Птенцы куропатки[80]
7. Неделя колебаний
Теперь нам предстояла борьба иного рода. Земля, которую мы так быстро покинули, имела для нас странную привлекательность. На карте это был полуостров Гриннелл, но мы его называли Бэби Лэнд[81]. Таким он и оказался после еще многих высадок дальше к югу. Паковый лед, образовавший пробку в проливе, становился для нас все менее пригодным как средство движения на юг. Берег Бэби Лэнд стал обрывистым, глубины были большими. Тут и там встречались скалистые острова, на которых в огромном количестве гнездились гаги. Время от времени низкая линия морских камней прерывалась узкой зеленой долиной. Тяжелые поля льда выскальзывали из затора и дрейфовали к востоку напротив берега, представлявшего для нас наибольший интерес. Это было удобно для высадки. Казалось, что мелкий битый лед относит к противоположному берегу, что говорило о направлении течения, весьма опасном для нас. Поэтому мы держались как можно ближе к побережью Бэби Лэнд, выходя на сушу всякий раз, когда лед останавливался. Неделю мы жили роскошной жизнью, не задумываясь о будущем, и эта неделя без достаточного прогресса в продвижении обрекла нас на долгий год жизни отшельниками.
Передвигаясь по шатким обломкам ледяных полей, приходилось править собаками с двумя нартами, тяжело гружеными мясом. Поскольку при продвижении по дрейфующему льду мы не могли разделить груз и делать несколько переходов на пак и обратно, оставалось или тащить весь груз, или бросить его. Мы недооценили трудности и опасности преодоления этого битого прибрежного льда. Впереди, примерно в миле от нас, виднелись надежные поля толстого льда. В попытках добраться туда собаки, прыгая на льдины, промахивались, а люди скользили и теряли равновесие.
Собаки и люди настолько часто оказывались в ледяной морской воде, что пришлось выбросить бо́льшую часть мяса. Это было катастрофой, но если мы хотели продвигаться и не затеряться в море, эту жертву следовало принести. Нарты быстро освободили от груза, и мы двинулись по ледяной трясине. Ступив на большие ледяные поля, мы заметили, что их быстро несет к мысу, находящемуся в пяти милях. Чтобы занять более безопасное положение, мы сместились юго-западнее, к центру потока. Перемещение по этому льду с легкими нартами было несложным, но переход с одной льдины на другую представлял опасность из-за быстроты и силы ударов льда, а также внезапных опрокидываний небольших обломков, которые словно служили буферами между тяжелыми полями. Эти переходы нас очень волновали: существовала опасность, что мы можем разделиться и поплыть в разные стороны, так как здесь было полно противотечений.
И мы, и собаки промокли; хотя температура опустилась лишь чуть ниже точки замерзания – 28,5° выше нуля, мы дрожали и чувствовали холод острее, чем зимними ночами. Одежду высушить стало невозможно. Скорость движения льда становилась столь стремительной, что все время приходилось быть начеку и в движении. Развести огонь тоже было невозможно. Мы отдыхали на нартах в постоянной готовности. Как же хотелось вернуться на Бэби Лэнд и заснуть в безопасности на груди у матери-земли!
Нам не терпелось быстрее двигаться на юг; однако скорость, с которой разрушались эти ледяные поля, означала для нас близкий конец. Некоторое время мы продолжали плыть, поскольку ничего другого не оставалось. За скалистым мысом береговая линия шла прямо на юго-восток, но сам берег представлял собой невысокие крутые обрывы, на которые трудно было перебраться со льда. Вдоль берега тянулась полоса воды. Когда активность ледяного затора уже начала выводить нас из себя, я взобрался на торос для лучшего обзора и увидел, что ледяной поток вскоре раздвоится. Быстрое течение, несущее в основном мелкие льдины, направлялось точно на юг, в то место, которое на карте называлось проливом Куинс. Более крупные поля двигались медленнее, тихо приближаясь к берегу на востоке. Нам не понадобилось много времени, чтобы решить, как поступить. Южный поток представлял собой массу льда, где в безопасности могли жить только животные с крыльями или плавниками. Мы любили Бэби Лэнд, и нам срочно нужна была большая льдина для привычного способа передвижения. Наш курс пролегал на восток.
В следующий раз мы смогли вздохнуть с облегчением только тогда, когда вновь стояли на земле, на берегах Бэби Лэнда. Последние 24 часа оказались самым страшным ледяным ужасом, который нам пришлось пережить. Это приключение на дробящемся льду в проливе было настолько опасным, что надежда добраться до пролива Ланкастер, где мы могли встретить китобойные суда и эскимосов, исчезла. Нам нужно было найти способ двигаться по суше и начать продумывать альтернативные варианты, если наш первоначальный план держать курс к магнитному полюсу провалится.
Во время этой суточной пытки на льду мы ничего не ели, кроме сырого медвежьего мяса, а воды из неприкосновенного запаса хватало только на то, чтобы утолить самую острую жажду. Тяжелая работа при быстром перемещении с одной льдины на другую настолько измотала, что мы в изнеможении упали на камни, чтобы хоть немного прийти в себя, прежде чем взяться за установку лагеря. Собаки, измученные не меньше нас, сделали то же самое. Через полчаса мы поднялись в сырой обуви и насквозь мокрой одежде, дрожа от холода. Необходимо было развести огонь, чтобы обсушиться и приготовить еду. Поблизости нашлась чистая пресная вода. Как же это здорово – напиться воды, пусть и ледяной. Как наслаждались водой собаки! Мир стал казаться светлее, хотя небо, закрытое холодным туманом, было темным.
Однако разжечь костер, даже на земле, теперь стало сложной задачей. Во время передвижения по трудному льду мы потеряли почти весь тюлений и медвежий жир. Кроме лишайников на скалах, растительности почти не было. Этук сказал: «Если мы хотим жить, мы должны развести огонь. Я попробую собрать немного топлива среди камней».
Вела сказал, что окоченел настолько, что не в состоянии ходить. Он спросил, можем ли мы разрешить ему снять мокрую одежду и завернуться в сухие шкуры, чтобы разогреть замерзшую кровь? «Да, – ответил я, – устраивайся как можно лучше, пока мы собираем топливо». Я чувствовал примерно то же, что и Вела, но для меня лечь означало продлить пытку холодом до опасной степени. Надев полусухие ботинки, я тоже начал карабкаться по камням наверх, чтобы найти мох или веточки ивы. Я надеялся, что движение хотя бы заставит кровь бежать быстрее. Даже если я не найду топлива, я смогу осмотреть с высоты окрестности.
Без особых сложностей я взобрался примерно на 500 футов. Небольшие клочья тумана и морозная дымка мешали хорошему обзору, но было ясно, что мы выбрались на берег в точке, самой бесплодной и пустынной на значительном по протяженности участке берега. Но на востоке, в нескольких милях отсюда лежала богатая зеленая долина, а за ней – черные утесы, обращенные к морю. В долине, я был уверен, мы найдем дичь, а на скалах могут быть птичьи базары. Хотя я не смог собрать никакой другой положительной информации, отдаленная перспектива относительно пищи казалась достаточно многообещающей. Вдоль берега шла полоса открытой воды, но над проливом висел плотный туман, не позволяющий оценить состояние дрейфующего льда. Возвращаясь назад, я нашел сухие и зеленые побеги ивняка, небольшое количество мха и несколько мелких сухих костей. Этук вернулся примерно с такими же новостями касательно обстановки на море и на берегу. Он с гордостью нес охапку мха и ивовых веточек, а также немного старого помета овцебыков, который, по его словам, даст жаркий огонь.
Когда мы вернулись в лагерь с кучей сомнительного топлива, собаки приветствовали нас радостным волчьим воем. Вела, совершенно голый, поднялся с постели из недосушенных медвежьих шкур и, счастливо улыбаясь, влез в мокрую одежду. Некоторое время мы затратили на сооружение основания для долговременного костра. В центре мы установили треногу из костей, на нее положили мох и сухой ивняк, сверху – несколько полосок жира, а на самый верх – зеленые ивовые стебли. Под защитой высокой скалы, в очаге из мелких камней скоро запылал замечательный костер. Когда зеленый ивняк загорелся и упал в растопленный жир, мы добавили помет овцебыков. Получился отличный огонь для приготовления пищи и сушки одежды. Тем временем наше настроение улучшилось, перспективы стали казаться радужнее, за работой мы согрелись, расслабились и были счастливы.
Теперь – по крайней мере, временно – отпала необходимость экономить еду. С одной стороны, ее запасов было не очень много, а с другой стороны, она создавала дополнительный вес, который надо было нести в предстоящих наземных и морских маршрутах. Легче переносить груз в желудках, чем на плечах или на нартах, которые иногда нужно приподнимать. Поэтому был отдан волнующий приказ приготовиться к большой кормежке.
Мы варили котелок за котелком, поочередно с медвежатиной и тюленьим мясом. Как это было вкусно! Не было ни хлеба, ни приправ, ни соли. Хищным животным не нужна соль или растительные специи. Мы так долго были хищниками, что нам требовалось только мясо, и побольше. Собаки, как и мы, наедались, чуть отдыхали и снова ели. У нас был только один прием пищи, но он длился весь день, все 24 часа.
В течение трапезы мы детально продумали свои будущие действия. Продолжим ли мы попытки дойти до пролива Ланкастер вдоль пролива Веллингтон или пересечем перешеек полуострова Гриннелл и попытаемся вернуться вдоль залива Фьорд до мыса Сабин и дальше в Гренландию, частично по нашему пути на полюс? Или мы должны пересечь полуостров до пролива Джонс и пытаться оттуда найти дорогу назад в Анноаток? Вела предпочитал маршрут через залив Фьорд. Этук склонялся к пути через пролив Джонс. Я попытался привести доводы в пользу того, чтобы продолжить попытки добраться до пролива Ланкастер и там попасть на борт какого-нибудь шотландского китобоя. Мы решили отложить все действия на несколько дней – прежде всего необходимо было разузнать, что нас ожидает на берегу в восточном направлении.