Соседу не было до Матвея, до общественного договора и теории разумного эгоизма никакого дела. Матвей зашел в тупик.
«А ты, красавица, – бормотал он, – …не постигаю я!» – соединив цитатой соседа и Юлю.
Линять с квартиры – тоже уже не выход. Если уже приехал.
Тупик как-то саморастворился. Доведя Матвея до унижения, до развенчания атрибутов владения (вот это слово). Там много еще факторов; но козырное слово – собственность. Собственность – это такая шняга, которая, уже разбитая, имеет свойство обволакивать сознание носителя. Бороться с ней – что с ветряными мельницами бороться. Бороться с ней нужно. Матвей ходил на речку, уток кормить. Вот, решил, что речка – это его собственность; бац – пожары. Бой в Крыму, всё в дыму.
Нет у человека на этой земле собственности. Если что-то тебе принадлежит – знай: ты только смотритель. Смотрящий.
Это так, к слову.
Был месяц март. Красавица ходила. Во дворе Ариец выпасал свою кошку. Ариец – так сформулировал Матвей для себя; вряд ли хоть раз поименовал вслух – кому, Лесбии? Лесбия сказала:
– Я вижу, от окна не отходишь, когда твоя Юля своих собачек гладит.
– Какая Юля? – Матвей правда не знал. – А, красавица?
– Краса-авица, – Лесбия взяла тон марухи-воровайки. Крыть-то нечем.
Они вместе стояли у окна.
– Она красится, – сформулировала Лесбия.
Матвей пожал плечами. – Все красавицы красятся.
Они смотрели, как красавица бегает за собачками. В углу двора Ариец тем временем выпасал свою кошку. Любовались.
Лесбия сказала грубым голосом:
– На мерседесе вчера ее привезли. Скоро укатит от вас красавица… на Сейшельские острова. Тьфу, давай отойдем, – вознегодовала она. – Как бабки подъездные обсуждаем.
А в другой раз:
– Я с Юлей познакомилась. – Уже никакой фамильярной «красавицы». Официальным тоном, подчеркивающим знакомство = владение: – Хочешь, сюда ее приведу?
– Приведи, – сказал Матвей. – Я с Катей пойду погуляю. Тут места нет на всех. – (А когда пожарные ночевали – было?)
Отвез младшую на Гагарина к детям, вернулся поздно. Когда вошел, они как раз закончили бутылку какой-то сладкой сливовой. Красавица светилась. Но Лесбия – какая молодец! – выступала сдержанно по-генеральски. Спина прямая, грудь вперед. На волосах бандана. Лесбия местами молодец. У нее был какой-то особый, межчеловеческий ум: она держала многих в голове и знала, что с каждым из них делать. Вопреки статусу матери, для которых, сколько Матвей мог понять, мир замыкается в детях. Могла бы стать профсоюзным организатором. Директором бизнес-проекта. Но не работала. Никак.
– Здравствуйте! – сказала красавица Матвею, улыбаясь.
А Миша сказал, что саундтрек фильмов – это такой плотный музыкальный фон, слова на котором лишь угадываются. И пока ты не выкрутишь определенную громкость, ты просто будешь не понимать, в чем там дело.
Матвей понимал, в чем там дело – удары по ребрам и давящиеся крики трудно спутать со скрипичным концертом; он не понимал, как это может помочь примирить с пропитывающим перегородки уханьем низких частот, пробуждающим в три часа ночи. – Но хоть рациональное объяснение.
Был месяц март, и солнце сияло в девять утра, прямо в закрытый глаз. Будильниками бились в энтузиазме синицы. В марте не работать. Только вставать, пить чай, подходить к окну, не задевая смирно молчащий компьютер. В углу двора Ариец выпасал свою кошку. На зиму он впадал в спячку – но с наступлением светлых денечков заступил на пост. Кошка очень породистая, сиамская, шерстью ударяла в коричневый цвет, аж черная. Осторожно ходит по снегу. Ариец пребывает неподалеку на асфальте, бормоча под нос, или напевая, или насвистывая. С третьего этажа не слышно, но, надо полагать: «о, ду либер Августин, аллес ист хин». – Это что: летом кошка пряталась в траве, и вот картина – ходит мужик, один – по газону! по клумбам! и вдруг огромными скачками срывается за трансформаторную будку. Ариец был как бы вечно пьяный, как будто бы даже шатался, но никогда ничего – ни банки пива – в руках его. Зато один раз видел, на автостоянке в нескольких домах от своего, без кошки, а с женой и машиной – аж остановился от удивления.
Наблюдай за наблюдателем!
Ариец даже не из его подъезда – из третьего, или четвертого. Отсюда прямой ход к кошкам: что вам, не соседи? Матвей был равнодушен к домашним (кошка Арийца не в счет), но дворовые вызывали уважение. Для примера – одна, трехцветная: каждую весну она, худая, но живая и целеустремленная, пересекает двор. Прошлым летом он высунулся из окна кухни – неизвестно зачем, понюхать, знать, дым, – как раз кошка стояла внизу. Взгляды их скрестились. Он отошел к холодильнику на предмет исследования остатков, там нашел рыбки консервной кусочек, творог. Что-то такое, что брошенным с третьего этажа обязано было распасться на атомы. Кошка продолжала смотреть. Он бросил. Кошка всю эту окрошку долго разыскивала и ела. Потом стала снова смотреть: всё? этим ты хотел откупиться? Пришлось дальше искать. Соседи, наверное, если бы видели, Матвея убили, лицевая же сторона дома, – а может они и видели. – Следствием этого одноактного приключения стало то, что не раз, подходя к окну – закрытому! – и видя кошку, пересекающую двор, он видел и то, что она останавливалась, поднимала голову и смотрела; смотрела ему в глаза! Что она различает с такого расстояния? через стекло? говорят, условный рефлекс образуется с одного раза; но какой тут рефлекс, тут – чувства! Еды этим летом не хватало и самому; но он несколько раз еще носил ей вниз в крышке из-под маргарина; никогда больше с окна. Потому что такие страсти. Это как – сидеть дома, заниматься; а тут мужик спускается на лебедке сверху с той стороны и читает, что у тебя на мониторе. Нужно было на зиму завести эту кошку в дом, а он не завел, не потому, что произошло уплотнение площади детьми. Детям от кошки лишь радость. Не хотелось портить нормальное свободное животное, превращать в лицемерную приживалку. Еще какое-нибудь нарушение адаптации к дикому существованию. В этой же квартире, две жизни назад, у него были три, котятами притащенные с улицы; все трое, выросши, попрощались с хозяевами через форточку. Ни один не разбился, но катастрофой был и третий раз, как первый. Это потом, когда он сам повзрослел, покинув дом… Что потом?
Вот и потом.
Но все равно сомневался, правильно ли (не) сделал. Вот и сейчас радовался, зацепив ее глазом на заднем плане прогулки Августины и ее Арийца. Про кошек закончил.
– Тебе привет от Бабурина!
– От Бабурина?
– От Бабуряна.
– Кто такой? – Матвей заглянул в кухню. Сидели двое, тарелки с картошкой, куски хлеба разбросаны, вилки, ложки, бутылка посередине. Он вернулся в коридор.
Лесбия вышла, двигая бедрами.
– Дай денег.
– Зачем?
– За вином. – Улыбается, играет глазами. Вырез в халатике почти до пупа. Того гляди, в форточку выпрыгнет.
– У меня была знакомая, наркоманка.
– Да-а ты что…
Весь март она, малоудачно, впрочем, изображала «блоковскую незнакомку». Но не он ли восхищался ее манерами в этюде с красавицей? Дети относились скорей одобрительно. Подшучивали над матерью. Хотя детей держала жестко, не расшутишься (кроме Пети, к которому проявляла необыкновенное снисхождение).
– Замерзла на трассе. В пятидесяти километрах от Москвы. Чуть-чуть не дотянула. Жалко.
– Эт’ к чему? Хочешь, чтоб я поделилась про своего последнего?
– Не слишком часто пьешь? Мне завтра на биржу с утра.
– А говорил есть работа.
– Деньги дадут неизвестно когда. Осталось на еду. На картошку. Тебе детей завтра в школу поднимать.
– Сами поднимутся. – Здорово она набралась. Мясистое лицо пылало. Скинула лет двадцать. В своем воображении. – Ва-абще это твои друзья.
– Ты бы еще меломана позвала.
– Охотно. – Она качнулась к двери.
– Эй! – те закричали. Услышали что-то из кухни. – У нас есть!..
Сидели в кухне. Втроем с бутылкой, извлеченной ими из рюкзака. Лесбию он увел спать. Она лезла обниматься жарко. Он отнял ее руки от себя – послушно подложила под щеку. И лежала с улыбкой.
После кошек следующий круг – дорога к реке от дома (пеший ход), уток кормить – это кстати было домашнее задание младшей девочки, Кати, по природоведению – что там у них вместо природоведения: … окружающей среды. Наблюдение за утками в городе; а задание: установить, где утки зимуют. Неплохо. Следующий круг… Москва. Москва – ясно, что там Москва; о московских соседях ранее сказанного достаточно. А следующий круг – это, видимо, всё до границы. За которой, по странному сложению обстоятельств, стечению воль, оказалась Украина. Вот тут можно поподробней.
Имелось удивительное отсутствие подробностей. Матвей, поживши в Киеве, обладал остаточным видением ситуации (быстро тускнеющим под натиском свежих проблем), у остальных не было никакого. Опять заворачивало на тепло, после пожарного лета 2010 и последовавшей за ним завалившей лавинами снега зимы все трепетали природных катаклизмов, общественные казались атрибутами прошлого века. «Арабская весна» взволновала только невидимую вне интернета прослойку профессиональных левых. До второго Майдана было два… два… с половиной года. Первый Майдан был анекдотом с бородой. «Воня працюе». Доллар был 29. Санкции это было что-то про Белоруссию. Через границу шастали с минимумом неудобств. Крым был не наш и не не наш, а Крым. Вот парочка, которая сидела у Матвея за столом, – они именно ехали АВТОСТОПОМ (Матвей вычеркивал это слово из переводных романов) – из Крыма, а не в Крым.
Матвей, хватанув портвейна, наклонен был отнестись к «автостопу» с благодушием. Спиртного он не нюхал с полгода – забыл, что это такое. Краткое безделье в марте шибануло эйфорией сильнее винной, и наскоки Лесбии не могли до конца уничтожить эту сладость. Тем паче, что работой (январь, со второй половины, и половина февраля – грузчиком в «Магните»; еще грузчиком, но на вызовах, в последующие две недели; откуда его освободила опять преходящая редакторская халтура) она тоже была недовольна.