Дверца вагона открыта. Он швыряет сумку в вагон. Впрыгивает прямо на платформу. Открывает там что-то, платформа поднимается.
Он втаскивает ее за руку по ступенькам.
– Быстро, работаем. Вагон 350 рублей, тебе сказали? Нам надо хоть пять сделать, больше не сможем, ты без опыта… Короче, я туалеты мою. Я люблю. А там эти стекляшки-тряпочки… я этого не понимаю. И третьи полки. Найдем колье брильянтовое – никому ничего, и валим отсюда. Я уже восемнадцать рублей нашел. Ты куришь? Я бросил. Здесь на сигареты не заработаешь.
– У меня колбаса есть, – говорит Волкова басом.
– О-ё… Что ж ты молчала?
. . .
1. Работник принимает на себя полную материальную ответственность за недостачу вверенного ему Работодателем имущества, а также за ущерб, возникший у Работодателя в результате возмещения им ущерба иным лицам, в случаях:
а) недостачи ценностей, вверенных ему в соответствии с занимаемой должностью;
б) умышленного причинения ущерба;
в) причинения ущерба в состоянии алкогольного, наркотического или иного токсического опьянения;
г) причинения ущерба в результате преступных действий работника, установленных приговором суда;
л) причинения ущерба в результате административного проступка, если таковой установлен соответствующим государственным органом;
е) причинения ущерба при неисполнении работником трудовых обязанностей.
4. Определение размера ущерба
4.1. Определение размера ущерба, причиненного Работником Работодателю, а также ущерба, возникшего у Работодателя в результате возмещения им ущерба иным лицам, и порядок их возмещения производятся в соответствии с действующим законодательством.
4.2. Стороны Договора по взаимному согласию вправе заключить соглашение о добровольной выплате Работником причиненного ущерба, размер которого превышает среднемесячный заработок Работника. В случае, если таковая договоренность не будет достигнута, взыскание причиненною ущерба производится в судебном порядке.
Загрохотали в дверь.
Он вышел из туалета, шагнул в тамбур. Пощелкал ручкой замка. Рванул. Забыл, в каком положении тут «открыто». Повернул обратно, еще рванул.
Стоящий снаружи ждал, задрав голову, смотрел на него сквозь стекло.
– Не открывается! – крикнул он в стекло. – Замок заело! – И еще раз дернул, сильно.
Тот повернулся и ушел.
Он вернулся в туалет. Взял ведро, вышел набрать воды в служебное отделение. Столкнулся в узком проходе со студенткой-проводницей. Посторонился молча.
Студентки не знают, не понимают, теряют ведра, подстаканники, билетную папку, флажки, кочергу, лом, ключи, пылесос. Приходится звать Амана. Студентка не досчиталась одной вилки. Отказалась принимать вагон. Звать Амана. Аман приходит, находит. Ушел по поезду, пришел, швырнул проводнице вилку. «На!» Дура улыбнулась самодовольно. Молодец Аман.
Вернулся с полным ведром в туалет, замкнул дверь за собой и вылил его всё на стены. Апофеоз торжества уборки.
– И так восемь раз. На четыре вагона.
Выжал досуха тряпку в умывальнике и вытер стены и потолок. Щеткой пидорасил унитаз. Потом добрался тряпкой и до тех углов за унитазом, которые никто никогда не мыл.
Открыл дверь, чтобы вытирать пол, сгоняя грязную воду в дыру в нем.
Загрохотало, зараспахивались и захлопали двери из тамбура. Он вошел обратно в туалет, чтобы пропустить входящего.
– Почему дверь не открыли?
Вошедший преградил собой вход в купе проводницы. Здоровенный болван, косая сажень в плечах, ростом не ниже его. Ариец.
За арийцем толкался и сопел Аман.
Жалкий писк проводницы.
– Проблем захотела? – загремел ариец. – У тебя они есть! – заключил чеканно, с удовольствием.
– О зарплате за рейс забудь. Зайдешь в штабной вагон. – Повернулся и уставился с удивлением на него.
Он стоял на выходе.
– При чем тут проводница? Дверь я открывал. Ее заклинило, могу показать.
Ариец, не отвечая, повернулся к Аману: – Это кто?
Аман протиснулся мимо, оттеснил его жопой, выталкивая в туалет. Распахивая дверь в тамбур.
Он рванул за ними. Ариец шел строевым шагом, грохоча по переходным площадкам.
Аман перехватил его в межвагонном промежутке.
– Ты что? Ты что делаеш? Ты знаеш, кто это?
– Да насрать, кто это! Он видел – меня через стекло, а не проводницу! Пусти ты – я ему сейчас покажу, пусть сам попробует эту дверь открыть!
Они вздрагивали, как петухи, сталкиваясь грудями. Тень движения, намек к движению у Амана – сейчас зарядит ему в табло.
Аман сдержал себя.
– Это начальник поезда, – зашипел он. – Он мне из-за тэбя поезд не примет. Молчи! я тэбе толко говорю – молчи!
– И что, что это начальник? Чего он к девчонке привязался?
Аман еще раз сказал:
– Молчи!
Хлопнул дверью тамбура за собой.
Он вернулся в вагон и дошел до Волковой, которая натирала столы.
– Дай сигарету.
– Ты ж не куришь. – Волкова однако вытрясла из пачки две штуки.
Они пошли в другой, нерабочий тамбур.
Со второй затяжки его повело, как алкаша на старые дрожжи.
– Я всё. Я не работаю.
– Как это, – сказала Волкова. – А я?
Он пожал плечом.
Сосредоточенно курили. Волкова высунула следующую.
– …?
– Давай.
Закурили по второй. Волкова толкнула дверь тамбура, выпуская дым.
– Чё, точно… не хочешь?
– Да хоть бы и хотел.
– Чё случилось-то?
Он поморщился.
– Амана спросишь.
Еще три минуты в молчании.
– И чё делать будешь?
Он рассмеялся. – Хороший вопрос. Я у соседа тысячу занял под будущие доходы. И хозяйке тысячу еще должен. …Тебе вот обещал. За стажировку.
– Да мне-то блядь… не надо.
– Да я знаю, что ты добрая женщина.
– Да я-то блядь… не добрая.
У Волковой зазвонил телефон. Она сделала рукой знак: подожди. Отошла к двери. Забубнила в трубку.
Он отошел к другой двери. Повернул замок одной рукой, не выпуская сигарету. Дернул. Эта открывалась.
– Подожди! – Волкова схватила его за рукав.
Поезд дернулся так, что оба чуть не выпали. Это прицепляли вагон.
– Подожди, я закрою. – Он захлопнул дверь, повернул защелку. – Курить вредно, Оля. Пошли, там туалет не дымит. Не домыт, я хотел сказать.
– Чё, передумал? А я уже хотела с тобой, – сказала Волкова с облегчением.
– Не надо со мной. Я сейчас буду Амана в жопу целовать. Он же меня отдуплил – и я же ему буду. Может, не уволит.
– Пусть меня тоже увольняет тогда. Я ему скажу, блядь. Не буду я, на хуй, работать, без моего Туалетного Утенка.
. . .
Амана уволили.
Сначала просто пришли на работу – и нет Амана. Кто-то ему позвонил. Аман сумрачно сказал, что отдыхает.
В офисе, как всегда, всё встало на уши. Настюха с ног сбилась, распределяя бригадиров по поездам и заек по бригадирам. Романа, который Николай, отдала Луизе. Подружку его беззубую – Тахиру, который Толя.
– Тахир вообще монстр, – утешал он Волкову. – Я у него стажировался третий день, Аман меня не хотел брать. Тахир терминатор, у него бригада узбечек, жена, сестра и сестра жены! Двигаются, как саранча. Вообще ни одного живого микроба после них. За секунду меня научил мыть туалеты!
У Волковой, блядь, как всегда глаза на мокром месте. – Я, на хуй, уволюсь, все дела. – Но не уволилась, а пошла как миленькая куда послали.
Луиза поставила всех – и сбежала. Узбеки незнакомые, по-русски ни бельмеса. Проводница наезжает:
– Кто, блядь, огнетушители будет менять? – Ругается не хуже Волковой. А кто хуже? В штабном вагоне, в купе проводников, и снаружи, на развозке белья, у бригадиров, начальников поездов, ремонтников подвижного состава – один на всех монотонный речитатив. На всю жизнь пропадет охота рот паскудить.
– Луиза придет, – твердит он проводнице, как пароль. Та пришла, потом еще раз пришла, и в третий раз пришла:
– Я на Луизу докладную пишу! Звони ей!
Он позвонил. Луиза свое:
– Уже бегу! Сейчас буду!
А тут белье привезли. Вагонов нет. Узбеков всех вместе с половиной состава отцепили и куда-то увезли. Стал он таскать на весь поезд. Завалил три тамбура, за папу, за маму и за того парня.
Аж в два часа явилась Луиза. Пробежалась по составу, усмирила проводницу. Узбеков к тому времени уже прицепили, они вяло начали убирать свой конец. Мешки так в тамбуре и лежат, все через них перелазят.
Сел передохнуть. Хотя ясно, что передыхать – не сегодня. Тут Луиза присела напротив. Уставилась на него. На щеку, конечно, куда же.
– Я тебя помню. Странно. Я вот была уверена, что ты не останешься. А где твои девочки?
Девочки – ткачиха с поварихой и сватьей бабой Бабарихой, что поступили с ним в распоряжение Луизы в первый день. Для них – и последний.
– Девочки, – сказал он чуть более развязно, чем желал, – сказали, что не созданы для работы, а созданы для любви!
Луиза помрачнела.
– Мне шестьдесят лет. И я работаю. Хоть для батюшки царя родила богатыря.
– А где Аман? – вспомнил он.
Луиза и выдала, что Аман отдыхает теперь совсем. – Больно до фига любил в купе сидеть и чаек попивать. Я вот бегаю, высунув язык. И не жужжю.
Верно. Чаек Аман любил. Один раз они с Волковой его полтора часа на улице ждали. На мусорном ящике, у состава. Пока Аман там внутри с проводницами прохлаждался. Обещал подсадить на попутный, а пока – погодить. Плюнули и ушли пешком к московскому, искать в отстойнике поезд.
С другой стороны. К Аману привыкли. И он к ним привык. Даже по телефону уже понимает. Да не такой плохой он мужик. Волкову оставил на составе ночевать и шавермой кормил, когда у нее подружка, с которой живет, пропала с ключами.
Вдруг звонок. Он смотрит на телефон.
Аман.
– Сейчас, – говорит Луизе и выходит в тамбур.
Аман сопит в трубку.
– Что там говорат, – говорит наконец.
– Говорят, отдыхаешь.
Амана прорвало.
– Мэня подставили! Я вообще нэ виноват. Там воду нэ заправили. Поезд ушел бэз воды – что, я отвэчать должэн? Скажи, – голос его меняется на просительный, – Аман был плохой бригадир?