Пришлось разговаривать по телефону.
– Ты же часто бывал в Крыму.
– Ну, – сказал уклончивый Шайба осторожно, как если бы его спросили: не ты ли – Шайба? Не то да не то нет. Не тонет.
– Часто, – припечатал Матвей. – Там есть один… матрос. Местный гуру, что ли, или кришнаит, или фермер. Ты мне про него рассказывал.
– Не знаю, не помню, – отказался Шайба. – Как я могу помнить?! Если я всех буду помнить, – он перешел в наступление, – у меня мозг снесет! У меня своя жизнь, две дочки, думаешь, легко мне? Все звонят – Шайба, то, Шайба, это. Дай да дай, никто не скажет: Шайба, на! Я уже двадцать лет Шайба! Не Шайба, между прочим, а Андрей Анатольевич. …Может быть, ты сам мне рассказывал.
– Я в Крыму ни разу в жизни не был, – опешивший от такого натиска Матвей не вдруг смог вернуться к предмету беседы.
– И что, – сказал Шайба опять со скукой. – Не был – а рассказывал. Так не бывает, думаешь? Архетипы…
Эту часть реплики Шайбы можно опустить. У Шайбы были давние запутанные отношения с Юнгом, если бы Матвей вступил в диалог с Шайбой об архетипах – исходный вопрос пришлось окончательно похерить.
– …то есть как это ты не был. – Шайба соскочил с Юнга. – Кто на море жил три года? Квартиру сдал. Я туда захожу, а там хиппи. Бурильщик с бабой. И подружкой бабы. Пришлось с ними пить. Чай. Два часа вырваться не мог, эта шикса на меня как наскочила…
– Я не жил на море, – перебил Матвей вознамерившегося поведать теперь про шикс. – Я работал. В Киеве. Потом в Виннице. Мост ремонтировал.
– Какой мост? – подозрительно спросил Шайба. – Там что, речка?
– Да.
– Какая?
– Буг. Ты говорил. Про фермера. Высоко в горах, может не высоко, а низко. Сергей, может не Сергей, сейчас его зовут… Бабурэн, – он заставил себя вытолкнуть это оскорбляющее язык слово. – Я запомнил, потому что, может, сам так хотел, на свою дачу уйти… когда она была. Одна из противоположных хотелок – как девочки раздумывают: то ли в монашки податься, то ли Анжелика в гневе? Участок, на нем хозяйство. Козы. Это точно, про коз, он пасет их в горах, сам скачет, как джейран. Вроде бы еще храм, но это может я путаю, может, просто скачет и поет «ом мани падме хум». – Теперь память раскрылась и пошла высыпать неведомо откуда взявшиеся,… «архетипы»: – Там дом на горе, ну, не дом, а пещера, и источник в пещере, персиковый сад… Может там таких много, но это о конкретном месте и при нем человеке. Я сразу понял: это он!
– Кто? – закричал Шайба. – Что ты там понял? Чего ты от меня – хочешь?!
– Теперь нет ничего, – сказал Матвей. – Ни дома, ни сада, ну, дом может есть какой-нибудь, на фотографиях не видно. А то, что видно – лишай на полгоры. Экопоселение. Радуга хиповская, паломничество халявщиков – летом, флажочки-цветочки, засрали всю гору. А посреди всего ходит этот Сергей, и его молодая жена, и ребенок. Ты говорил про молодую? Двадцать лет назад, и теперь молодая. Только другая. Время другое. Она ВИЧ-инфицирована. Ребенок здоровый. Так с их слов. И ни у жены, ни у него, ни у, понятно, ребенка нет где жить. Кроме этого сомнительного места. – Матвей вздохнул.
– А у меня две квартиры. Не у меня, но не принципиально. По-любому я могу потеснить Лесбию на две недели, вряд ли ей понравится, но мы привыкши. Ты передай этому Бабурэну, раз ты уж ему мой адрес вместо своего дал, пусть приезжает. С женой и ребенком, он хотел. Потусоваться с художниками тут в средней полосе, попродавать своего рукоделья. Гонцов прислал. Он хотел у гонцов, но они зажались, родители у них, дети… а адреса у них нет, кроме ссылки в соцсетях, но там с интернетом не очень.
– Так бы сразу и сказал, – сказал Шайба с облегчением. – Нету у меня его адреса. Я вообще с трудом понимаю, о чем ты говоришь. Да, был там чудак на букву эм… в Васильевке в Ялте. Но я даже у него и не жил. Мы в Симеизе стояли. Ты звони, если что.
*
*
*
Шайба перезвонил через 10 минут.
– Слушай, ты у хроновской мамы учился.
– Нет, она у нас только стиховедение вела. Мой научный руководитель был Ванкович.
Хроновская мама – в высшей степени достойная женщина, специалист по «серебряному веку», масштабом превосходящая местный филфак. Была одновременно матерью тоже достойного Хрона, ни алкоголика вопреки партийному погонялу ни филолога вопреки семейной традиции. А программиста. Что было одним из его достоинств. Все они годятся в категорию «соседи». Необычайно широкое определение. Абсолютно всех можно под него подогнуть. Безбрежная свобода дискурса.
Ванкович – звезда местного филфака и, шире, телевещания, прославленный среди первокурсников остротами типа «молодец у коня под пузом» и «настоящая фамилия Ленина? – Трубецкой!». Был руководителем диплома Матвея. Ко времени диплома часть интересов Матвея, сосредоточенная вокруг «книжки читать и понимать», сместилась в другие области. Ванкович изначально интересовался собой по преимуществу.
– Есть работа для тебя.
Матвей промолчал. Шайба, не дождавшись ответа, продолжил: – Ты же знаешь мою Ленку.
О шайбинской сестре: училась на филфаке, позже на несколько лет Матвеем его окончания. Когда он был на Украине.
Матвей еще раз промолчал.
– Алё, – сказал Шайба.
Петя бы сказал «говна килё».
«Нет, Петя бы такого не сказал, не его поколения речевая реакция, – подумал Матвей. – Я не могу предугадать реакцию Пети, – подумал он. – К сожалению».
– Бойся рыжего и лысого, – сказал в трубку.
Шайба похмыкал. Матвей ломал ему статус. – Нет, если неактуально, так и скажи. Чего я звоню тебе, тут в очередь будут строиться. Умники безработные.
– Последний год мне актуально обучиться на специальность сварщика. А предлагают в комитете по занятости место преподавателя в пэтэу. Или как там это, в библиотечном лицее.
– Матвей? – В трубке явился голос Ленки. – Чё, Андрюха не может объяснить, язык в жопе застрял? Здравствуй, Матвей! Ты чего в гости не заходишь?
– Шайба не зовет.
– Так ко мне заходи! У тебя как английский? Мне надо срочно сдавать работу. Сама не успеваю, ищу поделиться. Ты как, техническую документацию можешь перевести, ничего?
– Надо пробовать. Не могу сказать, не глядя.
– Пробовать некогда. Надо в Москву съездить, в архив. Три-четыре раза на этой неделе. У тебя диплом же есть? Чтобы допуск оформить.
– Спроси сначала, хочу ли я в Москву.
– А чо?
– Я не миллионер ездить в Москву. Три-четыре раза за неделю.
– Не вопрос, я тебе оплачу дорогу.
– У меня есть однокурсницы в Москве. Бывшие, конечно. С хорошим английским. Я могу сейчас им написать. Думаю, они возьмутся. Если договоритесь о цене.
– Ага, напиши, буду благодарна. Я тебе скину мэйл эсэмэсом. Андрея дать?
– Не надо. Мне в дверь звонят. До встречи.
– До!
В дверь не звонили, потому что Миша открыл своим ключом. Он вошел последним, пропустив Катю и Петю.
– Нас выгнала Лесбия! – Петя с порога.
Миша дал ему подзатыльник:
– Рот закрой.
Матвей пересчитал их, выглянул за дверь. На лестнице никого не было.
– А Саша?
Миша поздоровался с Матвеем за руку. С другой руки дал соскользнуть спортивному сумарю – в который можно было уместить Сашу целиком.
– У нас пельмени. Будешь?
Нагнувшись, извлек из торбы пачку, также сметану и хлеб.
Матвей принял продукты, отнес в кухню. Вернулся.
Стоя в дверях, смотрел, как Катя развешивает на плечики школьную форму – синюю юбку с белой рубашкой, синюю жилетку.
– Форму повесь, – сказал Миша Пете.
Расхлябанно, размахивая руками, рукавами, вешалкой, – но выполнил. Миша наблюдал – приподняв экономным движением брови, – словно шутку, понятную ему одному. Это была стандартная в последнее время манера. За неполный год, что Матвей его знал, превращался в глубоко укорененного, уверенного в себе человека.
Имелись, впрочем, сомнения относительно глубины. Откуда – если основывается исключительно на внешних данных.
Словно почувствовав Матвеев взгляд, Миша оглянулся: – Саша уехала к бабушке, – с тем же, будто бы удивляющимся, насмешливым мерцанием.
– Это которая в Минске? Ну вы даете. ЕГЭ на носу. Зачем?
Миша повел плечом. – Надо ей там… помочь.
Пётр, ухватившись обеими руками, привез по полу сумку в комнату. Присев, стал вышвыривать из нее, словно обезьяна, учебники, ноутбук ACER, пакет с постельным бельем, пакет с тапочками, комнатный цветок в горшке, стиральную доску.
Матвей ушел в кухню.
Матвей высыпал пельмени в кастрюлю и перемешивал ложкой. Не оглядываясь, спросил:
– Что-то случилось?
– Ничего не случилось. – Миша подпирал стену, стоя на одной ноге, скучая. – Я тоже хочу съездить. На выходные, с одноклассниками в Москву. Лесбия деньги дала.
– Поработать не хочешь? – спросил Матвей.
Миша усмехнулся.
– Потолки красить?
– Попрактиковаться в английском. В Москве в архиве. Попереводить документы.
Миша моргнул. Самоуверенность поколеблена.
– Я же учусь.
– Ты же в Москву. Совместил бы.
– Не знаю, – сказал Миша.
Матвей хлопнул его по плечу. – Нужен диплом о высшем образовании. Тебя не пустят.
– Это ты хочешь поработать, – догадался Миша.
– Точно. Вместе поедем.
Миша кивнул, как бы соглашаясь. Потом поднял глаза: – Их здесь оставим?
– Лесбия на что?
Миша выпрямился.
– Вот этого я не знаю. Это вы с ней разбирайтесь.
– Твое дело сторона?
– Слышь, у меня скоро свои дети будут, – сказал Миша грубо. – Я разберусь тогда, понял?
– Что, планируются?
– Ничего не планируются. – Миша наконец сломался. – Чё ты наскочил прямо? Что я, не помогаю?
– Помогай. – Матвей разложил черпаком пельмени в три тарелки. – Зови их к столу.
– А ты?
– Не хочу. Потом освободи им стол и усади за уроки. Сам приходи ко мне, будем французский поднимать.
– А хули толку, – сказал Миша.
– Ле парти дю дискюр, – сказал Матвей. Не мудрствуя, он просмотрел перед занятием пару видеоуроков из интернета – процентов на 80 бесполезных. Как выучить человека, у которого отсутствует минимальное желание. Это был второй их урок, на первом прошли фонетику, точнее – пролетели, не оставляя следов. Французское произношение Миша воспринимал как издевательство. Разницу между глаголами «ждать» и «слышать» ему объяснять было бессмысленно. В общем Матвей был с Мишей солидарен: т