[79] хороша на вкус, но ее трудно поймать. Этук не стал бы ее есть, но хотел увидеть гнездо и маленьких крысят.
Арктический инкубатор принимается работать без перерыва в первые недели после долгой ночи, когда только начинает ощущаться солнечное тепло. Сейчас сезон размножения почти всех полярных животных уже заканчивался, поэтому крысята вскоре должны были появиться.
Дрейфуя вдоль побережья, мы проплывали мимо небольшого участка тундры, усеянного цветами мха, выше которого поднимался зеленеющий травой склон. Этук сказал: «Здесь я найду своих крысят».
Велу это не интересовало. Он уже многократно безуспешно пытался поймать этих малышей и не хотел снова тратить на них время. Лемминг для Велы представлялся настолько неуловимым, что затея не выглядела многообещающей; но сейчас мы были одной семьей и от гармонии внутри этого союза зависела наша жизнь. Каждый из нас обладал необходимой зрелостью и осознавал свою ответственность, а наша взаимозависимость достигла высочайшего уровня. Моей первой обязанностью была теперь не просто самозащита, а сохранение в будущем преимуществ, которые несла в себе помощь двух нецивилизованных ребят, достаточно покладистых и сообразительных, и, конечно, ничто реально достижимое им не запрещалось.
Мы находились на паке, который не дрейфовал. Лед был слишком ломаный и неровный, чтобы по нему можно было передвигаться. Где-то впереди мерзлый поток прижался к берегу. Земля находилась совсем рядом и казалась весьма привлекательной для охоты. Хотя на нартах у нас еще оставалось немного мяса, эскимосы рвались в исследовательскую экскурсию. Мы добрались до берега, и главной моей мыслью было отдохнуть, подкрепиться и починить нарты, лодку и изношенную одежду; но мы обнаружили детский рай, который вдохновлял и радовал нас в течение нескольких последующих месяцев.
В поисках места высадки на береговой лед мы заметили большую старую льдину, которую высоким приливом вытолкнуло далеко на сушу. Это был хороший маршрут, поскольку сойти со льда, находящегося под таким давлением, как в нашем случае, всегда трудная и опасная задача. Здесь мы увидели несколько тюленей, но они тоже нас заметили и быстро исчезли в разводьях между льдинами, подняв тучу брызг. Это зрелище дало понять, что мы прибыли в такое место, где можно выжить, поскольку для эскимоса тюлень – это хлеб. Там, где можно добыть тюленя, эскимос переживет любые временные трудности.
Высокие склоны скрывались за облаками тумана, как это, вероятно, было по всей Арктике в это время года. Повсюду лежали огромные гранитные валуны, поверхность которых, обращенную к югу, украшали черные лишайники. Сцена не просто живописная, но и абсолютно захватывающая по цветовому сочетанию. Сам камень имел цвет старого золота с более темными слоями ржавого оттенка с небольшими вкраплениями красного. По вершине и одной из сторон в углублении между трещинами шла драпировка, напоминающая кружево, в черных и соломенных тонах. Вся эта картина радовала наши замерзшие сердца.
Даже эскимос понимает красоту, но редко дает ей абстрактное выражение. Его восхищение великолепием природы, скорее всего, проявится в выборе места для стоянки или тех мест, где ему приятно бродить в поисках того, что предложит ему жизнь. Мы часто воспринимаем нецивилизованного человека просто как существо, занятое поисками пропитания, но он проявляет художественный вкус во всех своих изделиях, а все его привычки, обычаи, легенды и традиции несут в себе драматический смысл, причем философия предков в повседневной жизни эскимосов гораздо более распространена, чем у нас.
Эти мысли ежедневно приходили мне в голову, когда я наблюдал за поведением двух моих уважаемых спутников. Подлинная цель нашего пребывания здесь заключалась не в том, чтобы охотиться и убивать животных, а в том, чтобы наблюдать и ближе узнать их детенышей.
Попав на площадку среди наиболее живописных валунов, покрытых лишайниками, Вела сказал: «Оо-yax-w», что означало каменный город. Для него это было напоминанием о родном поселении в Гренландии, вблизи которого он родился, пустынном, но живописном месте на южном берегу залива Инглфилд, где в изобилии водятся тюлени, моржи и нарвалы.
Этук сказал: «Нет, это больше похоже на Карнак, где великий дух рождает детенышей всего живого. Там я еще мальчиком искал гнезда. То же самое я буду делать здесь».
Мы привязали собак к камням двумя группами, а сами отправились в путь по пустынной, продуваемой ветром земле. Поблизости почти не было ни снега, ни растений. Не видно ни ледников, ни гор. Кроме нескольких следов леммингов, никаких признаков жизни. Температура около точки замерзания, примерно 35°, но нам казалось, что тепло. Приближался конец июня и, судя по Гренландии, расположенной на такой же широте, сезон должен был бы быть в самом разгаре. Однако здесь то ли лето запаздывало, то ли земля была бесплодной пустыней.
С этих важных вопросов начался наш разговор. За первой отмелью из крупного песка мы обнаружили прудик. Однако в нем была не та кристально чистая вода, которую мы так бережливо использовали ранее, а слегка мутноватая природная вода суши. Лежа на плоских камнях, мы пили взбаламученную жидкость с наслаждением людей, умиравших в пустыне. И как верблюды, мы не отошли от воды, пока могли пить. Затем сходили за собаками и предоставили им такую же роскошь.
Как мы любили эту землю! Но пока что она производила впечатление живописной пустыни. Эскимосы разделились, все дальше удаляясь в неизвестность: Этук пошел на север искать тот клочок зелени, который накануне мы видели со льда; Вела направился на юго-восток в поисках неизвестно чего. Я вернулся с собаками в лагерь и начал чинить изношенное снаряжение.
Когда руки нашли работу, я думал о пустоте и забвении здешнего внешне мертвого мира, пока в сердце не появилось какое-то щемящее чувство. Я постоянно посматривал на собак, которые поворачивались на солнце, чтобы получше заполучить слабое тепло. Я думал, что они спят. Возможно, так оно и было, но каждые несколько минут одна из них поднималась, нюхала воздух и садилась, подняв маленькие острые уши. Запах земли был прекрасен, но тишина беспокоила собак, как и меня. Если и был какой-то звук или запах в воздухе, то он не был достаточно определенным, чтобы взволновать собак.
До меня доносился далекий рокот – морской лед разбивался о скалистый мыс. Этот глухой шум, раздающийся с большими перерывами, делал тишину ледяной пустыни еще более впечатляющей и удручающей. Я слышал его со стольких направлений и так долго, что он стал для меня мрачной вестью, напоминанием о борьбе за жизнь с голодом и отчаянием в более северных местах.
Потенциальная энергия расширяющихся приполярных льдов, давящих на окружающую сушу, на одном из мысов которой стоял наш лагерь, могла бы повернуть колеса всех машин нашего века. Но как мы могли применить эту бесполезно расходуемую энергию? До сих пор она использовала нас в игре, которая может закончиться смертью. И все же, пока я сидел, пытаясь починить и наладить вещи, которые помогут нам выжить, я думал о том, действительно ли природа тратит что-либо впустую. Полярные регионы поставляют энергию, которая, создавая сильнейший контраст, заставляет циркулировать воздух и воду. Без этой поддержки жизнь на Земле была бы невозможна. Более того, для продолжения жизни в целом даже смерть поставляет удобрения, дающие новые силы растениям, а тело, продукт смерти, не только становится удобрением для почвы, но и пищей для других голодных, пытающихся выжить животных, которые имеют равное с нами право на существование. Таким образом ушедшие поколения дают жизнь новым.
От еще свежих воспоминаний об опасностях я перешел к мыслям о формировании и разрушении полярного пака, который нас едва не погубил. Такая гигантская сила тоже должна нести какую-то пользу для человека. Трудно находиться во враждебных отношениях с природой, даже когда ты вынужден с горечью признать в ней врага. В конце концов, горечь – важная составная часть тонизирующих напитков.
Час проходил за часом в ожидании моих добрых необразованных товарищей. Изредка я видел, как они бродят по дальним холмам. Их интерес был теперь моим интересом. Их счастье было моим счастьем. Я не установил никаких ограничений по времени, которым они располагают, или по поводу того, что они делают. Я достаточно хорошо их знал, чтобы понимать: все, что они предпримут, будет для нашего общего блага. Как собаки изучают среду глазами, ушами и носами, так и я всем своим существом выискивал в окружающем хоть какую-то малость, которая могла бы принести пользу.
Ветер дул с юга. Это был добрый ветер, несущий гармонию, чем-то похожую на послания мира и добра с родных земель. В этом ветре, все более привлекающем мое внимание, появился новый звук, какое-то сопение. Когда отдыхающие собаки его уловили, они одна за другой поднялись и повернули к ветру чуткие носы и уши. Бедные костлявые существа стали беспокоиться и хором завыли почти по-волчьи. Они выли все громче, а затем начали рваться с привязи, как перед встречей с белым медведем.
Я начал рассматривать в бинокль лед канала. Был прилив, и льдины разошлись. Тут и там виднелись открытые пространства синей воды. Над одним из них поднялось облако из мелких брызг. Кто это был – моржи, нарвал или белухи? Несомненно, это было дыханием какого-то морского чудовища, но я не заметил ни головы, ни движения, ничего. Примерно через пять минут звук опять донесся с той же стороны. Теперь я увидел, что это кит с двумя детенышами, гладкий или гренландский кит, редкий вид с драгоценным китовым усом. Это было важным открытием, поскольку гренландский кит почти полностью исчез из обычных мест своих обитания в Северной Атлантике. Мы находились в тихоокеанском секторе арктических морей. Неужели эти ценные животные спасались в проливах между островов Американского архипелага? Мое возбуждение росло. Мысли быстро крутились в голове. Что делать? – вот в чем был насущный вопрос. Я не мог рисковать и пойти в одиночку по подвижному льду, да и что бы я сделал, подойдя близко к этому монстру с детенышами? Как же мне хотелось полететь, чтобы разглядеть их поближе!