Мы соорудили бивачный костер. Он хорошо разгорелся, что внесло несказанную радость в наши замерзшие души. Запасы жидкого топлива закончились около недели назад. Плитку мы выкинули как лишний багаж, поскольку теперь ничего полезного она собой не представляла. Когда все кругом насквозь промерзло, огонь жизненно необходим чтобы не только согреться, но и натопить снега или льда и запастись водой. Арктической зимой человек может неделю обходиться без пищи, но без воды тело быстро остывает, что грозит смертью. Сейчас, коротким летом, можно найти лужи с водой на морском льду или на берегу. Мясо мы могли есть сырым, поэтому костер не был нам жизненно необходим. Но огонь поднимает настроение. Горячая пища повышает активность. С имеющимися в нашем распоряжении средствами поддерживать костер было крайне непросто. Мы испробовали массу ухищрений – все безуспешно. Однако мы располагали и временем, и материалами для экспериментов. Голод рождает изобретателей, и в нашем положении он должен был возродить три ускользающие жизни. Жажда горячего супа была просто обязана привести к изобретению кухонной плиты на тающем льду. Так оно и случилось, и мы получили кипящий котелок.
У нас еще оставалось немного пеммикана – достаточно, чтобы продержаться несколько недель, если не удастся найти дичь. Большие жестянки из-под продуктов мы использовали как настил, чтобы сидеть на мокром льду. Под края этого настила мы подложили деревянные рейки. В центре развели костер. Начали с небольшого количества сухой травы, которой для утепления были набиты рукавицы и обувь. Потом добавили немного сухого мха, найденного поверх мешка с инструментами, а сверху уложили тонкие полоски жира. Вскоре трава и мох превратились в фитиль, и, подкладывая понемногу жир, мы поддерживали замечательный небольшой костерок, который почти не растапливал под собой лед. От ветра огонь прикрывали ледяные блоки. Подставкой для котелка служил жестяной ящик. Поскольку почти весь снег на льдине, да и мокрый лед стали солеными, мы положили в котелок кусочек льда, отколотый от небольшого айсберга. Когда лед растаял, в котелок погрузили немного печени и мягких частей с головы тюленя. Для эскимосов пища из печени, языка и носа тюленей служит половым стимулятором. Мы не нуждались в половом возбудителе, но бойцовский дух был нам необходим. И этот котелок горячей пищи зажег нас на борьбу с предстоящими трудностями.
Другим будет трудно понять, что наши невзгоды чередовались с краткими периодами блаженства. Не все было сплошным мучением. Комфорт и то, что под ним понимается, необходимо соотносить с другими сторонами жизни. Созерцая окружающий мир, окутанный сияющим покровом тайны, мы радовались, настроение улучшалось. Наш опыт в этот день был именно такого рода. Насытившись горячим бульоном и горячим куском печени или мяса – а все это имело запах и вкус рыбьего жира – мы заползли в нашу шелковую палатку и забрались в спальные мешки, испытывая чувство превосходства, как солдаты после победного боя. Укрытые от ветра, льда и всепроникающей сырости, мы отдыхали и мечтали о мире добра и процветания. А почему бы нет? Разве не благодаря собственным усилиям мы стали хозяевами своей судьбы?
Через пять-шесть часов ветер стих так внезапно, что мы проснулись. На короткое время солнце залило светом неизвестные дальние скалы. Прекрасный яркий лиловый свет разлился по дробящемуся паку. Пока мы любовались великолепием этой необычной картины, вся масса ледяной пробки пришла в движение. Был высокий прилив, и появилось пространство для движения. Каждый отдельный кусок льда стал вдруг вести себя так, будто его наделили жизнью: поворачивался, погружался или поднимался. Повсюду выпирал, крутился и хрустел лед. Наша льдина стонала и поворачивалась. Что-то должно было случиться. Ускорит ли это оживление наше движение или нас еще крепче зажмет в сужающемся проливе? Перспектива была волнующей, но вдоль берега широкой полосой тянулся битый лед, не позволяющий выбраться на землю. Нам следует как можно дольше оставаться на этой прочной старой льдине.
Прошло несколько часов тревожного, настороженного ожидания. Подолгу мы наблюдали в бинокль за льдами с вершины своего тороса. Гигантские куски размалывались, словно зерно под жерновами. В любой стороне, куда ни двинься, нас ждала опасность, но было понятно, что вскоре все равно нам придется куда-то идти по этой подвижной, коварной, торосистой массе льда.
В состоянии некоторой растерянности и неопределенности мы срезали мясо с медвежьих и тюленьих костей; лучшие куски убрали и выдали собакам мяса столько, сколько они могли съесть. Все вещи упаковали в тюки, связанные между собой, чтобы их было легче перетаскивать по колеблющейся поверхности, на которой нам предстояло найти спокойное место.
Внезапно наша льдина раскололась на три части как раз недалеко от лагеря. Вероятно, мы сели на риф или подводную скалу, но времени искать причину катастрофы не было. Куски льда наклонялись. Другие льдины, казавшиеся горами, громоздились на наше поле в опасной близости от лагеря. Еще одна крепкая льдина площадью с акр была к югу. Как можно быстрее следовало переправить туда вещи, но путь преграждали разводья и ненадежные обломки льда. Чтобы добраться до новой льдины безопасным путем, нам следовало сделать крюк на восток по полуокружности. Только через час мы вновь расположились на приличном старом поле, которое могло служить хотя бы временным убежищем, пока мы будем наблюдать за льдом у земли в поисках спасения от нарастающей угрозы.
На этом новом ледяном поле в течение трех суток мы вели тяжелую борьбу, причем опасность представляло не столько разрушение или затор, сколько сам медленный дрейф с частыми остановками. Продвижение шло еле-еле. Новая льдина оказалась прочным, напоминающим камень массивом голубого льда без снега на поверхности. Ни торосов, чтобы укрыться от ветра, ни возвышенности, которая могла бы служить сторожевой башней. Большой проблемой стал дефицит воды, и это при изобилии мяса и топлива – тюленьего жира. Мы могли устроить очаг, но питьевой воды не стало. Температура колебалась вокруг точки замерзания: то тает, то начинает подмораживать, и уже через несколько часов на льду снова появляются лужи. Но вода всюду была соленая. В такую ситуацию мы еще не попадали. Всегда встречался молочно-белый перемороженный лед на вершинах торосов, либо осколки айсбергов, либо снег, чтобы получить хорошую воду. И вот – только соленая вода, соленая до тошноты.
Дул довольно жесткий ветер, с колючими порывами, но не из-за низкой температуры, а из-за насыщенности влагой. Мы могли неплохо устроиться даже на продуваемом мокром льду. Наше снаряжение было хорошо приспособлено для таких случаев. Когда облака не закрывали солнце, мы расстилали на нартах спальные мешки и таким образом отдыхали. Палатку закрепляли на льду тем же способом, как привязывали собак, вырезая во льду отверстия эскимосским методом. Простым складным ножом Вела мог проделать два отверстия под углом, которые встречались в паре дюймов от поверхности. Это был готовый рым-болт. Такое простое устройство спасло много жизней на льду во время штормов. Подобным образом крепились и растяжки от палатки, а продолжение пола прижимали кусками льда. Пол внутри имел водостойкое покрытие. Сложенная брезентовая лодка служила подкладкой, к тому же у нас имелись две медвежьи шкуры. Так что в любую погоду наш лагерь был просто замечательным.
Но какой комфорт без воды? Два дня мы готовили мясной бульон на самой слабосоленой воде. Затем в поле зрения появился небольшой айсберг. Этук сказал, что сможет добраться до него, чтобы добыть пресный лед. Вела пошел с ним. Через час они вернулись, каждый с огромным куском льда. Вскоре мы растопили немного льда и пили, снова радуясь жизни. Запасов свежей воды теперь хватало на несколько дней. Еще одна неприятная проблема была решена, но какова перспектива спасения из этого затора?
При огромных нервных затратах в попытках продвинуться на юг нам удалось как-то выжить, но это был тяжелый путь. Человек – не морское животное. Мы пытались приспособиться к надводной жизни медведей. Как мы истосковались по твердой земле под ногами! Требовался действительно боевой дух, чтобы выдерживать опасность и черепашью скорость движения этого стиснутого пака, а нам до полного восстановления сил было еще далеко. Что-то должно произойти и изменить наш тяжкий жребий, но что может случиться, если только мы не рискнем жизнью, желая ускорить события? Парни разглядывали землю и вспоминали родной дом. Чтобы сделать им приятное, даже ценой задержки, следовало найти способ добраться до берега.
Этук увидел зеленое пятно и сказал: «Цветы расцвели. Все животные сейчас выкармливают детенышей. Давайте посмотрим на них и отдохнем день на берегу».
6. Юные создания дикой природы
Удивительно, насколько детеныши животных интересны всем людям. Нам предстояла борьба за жизнь, которая могла закончиться смертью, и мы это хорошо знали, но все-таки, при всех заботах, рвались увидеть и потрогать и корни, и листья, и цветы растений этой пустыни. Когда мы наблюдали за медведем, птицей, тюленем или любой формой наземной либо морской жизни, у нас возникали вопросы, как и почему прорастают семена, а детеныши выживают в этом застывшем ледяном мире. Как природа рождает и вскармливает своих детей на берегах вечно ледяных вод? Источник этого интереса остается для меня непостижимой загадкой. Однако именно любознательность способствует развитию искусства жить, и поэтому вечные вопросы о зарождении жизни всегда лежат в основе архитектуры человеческого мышления. Возможно, это и объясняет притягательность для нас мира детства.
Мы видели следы грызунов, всегда небольшими группами, по всему побережью, омываемому полярным морем, на снегу или песке, но никогда – на паковом льду. Далеко от земли маленькие следы волновали нас, как доказательство жизни там, где меньше всего можно было ее ожидать. В Гренландии мы почти не встречали признаков существования грызунов, но сейчас, когда мы двигались в сторону американского материка, следы попадались все чаще и становились все более многочисленными. Насколько я мог судить, мы имели дело всего с одним видом грызунов – леммингом – бесхвостым комочком голубовато-стального меха, светлого зимой, темного летом, всегда осторожным, ловким маленьким созданием, питающимся в основном корнями растений, а изредка выброшенной на берег морской живностью. Он прячется в норах, а зимой, видимо, впадает в спячку. Вела сказал, что эта ледовая крыса