Повернулся к Матвею.
– Когда будет закончено?
– Что закончено? Тут пока не начато. Можно сделать уборку – я предлагал. Пусть въезжают. Квартира пригодна для жизни.
– Я спросил, когда будет закончено.
– Через неделю.
Дима что-то посчитал про себя, шевельнул губами. Уведомил:
– Послезавтра в двенадцать я буду в Москве.
Матвей посмотрел в окно.
– Будем думать, что поезда ходят. Сегодня ты идешь на работу, завтра вечером ты возвращаешься с нее. Послезавтра ты будешь в Москве. Я пока подготовлю стены и потолок. Подготовлю – начну красить. Может, и быстрее получится. Жара, все сразу высыхает. Вернешься – поможешь. За едой только сходи. Или… ты про деньги? – Он подумал.
– Попроси аванс. Скажи, я отработаю… – Он поправился: – Отработаем.
Дима смотрел куда-то поверх его головы. Повернулся и шагнул из кухни.
Матвей налил себе кофе, глотнул и вышел за ним. Согнувшись, в коридоре Дима застегивал сандалии.
– Чаю принесешь? Лучше зеленого. – Дима выпрямился и встал. – Минуту, – Матвей придержал его за плечо. – Я хочу попросить прощения. То есть, я прошу его. Я вчера чисто позавидовал. Человеку, эмоционально холодному, несложно опустить другого и за счет этого возвыситься самому. Я не смог удержаться. От мелкой мести. – Не сказать, чтоб ему было легко это всё произносить. – Стыжусь.
– Стыдишься, что месть, или стыдишься, что мелкая? – Дима сбросил его руку со своего плеча. В темноте коридора его губы задергались, как будто он пытался сдержать что-то.
Он повернулся и бросился к двери.
* * *
Щелкнул замок. В коридоре заговорили голоса.
Матвей повернулся.
В дверном проеме встала низенькая толстая женщина. Из-за ее спины выглядывал высокий юноша с круглыми глазами. Ниже глаз на обоих были марлевые повязки.
– Не клади сюда, – быстро проговорила она в повязку. – Оставь в коридоре. – Юноша обернулся кругом и потащил обратно прямоугольный предмет в магазинной упаковке. Сквозь полиэтилен угадывался каркас раскладушки.
Глаза над повязкой безостановочно двигались: потолок – оголенные до бетона стены – рваные обои поверх высохших меловых луж. На Матвея, стоящего с голым пузом на столе, передвинутом ко входу в маленькую комнату, она не смотрела.
В следующий момент исчезла из проема – только обои прошуршали.
Матвей положил шпатель на стол и спустился. По пути в ванную краем глаза зацепил женщину с юношей в кухне. Смыл мел с лица и рук, нагнулся под кран.
Накинул рубашку и пошел к ним.
Юноша стоял на посту у плиты с туркой. Женщина сидела на табуретке, расслабленно откинувшись к стене. Оба без намордников. Повязки валялись на столе.
– Добрый вечер.
Молчание.
– Ты и есть бригада специалистов? – сказала женщина высоким скользящим голосом. – Где Дима?
– Лавэ нанэ, – подал голос мальчик у плиты.
На последнем слоге он сорвался в фальцет. Не смутившись этим, качнул турку и добавил басом: – Я предупреждал.
Женщина смотрела на Матвея.
– Он сказал, вечером будет готово. Сказал, можно заезжать. Сказал, позвонит. У меня трое детей сидят в дыму. Я сейчас милицию вызову.
Сдвинувшись с места, он прошел в кухню и сел на свободную табуретку.
– Они не поедут.
– Что?
– Милиция. Вы как сюда добирались?
Не получив ответа, он сказал: – Я его жду с утра. Дверь не захлопывается, ключи он мне не оставил. Я сейчас домой пойду.
Женщина посмотрела на мальчика.
– У меня ощущение, – заговорила она.
– Опущение, – подтвердил мальчик.
– Что меня в трамвае два карманника обнесли, – не обращая внимания, она продолжала. – Один убежал – а второй с криком «держи вора!» прямо сейчас собирается соскочить.
– Дима забухал? – спросил мальчик Матвея с видимым удовольствием.
– Тогда он умер, – сказал Матвей. – Потому что он подшился.
– Миша, не выпускай его, – проговорила она своим быстрым голосом. – Пусть мне Диму хоть из-под земли выроет.
– Я говорил, – сказал мальчик. – Ш-шит!
Кофе, шипя, вылился на плиту.
– Твой кофе, Лесбия, – сказал мальчик.
* * *
Они шли к Диминому дому. Димин дом посередине между двумя остановками, лицом выходит на Дворянскую, вход со двора. До остановки добрались на каком-то спасательном средстве, едущем со скоростью десять километров в час. На Лесбии был намордник. Миша, после недолгого спора, в котором не победил, демонстративно напялил еще наушники сверху. Будучи в этой экипировке неуязвим для призывов, убежал вперед.
Матвей тащился последним. Наконец встал. Поискал какой-нибудь столб прислониться. Сесть куда.
Тьма сгущалась. Пульс бился в языке, как будто он держал во рту пойманное животное.
Так валятся в дым, последнее, что успел подумать. Скорая не поедет.
Вернулся из звона. Круги перед глазами разошлись, и он увидел злые глаза женщины над марлевым намордником.
– Приглашение специальное нужно, – сдавленно говорила она в повязку. – На аркане тебя тянуть.
Матвей переступил. На ногах удержался. Шагнул на нее.
– Раньше времени беспокоиться, – услышал собственный голос. – Куда он денется, если вас к себе поселил.
– Я вам очную ставку устрою.
Матвей сглотнул сухую слюну. Стараясь не дышать глубоко: – Он сейчас должен быть на работе.
– Миша! – крикнула Лесбия, разворачиваясь.
Подросток обозначился впереди – проступая из дыма, как фонарь. Он тер свои круглые глаза. – Я пойду, Лесбия, да? Я не могу ждать, как вы еле ноги передвигаете.
– Шевели плавниками, – бросила Матвею.
К подъезду пробивались плечом вперед, как сквозь вражеский стан.
В Диминой квартире воздух спертый и влажный, как в парнике. После уличного дыма в него нырнули, как в танк.
Девочка лет пятнадцати, выскочившая на звук открывающейся двери, застыла, буравя их черными глазами. Всклокоченные черные волосы, нечесаные от рождения. Таким образом выражался ее подростковый максимализм.
Из-за нее выползла, как улитка, маленькая.
– Мама. Где ты была?
Старшая в это время попыталась сдернуть наушники с Миши – который двумя резкими рывками, обманным и прямым, увернулся и, отшвыривая сандалии на ходу, скачками бросился в кухню.
– Дима приходил?
– Нет, – сказала старшая. – По радио передавали карантин, чтоб на улицу не выходили, кроме срочных служб. Ну, скорой помощи…
– Тут разве есть радио?
– Соседка звонила.
– И ты открыла?
– А что? – Девочка была худая, носатая, ростом выше Лесбии. На фоне ее, напыжившейся, как голубь, – нескладный переросток. Не знающий, куда девать руки, свой дурацкий бант.
– А если милиция?
– Какая милиция?
– Уйдите все, – сказала Лесбия.
Димина квартира низкая, длинная. Как лаз какой-то или нора под крышей, на последнем, третьем, этаже. Кухня, комната, другая комната, еще третья маленькая комната, оканчивающаяся окном, а не дверью, как все остальные, соединенные насквозь. Потолок на всем продолжении анфилады понижался и сходился с верхней рамой этого окна. Тут был край дома. Перед окном за компьютером сидел мальчик.
– Смотрите, что я нашел! – закричал он, поворачиваясь со стулом-вертушкой. Он был почти совершенной копией старшей девочки.
Увидев Матвея, окинул диким, птичьим глазом. – Здраствуйте, – выронил, хорошо подумав.
Матвей глянул на монитор.
– В окно посмотри, – сказал он. – Эти картинки уже месяц по кругу гоняют.
– Какой ты умный, – сказал мальчик.
Сощурясь, он вглядывался в подпись. – Это здесь! – заорал он. – Это Юрьев! Смотри, курица горит!!!
Бесшумно, как молодой тигр, в комнату скользнул Миша. Приладился сбоку к стулу и тихо, губами тронув, в ухо младшего сказал: – Уступи дедушке… – в этот же самый миг коротким движением бедра вытесняя его со стула. Младший повалился на пол, Миша крутнулся на стуле и впился в монитор, как в добычу. В два щелчка виды огня на экране сменились трехмерными монстрами, которые незамедлительно принялись беззвучно палить друг в друга.
Поверженный не протестовал, но не спешил подниматься. Он вывернулся на спину, дрыгнув коленками. – Лесбия! – взвыл он. – Поехали домой!
Вошла Лесбия.
– Пойдем, – сказала она Матвею.
Матвей попытался двинуться и не смог. Валявшийся на полу мальчишка вцепился в обе его штанины.
– Петя! – сказала Лесбия.
– Тебе штаны нужны? Я могу тебе отдать. Мне в них жарко.
– А тебе говны, – раздалось снизу.
– Кто-то страх потерял, – деловито сказал Миша, не поворачиваясь от монитора. – Кто-то хочет чтоб я встал.
– Говнял, – отозвался младший без уверенности. Через секунду Матвей освободился.
Он прошел за Лесбией в Димину кухню.
– Есть будешь?
– Спасибо, – сказал Матвей.
– Тебе погуще или пожиже, – черпаком мешая в большой кастрюле.
Матвей сделал положительный жест.
– Вали гущу.
Он ел, вытирая предплечьем пот. Лесбия смотрела на него.
Матвей последним куском хлеба вытер тарелку и отправил его в рот.
– Добавки?
– Спасибо, – сказал он. – Чаю, если можно.
Лесбия налила. Смотрела, как он пьет.
– Спасибо, что проводил.
Матвей покачал головой.
– Кто кого проводил. Не думал, что так… Отвык от работы. Сейчас отдохнул. Попью и пойду.
– Вот он такой… такой простой, – сказала она протяжно.
Встала.
– Миша мне говорил. Лесбия, ты его провоцируешь. Где я его теперь искать должна? В этом дыму… – Она повернулась к Матвею. – Оставайся. – Я здесь не останусь.
– Почему?
Матвей тоже встал.
– Сутки у него кончаются завтра вечером. В шесть. А я утром приду. Туда. В квартиру на Партизанах. Только дверь кто-то должен открыть.
– И я тебя должна отпустить. – Она прошлась взглядом по кухне.
– Дима был такой… резвый, – сказала она шкафчику. – Всё взял на себя. Все мои дела… И капиталы. Ты теперь говоришь – он тебе ничего не давал. Кто из двоих врет? Диму я давно знаю. С восемнадцати лет.