– Нет, Аман, – говорит он, думая о трех тамбурах белья, которое предстоит растащить по составу. – Ты хороший бригадир.
– Я так подумал, – просит Аман. – Если все соберетесь и пойдете к Настэ. И скажете: хотим Амана.
Кого собирать? Узбеки Амана ненавидят.
Он набирает Волкову.
– Как там?
– Ну на хуй, – говорит Волкова пониженным голосом. – Этот Толя, со своими женами. Душу он с меня вынул.
– Оля, мы попали, – внушает он. – Я еще ни одного вагона не сделал. Дальше хуже будет. Тут новых набрали, вообще по-русски не говорят. Пошли завтра к Анастасии, просить за Амана.
– У меня завтра выходной, блядь, – говорит Волкова. – Я завтра в Волхов, домой еду.
Ну что он, один пойдет?
Возвращается в вагон. А там уже Луиза, копытом землю роет.
– Бегом!
Бегут в тамбур. Луиза сдергивает мешок с горы.
Раз такое дело, он берет два.
Дальше стремглав несутся в голову состава. Шестидесятилетняя Луиза, колыхая телеса, с мешком на горбу. Он поспешает за ней, держа курс на этот мешок, который трясется, как заячий хвост.
В вагоне Луиза сбрасывает мешок и заворачивает обратно. Он ловит ее за локоть.
– Хватит, Луиза. Вы бригадир. Идите узбеков пригоните, мужиков же полно. Ну и что, что не понимают. Я по накладным прослежу.
После восьми ходок он теряет счет. В голове вместе с пульсом бьется: армия. Нескончаемый бег, и любой, кто стоит, – начальник. И непрерывный мат. Стоило жить тридцать лет, чтобы сюда вернуться.
Пять часов. Вагоны не убраны. В семь поезд подается на посадку.
Утром он не может встать.
Амана вернули через неделю.
. . .
Телефонограммы.
Н. Я беру отпуск. Послезавтра выйду.
Бабушкин. За счет другого дня.
Н. Нет, дополнительно. Бюллетень.
Бабушкин. Да это ваши деньги ж… Берите.
. . .
Он сдул матрас и спал на полу. У соседа-шофера гремел русский шансон. Он не двигался, пока сосед не уходил.
Лежа на спине, начинал поднимать ноги, скрипя зубами.
На двадцатый подъем боль уменьшилась.
Поднимался по частям, на живот, потом на колени. Медленно разгибался.
Пошел в кухню и накинул крючок, понадеявшись, что выдержит напор сумасшедшего деда. Открутил воду на полную мощь и поджег колонку.
Лег в ванну. Горячая вода дошла до горла.
Пришлось вылезти, чтоб колонку погасить.
Лег.
Тишина.
Закрыл глаза.
Вода стала совсем холодной, когда он вылез.
Вытершись свитером, вернулся в комнату. Там опять лег.
Заснул, а, проснувшись, снова стал поднимать ноги. Вроде бы легче.
Не лучший способ проводить выходные. Но заставить себя встать невозможно.
Сосед вернулся и опять врубил русский шансон. Он закутал голову в свитер, натянул край матраса.
Ночью он несколько раз просыпался и снова качал ногами. Тянуло сквозняком из форточки.
Утром проснулся с большим аппетитом. Встать уже можно было почти безболезненно.
Из еды – несколько пакетов роллтона, выброшенные пассажирами.
Он сходил на кухню, набрал воды в банку. Вернулся, опустил кипятильник.
– Можно было подчищать железнодорожные мусорки и без того, чтобы там работать.
Поел, оделся и вышел на улицу. Волкова оставила ему проездной, сгорающий в конце недели. Воскресенье.
Он шел к метро, вдыхая сырой воздух и удивляясь, сколько в нем запахов, если не курить. С одной стороны ветер веет шоколадом; с другой – непременная примесь бытовой химии, выброс которой был в ночь перед устройством на работу. Давно.
Немедленно захотелось закурить.
Зазвонил мобильник.
Это только Волкова. Если не Аман, конечно, не знающий, что он не на работе.
Он вытащил телефон. Незнакомый номер.
– Привет, Роман.
– Анастасия?
– Узнал?
– Ну, или вы, или Бабушкин. Для остальных я утенок.
– Кто? – Она засмеялась.
Он молчал.
– Где подруга твоя? – спросила весело.
– Позвоните ей.
– У нее телефон выключен.
– Потому что она в Волхове. У нее там местный номер. Я пришлю вам эсэмэс.
– Лучше сам ей позвони. Завтра пускают новый двухэтажный поезд. Набирают четырех человек, только русских. Опция – уборка в пути следования. Петербург – Адлер и обратно. Оплата хорошая.
– Какая?
– Это к Бабушкину. Трое у меня есть. Вот думаю, – сказала она весело, – кого поставить. Тебя или ее?
– Ее, конечно.
– Почему? – Она рассмеялась. – Я правильно понимаю?
– Что?
– Что ты несгибаемый рыцарь Айвенго.
– Пока что я наклониться не могу. Еще одна разгрузка белья, и мне кайки.
– Там не будет разгрузки, – говорит она таким голосом, каким предлагают минет. – Только выгрузка мусора. Это легкая работа. И чистая.
– …Ро-ма! – требовательно. – Ро-ме-о! Ты что, от счастья язык проглотил?
– Анастасия, вы хотите меня унизить? Это неправильный метод. Я внизу. Ниже уже некуда.
Молчание.
– Кстати, Аман хороший бригадир, – валит он. – Зря его убрали. При нем не было такого бардака.
– …У тебя трудовая есть?
– Откуда?
– Санитарной книжки тоже нет. Приходи сегодня. Нет. Завтра в четыре часа. Подпишешь договор. Санитарную и трудовую Людмила сделает, я скажу. В девятнадцать ноль ноль отправление.
Она ждет.
– Спасибо, – говорит он.
– Пожалуйста. – Отключается.
Он стоит, сжимая телефон. Что-то тут лишнее. Или унизить, или спасибо.
Не давая экрану погаснуть, находит волховский номер.
– Чё случилось-то, – пугается Волкова.
– Оля, хочешь в Адлер?
– Какой, блядь, Адлер. Не-а, не хочу.
– Завтра в семь. Та же уборка, но платят лучше. Если согласна, я перезвоню Анастасии, она тебе дальше объяснит.
– Какой, блядь, в семь, я не успею.
– В семь вечера.
– А ты почему сам не едешь?
– Не хочу.
– Ну и я не хочу. На хуй, не, не поеду.
. . .
– Ты что, с ума сошла? – сказал Бабушкин.
– Почему?
– Фэйс-контроль. У него вид классического зоновского пидораса. Эта ромашка. А зубы ему выбили, чтоб хуй сосал. Ты считаешь, что пассажиры спального вагона не напишут на тебя жалобу?
– Ты считаешь, что пассажиры спального вагона хорошо разбираются в градациях уголовных сословий? – парирует Анастасия. Но Бабушкин только качает головой.
– Не пойдет.
– Тогда – кто? Волкова? – называет она единственную возможную альтернативу. В этот момент альтернатива драит Махачкалу. Но Бабушкин качает головой.
– А эта – лесбиянка. Настоящий кобёл. Ты знаешь, где она работала раньше?
– Откуда?
– В женской колонии в Саблино охранницей. Ты знаешь, кто там работает?
– Ты откуда знаешь? – не может сдержать удивления Анастасия. Этот Бабушкин. Всё знает.
– Знаю. – Бабушкин не раскрывает источников. Анастасию пробивает на нервный хохот. – Что же это за парочка – пидор и лесбуха? – Почему-то она чувствует облегчение.
– И ты хочешь троих оставить? Ты считаешь, на тебя не напишут жалобу, когда они там будут носиться, высунув язык и ничего не успевая? Ты не успеешь никого вызвать, – кладет она последний козырь. – Три часа.
– Сейчас, – говорит Бабушкин и выходит, начиная звонить. Анастасия знает, куда. Двухметровой Нине Безотказная Лошадь. Другое дело, что по фэйс-контролю она, на ее критический взгляд, проходит еще хуже этих обоих.
Бабушкин возвращается чернее ночи. Безотказная отказала, понимает Анастасия. Собственно, она в больнице.
Анастасия чувствует вдохновение.
– Да нормальный у него вид. Сейчас вся молодежь так ходит.
– То молодежь, – говорит Бабушкин, чернее тучи.
– Он даже очень стильный, – гнет Анастасия. Она видит: получится! – А по росту прямо – модель! Наденет форму… И потом, он не курит.
– Курит, – говорит Бабушкин.
– Не курит. – Анастасия поворачивается к двери – и, – заказывали? Вуаля! – входит Ромашка.
– Куришь? – спрашивает Анастасия в упор.
Под его взглядом она каменеет.
Вдруг откуда-то ей входит в голову, что он (как?) слышал то, что тут говорилось.
Анастасия становится пунцовой, сама не чувствуя этого. Поднимает руки к ушам – не сознавая этого. Уши, где сережки, начинает покалывать.
И кто-то в голове ее констатирует не без отчаянья: «Фокус не удался».
. . .
Четверо мнутся, переступая с ноги на ногу. Все в форме, трое мужского пола – синих комбинезонах, еле отыскалось три такого размера; все ростом под 190. Одна – женского пола – в красных штанах; ей пришлось их подвернуть и подпоясаться.
Теперь, значит, она говорит:
– А где мы будем спать?
– Вам оплатили отдельное купе. В… пятом, да, в пятом вагоне. – Без усилий Бабушкин излучает доброжелательность. Бабушкинское лицо вызывает мгновенное доверие. Голос, манера держаться, смеющиеся морщинки в уголках глаз – транслируют подчиненным: надежное прикрытие.
– А белье? – не унимается женского пола – выдавая этим будущие проблемы во взаимодействии с ней в процессе совместного труда. Звать это смахивающее на крысу с длинной косицей существо – Сусанной. Сусанна, Луиза – во всем Питере не сыщешь больше имен, скопившихся в «Сервистрансклининг «Запад»».
– Всё будет, – мягко итожит Бабушкин, и начинает теснить экипировщиков к выходу, давая понять, что инструктаж закончен.
Спускаются по лестнице и выходят в ангар с поездами. Трое из четверых хорошо знакомы, они обмениваются невнятными посторонним шутками, пикируясь с Сусанкой. Один из троих оглядывается на четвертого – несколько отставшего. Это Женя – самый молодой из компании. Жене 19. По виду – студент, по делам – он два года исправно пашет на уборке, половину этого срока – фирменных поездов. Куда поставлен за любовь к нему техники и проводниц.
Вся четверка, обойдя пути, останавливается у поезда. Двухэтажный – он не кажется много выше обычного, глубоко погруженный в платформу 72-го тупика. Тем не менее эта махина, громада, в сумраке ангара давит, во всяком случае четвертого, не имевшего раньше случая встречаться с таким ни в своей трудовой, ни в бездельной жизни.