Теперь мы шли на юг вдоль широкого пролива, забитого скрежещущим паковым льдом, не встречая ни следов, ни других признаков жизни. На западе непрерывно тянулся берег высотой в несколько сотен футов, с пологими склонами, большей частью покрытыми снегом. На западе[76] тоже лежала сплошная земля, менее заснеженная, с отдельными темными голыми утесами. По времени уже стояла ночь, но свет, отраженный от снега, слепил глаза. Когда солнце переместилось на запад, мы дошли до конца пролива. Отсюда, к западу, в виде нескольких низких островов продолжалась земля, на юге ее не было, на юго-востоке находился остров с острыми скалистыми пиками.
Сейчас, впервые с момента выхода на сушу, я смог точно определить наше положение по карте. Остров на юго-востоке – это Северный Корнуолл[77]; пролив, вдоль которого мы прошли, – пролив Хассель. Наш гренландский дом был в 600 милях к востоку, однако непроходимый лед, открытая вода и водяное небо в том направлении преграждали путь. Когда мы пытались разобраться, куда идти и что делать, собаки завыли. Наши пустые желудки урчали, и, видимо, собаки подали голос по той же причине. Примерно в это время все поле морского льда отошло от берега. Мы выбрали небольшую плавающую льдину, которая могла служить плотом, разместили на ней собак, нарты и снаряжение и стали грести к паковому льду, при этом дрейфовали к югу. Собак не распрягали, и когда нам попадался лед с подходящей поверхностью, двигались по нему, отклоняясь к западу. Корнуолл вырос перед нам труднодоступной скалой, на которую не было смысла высаживаться. Теперь мы перемещались одновременно двумя способами – за счет дрейфа льда и собственными ногами. Лучшая судьба ждала нас впереди. После всего испытанного жизнь казалась прекрасной, хотя наши тела закоченели от холода приближающейся смерти.
Выходя за пределы жизни. Фото и подпись Ф. Кука. Источник: Cook F., 1912, p. 194, 278, 286, 278, 332, 244, 282, 88, 206, 370
По мере того как лед, на котором мы обосновались, дрейфовал на юг, водное пространство позади быстро заполнялось кусками льда с севера и запада. Теперь желательно было найти старое толстое поле в качестве безопасного места для отдыха, пока мы не минуем ледяную мясорубку напротив острова Корнуолл. Наши истощенные тела срочно нуждались в отдыхе и сне, но безопасного места не находилось.
Мы миновали еще несколько медвежьих следов, которые привлекли наше внимание, но собаки сочли их слишком старыми и интереса не проявили. Заметив это, мы подумали, что бедные существа уже близки к голодной смерти, что они устали и ослабли и поэтому не проявляют охотничьего инстинкта. Со свойственной человеку самонадеянностью мы рассудили, что наши хищные инстинкты острее, чем врожденные волчьи склонности собак, но вскоре нам пришлось изменить мнение на сей счет.
Мы пересекли новый медвежий след. Огромные отпечатки были давнишними, но мы заставили собак направиться по ходу движения животного. Один пес – опытный охотник, захватив лидерство, вел за собой обе упряжки. Возбужденные собаки, не слушаясь каюров, пытались самостоятельно настигнуть зверя, которого учуяли. Как стая волков, одни с опущенными носами, другие с поднятыми, они пустились в погоню. Понимая, что собаки руководствуются чутьем, мы предоставили им право выбора пути, и они двинулись под прямым углом к старым следам. В этом направлении лед громоздился высоченными гребнями, небезопасными для нарт и снаряжения. Но голод тоже сулил опасность. Животные мчались вперед в едином порыве. Нарты подпрыгивали как резиновые мячи. Чтобы сбросить скорость, мы сели на нарты и рулили ногами, стараясь объезжать опасные бугры. Приблизившись к громоздящимся льдинам и поняв, что с нартами через них не перебраться, мы попробовали отвернуть собак от выбранного ими направления преследования, но ничего не вышло. Пытаясь повернуть их, мы бились до потери дыхания, но псы противостояли нам без видимых усилий.
Первая же гряда вздыбленного льда показала, что мы были правы. Преодолеть ее было невозможно. Гигантские глыбы льда достигали высоты в 25 футов. Собаки сидели, мелко дрожа от нервного возбуждения: носы кверху, голова к голове, хвосты свернуты двойным кольцом. Теперь до нас дошла причина неповиновения собак: они учуяли кого-то совсем близко. Вела взял полевой бинокль и взобрался на самую высокую льдину. Он постоял там некоторое время, изучая горизонт. Собаки смотрели на него. Мы тоже смотрели на него. Стояла абсолютная тишина, но все были готовы к рывку. Вела спустился с некоторым оживлением на лице, но ничего не сказал. Собаки его поняли. Они прыгали на месте. Затем Вела ткнул пальцем в сторону ледяного гребня. Через секунду нарты понеслись вперед с бешеной скоростью. Мы снова уселись на них, пытаясь ногами сбавить безумный темп. Волчий дух с такой силой проявился в оголодавших собаках, что наши жизни оказались в опасности.
Внезапно собаки остановились, сели и уставились на большой торос. В этом месте ледяной хребет делал резкий поворот. Мы знали, что это значит. Собаки направляли нас, руководствуясь своим безупречным нюхом.
Этук взял бинокль и залез на торос. Он быстро вернулся и показал на юго-запад. Медведь шел по направлению к нам. Ветер дул от нас в сторону медведя, и мы, будучи опытными охотниками, понимали, что нам следует подходить к нему с другой стороны, и взяли соответствующий курс. Собаки на некоторое время подчинились приказу, но поворачивали носы на восток. Тем временем Вела взял винтовку, а Этук протянул мне вторую, но я попросил его оставить ее себе и сделать все получше.
Через несколько мгновений мы поравнялись с разрывом в ледяном гребне, закрывающем обзор. Собаки остановились. Они увидели медведя. И мы увидели его – медведь заметил нас и на полной скорости понесся к нам. Между нами не было воды. Медведь охотился на нас. Почему бы не дать ему подойти? Мы спрятались за торос, а Этук вышел вперед и улегся, изображая тюленя, чтобы подманить медведя.
Собаки прыгали и требовали себе роли в этом спектакле. Мы отвязали постромки, и псы полетели стрелой. Через несколько минут они остановили мишку и окружили его. Медведь был голоден – и мы тоже. Выжить мог только победитель.
Собаки были тощие и костлявые, а медведь – худой и одинокий. Мы все изнывали от голода и находились в отчаянном положении. Собаки были слишком слабы для драки и прекрасно понимали это, однако, по очереди покусывая зверя за ляжки, заставляли мишку крутиться на месте. Пока они так развлекались, до людей никому не было дела. Ребята-эскимосы знали, что теперь медведь наш. Они медленно приблизились. Вела выстрелил. Медведь упал. Собаки отошли и сели, следя за развитием событий. Мы собрали постромки и отвели животных назад к нартам. Псы снова уселись, трогательно соприкасаясь головами, расслабленные и удовлетворенные. Затем мы повезли нарты к месту, где оставили медведя. Пока нас не было, он пришел в себя, встал, покрутился и сдался. Глаза собак радостно блестели. Мы успокоились, и наши сердца переполнились счастьем.
Собаки отчаянно трудились, для нас же сражение было легким, однако из-за ослабленного состояния возбуждение от охоты отняло слишком много сил. Мы прилегли отдохнуть на нарты. Собаки поели снег, а потом тоже свернулись клубочком. Все ненадолго задремали. Вела поднялся первым и начал хозяйничать. Он достал разделочные ножи, подправил их и пошел взглянуть на нашу гору еды. Быстро вернувшись, он спросил, в какой стороне находится дом. Я показал на восток. После этого Этук пошел с Велой готовить пир.
Местный обычай эскимосов – перед разделкой медведя положить его тушу головой к дому. Это делается для того, чтобы душа медведя могла доставить родным охотника известие о его победе. Теперь, когда тушу перевернули для разделки, голова медведя смотрела на восток. Известие любимым послано, и парни были очень довольны.
Слишком уставшие, чтобы разводить огонь и готовить мясо, мы ломтик за ломтиком ели его сырым, не забывая и о собаках: не успевал пес съесть один кусок, как мы бросали ему следующий. Ни один жареный бифштекс никогда не был вкуснее. Продолжительная голодовка вернула нам привычки плотоядных животных. Люди и собаки ели сырое мясо с одинаковым наслаждением.
Разделанное мясо мы сложили в теплую медвежью шкуру. Нарты закрепили поверх драгоценных запасов таким образом, чтобы собаки их не растащили, пока мы будем спать сном сытых людей. Через несколько часов мы проснулись голодными и вновь наелись вдоволь. Так мы провели два дня, и тогда окружающий нас суровый мир неприятностей стал казаться привлекательнее.
Теперь жизнь приобрела иное значение. Мы были уставшие, неповоротливые и совершенно отупевшие, как всегда бывает с перекормленными обжорами. Собаки так наелись, что могли только кататься по земле. Их слабые лапы еще недостаточно окрепли, чтобы выдержать вес переполненных желудков.
Продолжать прежнее движение было невозможно, но лед, на котором стоял лагерь, дрейфовал в южном направлении, и это был единственный способ продвинуться вперед. Кроме того, мы знали, что активный пак – хорошее место для крупной дичи. Поэтому охотно продлевали отдых в расслабленном состоянии на движущейся массе льда, пока наши тела обретали новую силу. Из миски с медвежьим жиром устроили горелку, сделав фитиль из кусочков брезента. На ней топили снег и с восхищением пили эту чистейшую жидкость. Для набитых мясом желудков талая вода была бо́льшим благом, чем любые окрашенные напитки, которые мы называем чаем, кофе или вином.
Теперь, когда ощущение непосредственной опасности голодной смерти сменилось восторгами набитых желудков, самое время было подумать о будущем.
Место нашего назначения, действительно олицетворяющее всю любовь к жизни, находилось в 600 милях к востоку на гренландском берегу. Возвращение по прямой в этом направлении было теперь невозможно. Для меня Гренландия была всего лишь перевалочным пунктом на пути в Нью-Йорк. Но какими бы ни были наши планы на будущее, сейчас только одна дорога была открыта – на юг вместе с дрейфующим льдом. Нас тащило мимо острова Северный Корнуолл. Впереди на горизонте виднелся полуостров Гриннелл. Лед втискивался в пролив Пенни. Впереди был пролив Веллингтон, переходящий в пролив Ланкастер, где можно надеяться встретить китобойные суда. Таким образом, для меня это был казавшийся доступным способ добраться до Европы. Для эскимосских ребят этот путь тоже был весьма интересен, поскольку в этом районе когда-то жили и охотились их прадеды. Расстояние в то время нам не казалось большим. По прямой оно составляло всего 200 миль.