– Сигарет, – сказал Николай. – Папиросы кончились. Куплю – верну. Тётя, идите, мы разберемся.
Дверь за спиной мужика, покачавшись, закрылась. Мужик оглянулся. Николай воспользовался этим и выхватил у него топор. Мужик резко повернулся – но Николай уже ставил топор на снег, прислонив к дому.
– Всё, – сказал он, – закончили. Сигарет мне не нужно, – сообщил он, разгибаясь. – Я так сказал. Я уезжаю сейчас. В город. Тут мне нечего делать. Забери топор свой и положи его на место.
Мужик поколебался, взглядывая на топор и на Николая. – Слушай, – сказал он. – Тебе чего, делать нечего? Тебе что нужно?!
– Ничего. От тебя – ничего. У тебя приемник есть сломанный? Я починю.
– Ты что, хочешь, чтоб я тебе его отдал?
– Ты что, глухой? – спросил Николай. – Я же тебе сказал – я уезжаю. На хер мне твой приемник. Я сказал – что могу починить – твой – приемник.
– Ну ты фармазон, – сказал мужик. – Ты что, на водку хочешь?
Николай покачал головой.
– Нет.
Мужик молчал. Потом спросил, кивая: – Сидел?
Николай потрогал щеку. Оказывается, лейкопластырь отвалился где-то по дороге.
– Ходил, – сказал он.
– Да ты зайди. – Мужик посторонился, пропуская его.
Николай шагнул в дверь. – Топор забери, – сказал он.
Мужик выглянул, подхватил топор, вошел вслед за Николаем.
– Щас, погоди. – Он прошел в комнату. – услышал Николай, – где мои сигареты? – Потом он вышел с пачкой в руках, на ходу прикуривая. – На. – Вытряхнув из пачки сигарету, он протянул Николаю. – Толик. – Он протянул руку.
Николай сказал: – Николай. – Они пожали друг другу руки. – Да ты присядь, – сказал Толик. – Я так и не понял. Что значит – «ходил»?
– Ходил – значит – ездил. Давно. Сейчас не хожу.
– А это что?
– А это чтоб свои узнавали. Хиппи такие были. Достал ты меня своими вопросами. Ты еще спроси, не пидорас ли я. Тебя это в любом случае не касается.
Толик хохотнул. – Ну ты скажешь, – сказал он. – А я механик. И слесарь. Шестого разряда. Сейчас без работы.
Николай оглянулся. – Нормально, – сказал он. – Если ты так живешь, когда ты без работы.
Толик огляделся тоже. – Да, – сказал он с удовольствием. – Еще машина есть. Тачка. Сейчас в ремонте. Я на электричке приехал.
– А чего вы здесь живете? Не в городе?
– А что там делать, – сказал Толик. Поколебавшись, он взглянул на Николая.
– В городе у меня жена. И детей – двое.
– Развелись, что ли?
– Ну да, – сказал Толик. – Типа того.
– Пил?
– Типа того. – Толик усмехнулся. – Завод развалился. Пять месяцев без зарплаты. Мужики сидят, чего-то ждут. Я ушел.
– Что-то у всех семьи разваливаются, – сказал Николай.
– Ага. Это точно. Я еще в два места сходил. Не катит. Всё разваливается…
– Ты меня в политику не впутывай, – сказал Николай.
– А что? – Толик пожал плечами. – Сейчас тачку починю, пойду в таксисты. Если честно, у меня права отобрали. Но я куплю. Бабки есть. Вот и вся политика.
– Бабки кончатся, – сказал Николай.
– Не кончатся, – уверенно сказал Толик. – У меня – не кончится.
– Все проблемы, – сказал Николай, – от того, что человеку что-то нужно. Если б я к тебе пришел и сказал – давай приемник починю, или еще что-нибудь. Сортир выгребу. Ты б меня на хуй послал.
Толик рассмеялся.
– Точно. У меня водопровод. А ты будешь сортир выгребать? Я б не стал. За сколько ты б согласился?
– Сто баксов, плюс баня.
– Хе, – сказал Толик. – Тут бомжей сколько хочешь шляется. За полтинник вычистят. Языком вылижут.
– Только ты опоздал на денек. Мне не нужно. И ты сидишь, со мной разговариваешь.
Толик задумался. – Ну это хорошо, – сказал он. – Ты считаешь, что-то другое надо делать?
– Собирать банду и валить в леса.
– Шутишь, – сказал Толик. – Собирать некого. У всех, ты это правильно… проблемы. – Он поколебался, разглядывая Николая. – Слышь, хочешь тебе устрою?
– Проблемы? – спросил Николай.
– Типа того. На работу. У меня, там… ну, вместе учились. Он как раз ищет. В общем, ему нужно. В охрану. Он меня звал…
– Нет, – сказал Николай. – Мне не нужно. – Он встал. – Я пошел.
– Ходить? – спросил Толик.
– Ехать.
– Ну иди.
ATTITUDE
Николай вошел в дверь. Прошел по коридору, скинул башмаки, заглянул в комнату. Прошел после этого в кухню. Матвей, помедлив, последовал за ним.
Николай сидел на табурете. Рука лежала на столе. – Уехала? – спросил он.
– Кто? – Николай убрал руку. Две связки ключей теперь лежали на столе. Матвей посмотрел на Николая, на ключи. Оба они начинали понимать.
Матвей взял ключи и унес их в коридор. Вернувшись в кухню, он взял спички, зажег плиту и поставил чайник. Сам сел на другую табуретку.
– Что-то случилось? – спросил он.
Николай кивнул. – Она здесь не была. – Он взглянул на Матвея и вдруг усмехнулся.
– Так я думаю, я ей нос сломал. Не рассчитал сил. Физический труд. Свежий воздух. Отсутствие алкоголя. Вот сигарет я у тебя возьму.
– Есть хочешь? – спросил Матвей.
Николай склонил голову. Выдохнул Матвею в лицо клуб дыма, и стал сосредоточенно затягиваться.
Матвей пошарил в холодильнике. Вынул пачку пельменей и бросил в кастрюлю. Залил холодной водой, зажег еще одну конфорку и поставил рядом с чайником.
– Могла бы сдохнуть, – заговорил Николай, затягиваясь. – Сознание потеряла, вот тебе и замерзший трупак на жизненном пути. Собственно, что? – я только сегодня по следам прошел. Кровь, да. Немного.
Матвей сел на табуретку.
– Жалко, – сказал он.
– Что?
– Ее жалко.
Николай кивнул. – Жалко, – повторил он. – Что ж ты ее не пожалел, когда она к тебе сюда приезжала?
Матвей встал, пошел в коридор и вернулся с ключами. Положил их на стол.
Николай нетерпеливо дернул головой.
– Там всё нормально. Дров на растопку я оставил. Пилу отдал. Нет, погоди. Я не понял – ты что, меня крайним хочешь сделать?
– А ты меня хочешь? – сказал Матвей.
– Почему ты ее не оставил? Не положил на кровать? Не лег сам на полу? Не дал ей отдохнуть, как она просила? Не дал ей пожрать?
– Я ей дал пожрать. Она просила ключи. Я ей дал ключи.
Николай повторил нетерпеливое движение.
– С нею всё замётано. Жива она, нет – это никого не волнует. Я другое хочу понять. – Он глубоко вздохнул. – Мы все чем-то повязаны. Повязаны так, что вслух и между собой говорить не стоит – засмеют. Я у тебя книгу нашел. Фолкнер – они там все южане, во-вторых пришельцы, в-третьих, родственники. Ну так вот, мы тут южане, во-вторых пришельцы, в-третьих родственники. Так. Причем я повязан меньше всех. Я только этим пользовался. Я преследовал свои интересы. Я не врал – я так себя поставил; я никому не должен, в долг я ни у кого не брал. Я брал только то, что сами хотели дать. Я чего не понимаю – прошло десять лет – как я-то крайним оказался? Я за кого За чьи фантазии расплачиваюсь теперь? Двух крайних нашли? Вы, блядь, южане?
– Мне нравится, что ты говоришь, – сказал Матвей.
Толстозадый Матвей с мутно-зелеными глазками. Остро захотелось ему сломать нос. Но Матвей упорно повторил: – Мне нравится то, что ты говоришь.
Николай посмотрел на сигарету, хотел затянуться, но передумал и затушил.
– Ей надо было денег. Надо было отдыха. Надо было разговаривать. Ей надо было, чтоб кто-то с ней поехал, кто-то должен был повезти ее туда, и там, на месте разбираться. А если там ничего, должны были все собраться, скинуться и дать ей эту передышку. Вместо этого полтора месяца – полтора месяца, она сказала – ее посылали с места на место.
– Она так сказала? – спросил Матвей. Он подошел к плите, хотел поболтать в кастрюле ложкой, но передумал. Вернулся к столу и сел. – У нее муж умер, – сказал он.