— Какого клуба?
— Неважно это! — взвизгнула альбиноска. — Ты уже наворотил дел! И можешь создать еще столько ненужных никому проблем, что последствия невозможно предвидеть. Да пойми же, мы СВЕТЛЫЕ. Мы способны использовать предмет силы для дела СВЕТА. А ты… А ты… — и вдруг прервала себя, — можно я все же войду? Трудно быть этикеткой.
— А меня ты в таком виде устраиваешь.
— Ты по-прежнему мне не доверяешь.
— А с чего бы мне тебе доверять?
— Ну хорошо. — Она, похоже, теряла терпение. — Чего ты сам добиваешься?
— Оставьте меня в покое, и все.
— Неправда, — она мотнула головой, от чего белоснежные волосы выпрыгнули из этикетки и метнулись перед пузырьком в воздухе, — этого ты, может, и хотел в самом начале. Но не теперь.
— Я хочу потрясти это дерево и увидеть, что свалится вниз! — выпалил Сашка, криво усмехнувшись.
— Я так и знала, — поморщилась Альба, — ты почувствовал свой интерес в этом деле. И хочешь остаться при предмете силы. Но это не так просто. Ты даже не представляешь, как это не просто.
— Почему вам обязательно нужно вмешиваться?! — Сашка шлепнул по пенной воде ладонью, и Альба вынуждена была провалиться внутрь пузырька шампуня, увертываясь от пенного шлепка, — на кой хрен вам непременно нужно все переделывать по вашему собственному разумению? Вы, что ли, самые умные?
Но Альба язвительности не оценила.
— Надеешься разобраться и воспользоваться предметом силы сам? — продолжала она гнуть свое.
— Допустим, хотя это и не так, — сказал Воронков.
— Это не менее трудно, наивное ты существо, чем создать теорию относительности, построить машину времени, — она мучительно подбирала сравнение, но ей все примеры явно казались слишком простыми, — доказать теорему сопряжения топологии узлов в сети миров.
— Опаньки… — не удержался Вороненок.
— Для того чтобы разобраться во всем самому, тебе нужно наверстать целые эпохи опыта и культуры, миновать стадии развития цивилизаций…
— В наших школах, — нашелся Воронков, — за десять лет изучают математический аппарат, созданный за три тысячелетия. Не в курсе? И это на фоне других дисциплин, не менее сложных и древних.
Альба явно опешила от такого заявления. То ли была и вправду не в курсе и поразилась, то ли ее сразила наглость собеседника. Во всяком случае, продукт продвинутой культуры СВЕТА выпучил глаза и тряхнул белоснежными волосами, как бы сгоняя наваждение.
Эффект был настолько неожиданным, что сам Сашка почувствовал себя не в своей тарелке. Может, он несусветицу какую сморозил, а может, и вправду тайну могущества людей приоткрыл для представителя иного мира.
Хотя какое, к чертям собачьим, могущество?
Альба между тем оклемалась и оседлала своего конька вновь.
— Ну послушай же ты меня. Хотя бы теперь, может быть, в последний раз. Попытайся понять и поверить. Время для игр прошло. Время для лжи прошло! Слишком мало его осталось до точки невозврата. Ты ведь и сам уже многое понял. Только не хочешь себе в этом признаться.
— Сатана всегда приходит, как ангел света, — заметил Воронков между прочим.
— Ну, зачем тебе это все? Твой выбор, как вы говорите, ни в какие ворота не лезет! Как вообще тут можно еще выбирать? На одной стороне, только руку протяни, исполнение любых желаний. Счастливая, интересная и долгая, очень долгая жизнь. На другой, и это абсолютно неизбежно, в покое тебя никто не оставит, жизнь если и содержательная, то очень короткая. Очень! Счет пошел на часы! И до самого конца страх и боль будут твоими спутниками.
— Ну прямо искушение святого Антония, — покачал головой Сашка. — Страх чего? Страх смерти? Проехали уже. Хочешь верь, а хочешь нет, мне теперь смерть не страшна. Пожил бы еще, конечно. Но это не главное. Доступно излагаю?
— Объясни же, не мне, себе самому объясни, ради чего ты готов страдать и рисковать, ради чего идешь на верную гибель? Ради каприза оставить себе опасную в первую очередь для тебя же самого игрушку? Которой просто повезло, что на нее упала тень силы, которую ты даже не можешь себе представить.
— Сатана всегда приходит как ангел света. — повторил Сашка из вредности. — Ку-ку! Ты меня слышишь?
— Да…
— Тогда ты мне объясни, ради чего это я, по-твоему, лезу на рожон. Может быть, тогда я тебя пойму. А то все это так, риторика…
В глазах альбиноски мелькнула догадка, явно неприятная ей.
— Да неужели ради этих чистоплюев, засевших в средостении паутины? Они же не дают развиваться тем, кто молод, энергичен и знает, чего хочет, — горячо заговорила она, срываясь на шепот от недостатка дыхания. — Они омерзительны! Им заслуженно достанется первый удар! — но, совладав с собой, сменила гнев на обычную назидательную рассудительность. — Стоят ли они твоей жертвы? Вспомни! Они-то сильно помогали, когда тебе туго было? Как же! Ах, они звонили, ах, предупреждали, выражали сочувствие и моральную поддержку. Какая самоотверженность, подумать только! Трусливые высокомерные любители загребать жар чужими руками — вот они кто.
— А по-моему, в последовательном невмешательстве что-то есть, — не скрывая сарказма, нарочно вставил Сашка. — К тому же подозреваю, что помогали они чем могли, и не одними разговорами, кстати.
И словно в подтверждение этого предположения, в памяти мелькнули и порыв ветра с острым запахом, и газета… и даже звук сирены, не давший дотронуться до кинжала.
— Уж мы бы на их месте не сидели, как собака на сене, — гнула свое альбиноска. — Сколько хорошего можно было бы сделать! Делу СВЕТА нужны поступки, а не… — она задохнулась от возмущения, но быстро перевела дух. — Ты уже достаточно разобрался что почем, для того, чтобы торговаться по-настоящему. Ну, только скажи. Подумай о себе. Владение предметом не даст тебе ничего, что ты не мог бы получить, просто отказавшись от него.
— Кроме самого владения им, — буркнул Сашка.
Из этого разговора с альбиноской, больше эмоционального, чем содержательного, как ему показалось, многое начало проясняться. И Воронков чувствовал, что сейчас она если и не говорит всей правды, то и не обманывает.
А правда, что правда? Всей правды не узнать… Нужно только чувствовать правоту. Правоту решения. Глупо стыдиться поступков и бить себя ушами по щекам. Правильнее учитывать и исправлять ошибки. Было бы только на это время.
Ничто не имеет смысла, кроме времени. Если есть время, то и возможность исправить ошибку представится…
Еще несколько дней (личного времени) назад Воронков так бы не рассуждал. Но теперь он был совсем другим. Его не смогли «взять тепленьким», а теперь уже дудки, фигвам — индейская изба.
Время…
Смущало только то, что Альба на недостаток времени всю дорогу и напирала особенно. Не обманывает ли она в этом? Достаточно обмануть только в этом, и решение будет неверным.
Сашка сделал себе пометку этот вопрос провентилировать.
Он даже начал колебаться, а не отдать ли и вправду пушку.
По ходу разговора он прокачивал всю полученную информацию. Первый разговор с демонессой, разговор с ганфайтером, мир, который умирает, разговор с нарвалом-философом через шамана и лично. Но самым информативным теперь уже казалось то, что он узнал от Художника, хотя тот вроде бы ничего конкретного и не сообщил. Просто было какое-то подспудное понимание правоты. А это казалось главным.
Так, может, отдать пушку? И дело с концом.
— Значит, передать «Мангуста» вам? — уточнил Воронков, — а уж вы с печалью в сердце, но жертвенной готовностью примете на себя тяжкую долю неведомых мне несчастных чистоплюев и начнете рулить. Представляю себе…
— Я чувствую неуместную иронию! А кому же еще, как не нам? — взвилась Альба. — Может, ты собираешься договориться с ТЕМНЫМИ?
— Подруга! Ты Лукьяненко, что ли, начиталась? Всем выйти из сумрака! Иначе ночной позор!
— Имей в виду, мой дорогой, ТЬМА неизмеримо сильнее боится того, что предмет может попасть к нам, чем хочет заполучить его сама!
— Тьма — это призраки Пьеро в трауре, неработающий лифт, тухлый шницель и баба на чайник?
— Тебя раздавят! Мы твоя единственная надежда!
— Ты забываешь старика Оби Вана Кенноби!
— Кого? — насторожилась Альба.
В ее сознании, как она думала, надежно прикрытом от Сашки, пронесся сонм образов, из малой толики которых Воронков уразумел, что она пытается понять, как, при каких обстоятельствах и, главное, КТО мог явиться к Воронкову под видом незнакомого ей, но значимого для жителей Земли Оби Вана и предложить больше, чем предложила она.
Странно, подумал он, что вот ведь она находится неизвестно где, а здесь присутствует в образе ожившей этикетки, а я ее тем не менее чувствую… Чудны дела твои, Господи.
— Ты же неплохой парень… — взмолилась она.
— Хороший парень не профессия, — процитировал расхожую квазимудрость Сашка, — и даже не политическое кредо. Не верю я в добро вообще. И во врага вообще не верю. Если бы ты была шпионом в нашем мире, то тебе, лапа, не удалось бы завербовать ни одного зачуханного клерка. Подкупить — запросто. С твоими-то возможностями. Но так чтобы ИДЕЙНО завербовать… Не-а. Никогда. Слабо.
— Не профессия? — задумчиво переспросила альбиноска. — Но как же? Ведь вот, человек у Бальзака, вашего писателя, — это именно профессия. Его характер объясняется местом, где он работает. Понятие профессии у Бальзака дополняется местом персонажа в обществе. Твоя профессия… Ты работаешь на очистке нечистот… — новое озарение осветило ее взгляд, — ты кем себя возомнил? Для чего ты собираешься использовать предмет силы?!
— Ты, подруга, всерьез подумала, что мое призвание караулить процесс очистки говна от говна? — изумился теперь Воронков, — Ни фига себе как вы много про меня понимаете, светлые, блин, проявления сути вещей!
— Характер в романе Бальзака, — как бы оправдываясь, начала объяснять альбиноска, — .совокупность факторов, в основном обстановки и окружающих обстоятельств. Отсюда характерен конфликт, на основе которого и строится сюжетная схема любого из романов Бальзака — борьба индивидуальности и общества.