– Можешь меня обыскать. Я оттуда никуда не выходил.
Лесбия кусала губы.
– Я не такая богатая. Чтоб платить второй раз.
– Ты уже заплатила. Ты пошли туда мне парней. Обоих. Быстрее закончим.
* * *
В час он сидел на широком подоконнике между пятым и четвертым этажами, спиной к стене, с сумкой в ногах. На лестничной клетке такая тишина, как будто отсюда тоже все уехали. Или это из-за отсутствия обычных городских шумов во дворе за стеклом. Машины, дети, птицы.
Как можно выпустить детей в дым?
Разве только приедет сама. Оставив тогда других детей?
Покинуть подъезд нельзя. Ситуация близится к патовой. К вчерашней. Надо было взять ключ. (А она бы дала?) Чем он думал сегодня, не зайдя к ним пораньше? Делать крюк в дыму, увеличивая дорогу вдвое. Можно было позвонить из дома. – А перед этим зайти, предупредить: «Возьми трубку». Кто может звонить Диме? (Родители Маши.)
Ждет уже час. Может, больше.
Тишина обрушилась грохотом двери и душераздирающим кашлем снизу.
* * *
Миша достиг четвертого этажа, прыгая через ступеньку, на ходу вытряхивая из рюкзака ключи. – Чуть не задохнулись! – Перебросив их в левую руку, правую он протянул Матвею.
– А где повязка?
– Мы их выкинули. – Миша был в одних пляжных шортах – гибкий стройный торс в сочетании с круглой физиономией обаятельного увальня, мишки олимпийского. Он заморгал, втягивая открытым ртом воздух – и оглушительно, по-мужицки, чихнул.
– Лесбия с вами?
– Вечером придет. Она Диму ждет. – Гремя ключами, он стал сражаться с дверью. Матвей, чувствуя вину – как он вчера сказал: неужели «отправь»? или все-таки «привези их»? – остался дожидаться на площадке.
Наконец младший возник. В черной рубашке с короткими рукавами, с торчащими волосами, похожий на пингвина, угодившего в нефть. Он тащился, перехватывая перила руками, по ступенькам, цепляя ногу за ногу, останавливаясь на каждой и надрывно кашляя. Кроме рубашки, на нем не было ничего. Голые ноги.
– Ты так и ехал?
Чиркнув взглядом, Петр скользнул мимо него в дверь.
– Он их бросил с моста, – вскользь сообщил Миша.
Лукаво блеснув взглядом: – Я ему разрешил снять. А чё, никто не видит! Мы шли пешком, дошли до моста, стали вниз смотреть. Прикольно – рога выезжают, а троллейбуса нет. Я говорю – ну, в шутку, – пояснил Миша.
– Кинь туда. Он взял и бросил штаны. – Покосился на Матвея. – Только Лесбии не говорите, – предупредил он. – Я скажу – потеряли. А какая ей разница, где потеряли, может, здесь.
Петя яростно закашлялся, обозначая свое участие в разговоре.
– Что значит – пошли пешком? Вы как сюда добирались? Пешком?
– Нас менты довезли. Хотели до квартиры. Я подумал, зачем они здесь? Сказал, мама будет ждать на остановке. Ну, они сначала ждали, потом уехали.
– То есть, менты вас взяли? Там, на мосту, без штанов? Они должны были увезти вас и усыновить всем отделением – а они вас выпустили на остановке? Что-то я совсем видно ментов перестал понимать.
– Ну, не совсем отпустили. Вообще, мы убежали же. Дым… Мы зашли пописать за остановку. Они за нами гнались, но потом не стали. У них машина.
Петя кашлянул несколько раз, сверля Матвея жгучим взглядом.
Матвей вытер лоб.
– Ладно. Раз пришли, будем работать.
– А я не буду работать, – сказал писклявым голосом Петр.
– Будешь. Обои обдирать – это почти не работа. Шпаклевал когда-нибудь? – Мише.
– Не.
– Будешь шпаклевать потолок. – Матвей расстегнул сумку. Вынул хлеб и чай, положил на стол. – Давайте все вынесем из маленькой комнаты. Если не…
– А это что такое?
– Это? – Матвей огляделся в поисках розетки. – Это то, что я говорю: почему распалась Брукская ферма в штате Массачусетс? Так называлась коммуна, основанная на идеях Фурье.
– Почему?
– Они слишком любили разговаривать. – Он перевернул сумку и высыпал кассеты. Не слушал их лет пятнадцать. – Мы будем работать. Разговаривать будут они. – Вставил одну, пощелкал клавишами перемотки, кассетник тянул нормально. Нажал воспроизведение и сразу выкрутил на полную громкость.
– А я знаю, – сказал Миша басом. – Это Кинг Кримсон. Альбом «Рэд».
Матвей нажал «паузу». – Тебе это делает честь.
– Тебе нравится? – он повернулся к младшему.
– Говно, – сказал Петя четко.
Матвей сменил кассету.
Клэш, первый альбом. Пустил прямо с места, на котором стояло – White Riot, хорошее попадание.
– Говно! – Петя постарался перекричать британских долбоёбов.
Матвей выключил.
– Выбери сам, – кивнул на кассеты.
Петр сунул руку и моментально вытащил одну из-под низу, разбросав остальные. Матвей глянул:
– Марли. – Он вставил кассету, Марли запел о том, как он убил шерифа. – Это последний раз, когда я прервал звук.
* * *
– Дима не приходил?
Миша соскочил со стремянки и, заглянув ей в глаза снизу, словно кот, мягко принял пакет у нее из рук. Понес в кухню.
– Тут места нет, – донесся его голос. – Я к плите не могу пройти.
Лесбия взялась за стену. Она была красная, мокрая, пышущая жаром. – Ты бы лучше меня взял, – сказала она слабым голосом. – А не эту банку. Сейчас упаду.
Из маленькой комнаты выглянул истекающий мелом Матвей. Увидев Лесбию, быстро подошел. – Сесть? Или лечь?
– Не трогай меня! – Голос у Лесбии вдруг прорезался. – Миша!
– Да, мамочка. – Миша ловко оттеснил Матвея и, придержав Лесбию одной рукой, повернул в комнату.
Лесбия уселась на подставленную табуретку, спиной к стене. – Открой окно, – попросила она. – Нет, не открывай. Там еще хуже.
Миша исчез – и тут же явился с надутыми щеками – и внезапно с силой прыснул Лесбии в лицо водой.
– Достаточно, – трезво сказала Лесбия.
– А можно нам это поесть, мамочка? Ты б еще в двенадцать пришла.
– Что-то случилось, – проговорила Лесбия скороговоркой.
Она откинулась к стене и закатила глаза. – Я чувствую, – сказала она загробным голосом. Глаза ее вдруг раскрылись: – …что это?!
Из прихожей появился совершенно голый Петя.
– Моя очередь. – Матвей двинулся в ванную. – Трусы надень, – сказал он Пете, проходя мимо. – Не в тиятре.
Когда он вышел, семейство сконцентрировалось в кухне, вытащив для этого половину ящиков обратно, в большую комнату, прямо по мелу.
Миша разливал суп из ковша по тарелкам.
– У меня талант? – обратился он к Матвею. – Лесбия, ясно? Человек меня возьмет в гастарбайтеры. Больше мы никогда не будем голодать.
– Я думала, ты хочешь к папе в Голландию.
Миша остановился с ковшом.
– По потолкам скакать легче, конечно, чем учить английский.
– Лесбия, ты что?.. Сама меня послала! Опять начинаешь? Я, во-первых, учил. Stolen from Africa, brought to America… If you know, if you know your history, then you would know where your coming from… – Он осекся.
Он посмотрел на Матвея. – А тут не осталось.
– Ешь, – сказал Матвей.
Он прошел к окну и хотел сесть на ящик. – Не садись! – крикнула Лесбия. – Там посуда!
Матвей встал спиной к окну, опершись на узкий подоконник.
– Я тебе оставлю, – решил Миша. – Или я… Тут тарелок больше нет, – виновато. – Лесбия, я достану из ящика?
– Ешь!
Миша посмотрел на Матвея, пожал плечами. Лесбия дождалась, пока он съест первую ложку, и тогда откинулась к стене, взялась за виски.
Матвей сказал:
– Из Диминой квартиры.
Лесбия опустила руки.
– Надо уходить, – закончил он.
– Ты не чувствуешь, что ты здесь лишний? – спросила Лесбия.
– Подождите!
Матвей остановился на площадке между этажами.
– Я тут вроде один, – сказал он.
– Да… Я хочу спросить. – Миша отступил на шаг. – Почему? Надо уходить? – спросил он с любопытством. – Я ей не проболтаюсь, не бойтесь… ой, то есть не бойся.
– Я не боюсь, – сказал Матвей. – А она – твоя мать. Так не говорят про мать – «она». Это неуважение.
– Да я в курсе, – сказал Миша. – Я же ничего не говорю. Просто – это же Лесбия. Она месяца без мужа не жила. Нет, я знаю, что Дима женат. Можно же развестись.
– Это ты так считаешь?
– Не, я наоборот. Считаю, что зря. Лучше бы за тебя. Шучу! Но я ж не буду ей говорить.
– А это уже неуважение ко мне.
– Да я уважаю! И она уважает. Хочешь, могу за нее извиниться.
– Не надо.
– Ладно.
Они потоптались друг против друга. Миша потерял мысль.
– Я завтра приду, – сказал Матвей. – В девять… нет, в восемь утра. Туда, к Диме. То есть не к Диме. Квартира не его. Нельзя оставаться.
– А как… Не, я понял. Только как они здесь будут? Здесь же ремонт.
– Можно ко мне. Пока хотя бы одну комнату закончим. У меня места меньше, чем у Димы. Но на пару дней хватит.
– Вообще я считаю, – Миша, отставив ногу. – Без разницы, чья квартира. Собственность – это кража…
– Я и говорю – ко мне. Если ты хочешь обсудить философские понятия, давай в другой раз. Сейчас вам до дома еще нужно добраться. Я ухожу, так что ты за старшего. Пока.
– До завтра. – Миша протянул ему руку.
* * *
Без 20 восемь (здесь произносили «без двадцать») Матвей подходил к Диминому подъезду. Деревья и дома мутно вставали в дыму. Транспорт, впрочем, ходил. Люди ехали на работу, у кого была.
Долго давил на кнопку. Наконец дверь открыла заспанная Лесбия. С голыми плечами, обернутая в простыню, конец которой был загнут внутрь и устроен между грудей.
– Ты что, на футбол пришел? – гневно шепотом. – Что ты звонишь, как буйный, мы заснули час назад.
Матвей прошел в комнаты. Дети спали. Развернувшись кругом, пошел в кухню. Лесбия сидела у стола, зевая, собирая одной рукой волосы на затылке, показывая бритую подмышку. Простыня распахнулась выше колен, предоставляя на рассмотрение красные точки от бритья на выпуклых икрах. Матвей сел.
– У меня поспите. Их будить незачем пока, начинай упаковываться. Я кашу сварю. Овсянку у вас едят?